Книга Игоря Волгина «Персональные данные» (М. «Время», 2015) – явление почти уникальное для нашей поэзии. Я не помню примеров, когда бы поэт, ради науки бросивший писать стихи на целых несколько десятилетий, столь триумфально вернулся в поэзию. И не просто вернулся – вернулся, по словам Евгения Евтушенко, «совсем незнакомым поэтом». «Я заждался стихов, – написал Евгений Александрович, – которые были бы так блистательно созданы». Почти тем же образом книгу оценили и Евгений Рейн, и Бахыт Кенжеев, и Алексей Цветков и многие другие совсем не последние ценители поэзии. И я к ним присоединяюсь.
Видимо, для пущей наглядности, Игорь Волгин вставил в книгу раздел «Из ранних тетрадей», составленный из стихов, написанных им в «донаучный» период, написанных совсем еще юным человеком в шестидесятые годы прошлого века. Чтобы мы увидели, через какую пропасть бесстишья перемахнул поэт, чтобы вернуться к нам совершенно обновленным. Те стихи в свое время вызвали восторг Павла Антокольского, рекомендовавшего Волгина к первой публикации в «Литературной газете». Те же стихи сделали Игоря Леонидовича самым молодым членом Союза Писателей СССР.
Молодым читателям, как и молодым критикам сегодня трудно понять реакцию мэтра Антокольского. Для этого нужно чувствовать дух и своеобразие того времени. Или хотя бы приблизительно понимать, чем один из самых молодых «шестидесятников» Волгин отличался от более знаменитых поэтов-трибунов своего времени, частенько работавших ради внешнего эффекта. Волгин всегда был по-пушкински прозрачен, ясен в изложении, независим от временной моды, своеобразен в отражении эпохи. А главное, уже тогда обладал всей палитрой русского языка – от сумароковского и державинского до современного ему. Что и сформировало ни на кого не похожий стиль.
Читать дальше 'Ефим БЕРШИН. «Персональные данные» Игоря Волгина'»
ОСЕННИЕ ЯМБЫ
1.
Собаки носят осень
во всю собачью прыть.
И листья, словно осы,
слетаются в костры,
и лес перерисован,
и в небе – решето,
и мир перелицован,
как старое пальто.
И кто вчера был в силе –
уже не бог, а – шут.
Опять по всей России
сухие листья жгут.
И дым плывет, как призрак,
в стране лесов и рек,
где призван, но не признан
блуждает имярек
бездомный, как Мессия,
которого не ждут.
Опять по всей России
сухие листья жгут.
И, вырвавшись из плена,
взошедшая со дна,
пылает, как геенна,
великая страна.
Читать дальше 'Ефим БЕРШИН. «Дышат тайной древесные руны…»'»
* * *
И дико во тьме завывая,
в какой-то звериной тоске
целую копыта трамвая,
стоящего в тупике.
Ну, трогай!
И вот через город,
страдая избытком чувств,
как бюст с перерезанным горлом,
по черной брусчатке качусь
с глазницами без огня,
с оторванной головой.
И ветер гонит меня,
как мусор, по мостовой.
А следом, покуда жив,
покуда со мной душа –
“Держите вора! Держи-
те революцьонный шаг!”
О, Боже!
Я родом оттуда,
где из Боровицких ворот
на белой ослице Иуда
въезжает в ликующий сброд.
Я тоже во всадники метил.
Спасибо, не вышло.
Увы.
Спасибо, никто не заметил,
что я уже без головы,
что вместе со всеми,
безлицый,
стекая в подземные трубы,
целую копыта ослице,
в кровь раздирая губы.
1987
Читать дальше 'Ефим БЕРШИН. Из старых тетрадей'»
* * *
Россия.
Дождь.
Начало сентября.
Безденежье.
Москва несется мимо.
На смерть уходят в небо тополя
горящим Храмом Иерусалима.
Пустыня.
Иудея.
Жжет хамсин.
Пришествие мессии.
Смерть идеи.
Свержение мессии.
Стынет синь
российская
под небом Иудеи.
Читать дальше 'Ефим БЕРШИН ● «К северу от Бет-Шеана…»'»
* * *
Григорию Померанцу
Загадка снега – теорема духа.
Не доказать за недостатком формул.
Мир занедужил.
Суть его недуга –
размытость формы.
Все принимает форму снега. Ибо
без снега все – бесформенная груда
предметов.
Так бесформенная рыба
к рассвету принимает форму пруда.
Так мать с годами примет форму сына.
Так стынет в форме инея дорога.
Так ходят в лес молиться на осины,
застывшие под снегом в форме Бога.
2003
Читать дальше 'Ефим БЕРШИН ● «На иконе окна …»'»
О войне я узнавал, прячась под столом, потому что за столом мне еще не было места. За столом сидел отец. За столом сидели еще молодые, несколько лет назад вернувшиеся с фронта мои дядьки и соседи. Они пили водку и говорили о войне. А я ползал между ногами и учился считать. И у меня все время что-то не сходилось. Потому что на пять человек приходилось почему-то только восемь ног. Я выглядывал наружу, пересчитывал сидящих – их было пять. А ног всего восемь. Война входила в мое сознание безногой. И еще песней, которую, изрядно выпив, фронтовики затягивали за столом: «Выпьем за Родину, выпьем за Сталина, выпьем и снова нальем».
Я не знал, кто такой Сталин. Но я очень любил этих людей, молодых, пьяных, сверкавших орденами и медалями. Иногда они разрешали потрогать эти сверкающие кружочки, и я гордо приобщался к их подвигам.
Читать дальше 'Ефим БЕРШИН ● Моя война. Моя победа'»
В Москве переиздана художественно-документальная повесть Ефима Бершина о молдавско-приднестровской войне “Дикое поле“. В книгу добавлено несколько новых глав и некоторые документы, которых не было в первом издании (2002). “Дикое поле” уже успело войти в шорт-лист премии “Золотой Дельвиг”. Перед вами предисловие ко второму изданию, написанное самим автором.
_________________________
Их пришли убивать.
Убивать за то, что у них есть родной язык, и они не пожелали от него отказаться. Убивать за то, что отказались сдаться новому нацизму. Убивать, наконец, за то, что они – просто другие.
Тогда они смастерили из обыкновенного самосвала «броневик», вывели его на высокий берег Днестра, а на бортах этой странной боевой машины огромными белыми буквами вывели два слова: «НЕ УБИЙ!»
Не убий – главная идея этой книги о приднестровской войне. Идея, подаренная мне защитниками Приднестровья. И тогда, когда я писал эту книгу, и уж, тем более, тогда, когда в качестве корреспондента «Литературной газеты» оказался в окопах приднестровско-молдавской войны я, конечно, многого не понимал. «Казалось, было бы естественно, если бы взамен ненависти пришла любовь, – писал я в те дни. – Но одна ненависть сменила другую». В начале девяностых годов XX века мне казалось, что идеологическая непримиримость советского периода и даже вскормленная ею ненависть непременно должны смениться уважением и любовью к ближнему. Но все оказалось намного сложнее. И мои иллюзии того времени стремительно отправились в топку ушедшего века. Читать дальше 'ЕФИМ БЕРШИН ● РАССТРЕЛЯННЫЕ СКРИЖАЛИ'»
Памяти Евгения Блажеевского (1947-1999).
Праздник не удался. Задумчивые пони, тщетно поджидавшие маленьких двадцатикопеечных наездников, разошлись по конюшням. Продрогшие лебеди попрятались в своих надводных будках, почему-то напоминающих собачьи, оставив пустынной закипающую под дождем поверхность пруда. Ветер принес охапку листьев и бросил на наш стол рядом с пустыми стаканами. За соседним столиком съежилась пожилая пара, но через несколько минут и ее сдуло. Праздник не удался. «Закрыли мое шапито». И нужно было побыстрее проваливать из этого застывающего пейзажа, чтобы не стать его частью, как те старик со старухой (не наши ли соседи по кафе?), которых Женя позже двумя штрихами впаял в эту картину:
Цветы увядают,
И, словно подбитые птицы,
Старик со старухой
Сидят в опустевшем кафе.
Мы еще посидели немного, словно ожидая, не вернется ли лето, а после побрели в сторону Ботанического сада, вдоль маленького зоопарка, по пустой, продуваемой насквозь аллее. И это был уже не просто ветер. Это было очередное дыхание бездны, отступившей было под лучами короткого лета. И Женя вдруг остановился и как-то опасливо обменялся взглядами с двумя вымокшими у своего загона волками. Нас отделяла крашеная металлическая сетка, и не известно еще, кто из нас был в загоне. Нас отделяла такая прозрачная граница.
Читать дальше 'ЕФИМ БЕРШИН ● «БЕЗ ЧЕРТЕЖА И ПЛАНА…»'»
Впервые в Одессу из Тирасполя меня привезли, кажется, в 1955 году. Было мне три года с небольшим, поэтому я даже не запомнил улицу, на которой жила тетя Маня. Улицу я не запомнил, но зато запомнил штрудель, который она испекла в честь моего приезда. Боже мой! Какой это был штрудель! Я до сих пор пытаюсь объяснить жене, какой это был штрудель, но мне не хватает слов. Кстати, несколько лет спустя, я был свидетелем, как какой-то дворовый интеллектуал, у которого было столько же ума, сколько у свежевыловленных бычков на Привозе, доказывал тете Мане, что штрудель изобрели совсем не в еврейских трущобах Одессы, а где-то в Вене. На что тетя Маня только делала ему пальцем у виска. Какая еще Вена? И что в этой Тмутаракани могли изобрести?
Подозреваю, что тетя Маня слышала про знаменитую историю, произошедшую в Тирасполе уже после того, как Одесса перестала быть частью Тираспольского уезда. Накануне какого-то праздника тираспольчане озаботились тем, что среди них обнаружился горький пьяница, который постоянно шлялся по центральной Покровской улице и портил вид. И тогда они собрали деньги и выслали этого горемыку куда-то, как они говорили, к черту на кулички. А именно – в Вену. Чтобы он им там портил вид.
Читать дальше 'ЕФИМ БЕРШИН ● ЭХ, ОДЕССА, ИЛИ В ПОИСКАХ УТРАЧЕННОГО ДУХА'»
Россия заходилась матерно
и кровь струила по сусалам,
но в день Казанской Богоматери,
сойдя с осины, воскресала
и выбирала, богоданная,
вздымаясь из озерной сини,
кому – Владимирская, дальняя,
кому – ближайшие осины.
Читать дальше 'ЕФИМ БЕРШИН ● Я – НЕ СТОРОЖ СЕБЕ…'»
(Перевод Ефима Бершина)
Памяти Нодара Джина
1.
Каждый раз вечность
начинается сначала.
Н. Джин
Ты уже просочился сквозь бездну.
Я уже просочилась сквозь боль.
Твоя смерть для меня безвозмездна –
я уже расплатилась с тобой.
Пусть расплатятся море и небо,
растворенные в синих глазах,
как краюху сиротского хлеба,
проглотившие утренний прах.
Пусть расплатится берег далекий
за любовь и дыхание. Пусть
в рукаве твоей женщины легкой
твой тяжелый колотится пульс.
Все роздал. Твоя щедрость бездонна.
Но, как вор в непроглядную ночь,
ты успел из уснувшего дома
свое тело во тьму уволочь.
Читать дальше 'ЯНА ДЖИН ● ПОЦЕЛУЙ ВОДЫ ● СТИХИ'»
Мир уже не рифмуется. Бог
не рифмуется с небом бездонным.
Так в волнах заблудившийся бот
не рифмуется с портом и домом.
Над землей прокатившийся смерч
не рифмуется с солнцем весенним,
как сугробы – с капелью,
как смерть
не рифмуется с воскресеньем.
Читать дальше 'ЕФИМ БЕРШИН ● ЯБЛОКОПАД ● СТИХИ'»
И я увидел звезду, падшую с неба на землю,
и дан был ей ключ от кладязя бездны…
Иоанн Богослов “Откровения” (9:1)
1
Спасибо, не пошли с сумой
вдоль занесённых снегом улиц,
где зарешёченной тюрьмой
фонарь шатался, как безумец.
Спасибо, не сошли с ума,
кочуя по чужим постелям,
по чёрным залам синема,
где тени рыскали по стенам,
Читать дальше 'ЕФИМ БЕРШИН ● MILLENNIUM ● ПОЭМА РАСПАДА'»
RSS
Comments (3) 
Дружба Народов
Журнал «Кругозор»
Издательство "InSignificant Books"
Книжная серия 32 Полосы
Континент
Наталья Лайдинен
ОРЛИТА
Персональный сайт Евсея Цейтлина
Поэтический альманах «45-я параллель»
Русское Безрубежье
Союз pоссийских писателей, РРО
Учебное пособие по строительству замков из песка
