АЛЕКСАНДР ДОЛИНОВ ● ДРУЖЕСКИЕ ШАРЖИ -

ИРИНЕ АКС

Как пошли бы тебе, Ирка,
Брюки-клёш и бескозырка
Да гармоника-трёхрядка,
Да на лентах якоря.
Под гармонику-трёхрядку
Ты плясала бы вприсядку,
Весело пересекая
Океаны и моря.
Был бы вид твой бесшабашен,
Был бы шторм тебе не страшен,
И слетали б сотни башен
С плеч прекрасных юных дев.
А за ними бы постарше
Шли лихие секретарши,
“Разворачиваясь в марше”,
Платья новые надев.
А за ними шли бы вдовы,
Те чьи прелести пудовы,
Что на многое готовы
Ради лент и якорей.
А за ними, по ухабам,
Да в морской фуражке с крабом,
Шёл бы я – эксперт по бабам,
Саша Долинов – еврей.

* * *

«Ах, ножки, ножки! где вы ныне?

Где мнёте вешние цветы?»

Уймись, поэт, в своей гордыне!

Наташу Резник видел ты?!

Когда она своей ногою

Мнёт мураву иль топчет снег,

То даже с девою нагою

Я не сравню её во век.

Возможно, для тебя и странно,

Но, за сравнение прости –

Её нога стройней лианы,

Длиннее Млечного пути.

В ней сразу чувствуешь породу,

Её ваять хотел Зураб,

Её стихи, без перевода,

Поймёт и русский, и араб.

За ней, свои подставив выи,

Всем здравым смыслам вопреки,

Спешат гиганты половые

И седенькие старики.

Будь славянин, араб, еврей ты,

Без сожаленья, без стыда,

Под звук её волшебной флейты

Попрёшь, не ведая куда.

Гремит парад, грохочут пушки,

Себе подругу ищет Ной.

Ах, Александр Сергеич Пушкин,

Жаль, ты сегодня не со мной.

ОДА НА ВРУЧЕНИЕ ВЕРЕ ЗУБАРЕВОЙ ОРДЕНА ИМЕНИ ПАУСТОВСКОГО

Мы с Зубаревой Верой не знакомы,

Я Веру видел лишь издалека,

Не пили вместе с ней «Вдову Клико» мы,

Не пили чая, кофе, коньяка.

Возможно, вам смешны детали эти,

Но мне, пардон, нисколько не смешно,

Ведь в Пенсильванском университете,

Литератуту, шахматы, кино

Она преподаёт своим студентам,

И как сестра, как ласковая мать,

Их обучает, пользуясь моментом,

Лишь верные решенья принимать.

Она – литературная элита,

Она не мракобес, не ретроград,

Она – достойный президент ОРЛИТА

И обладатель множества наград.

Да, с Верою мы не знакомы близко,

И знаю я её не так давно,

Она напоминает мне артистку

Немого чёрно-белого кино.

Возможно, я утратил чувство меры,

Но рвётся из души моей катрен,

В котором прелесть Зубаревой Веры

Сравню лишь с прелестью Софи Лорен.

Да – ближе я к элите театральной,

Но я успеху Вериному рад,

Поскольку, премии муниципальной

Она заслуженный лауреат.

Я – бывший житель вотчины Петровской,

Уверен, хоть судом меня суди,

Что счастлив чрезвычайно Паустовский

Быть орденом на Вериной груди.

МАННА НЕБЕСНАЯ

Мечтал, чтобы с неба просыпалась манна,

Хотел, чтоб Творец проявил свою власть.

Вчера я блуднице читал Гандельсмана,

Она прослезилась, но не отдалась.

Читал Маяковского, Бродского, Фета,

Потом Алишера почёл, Навои,

Она улыбнулась, взяла сигарету

И тихо сказала: «Прочти-ка свои».

Я начал читать своего Казанову,

А после Донского прочёл казака.

Читал, как в забвении, снова и снова,

Грассируя и заикаясь слегка.

Она улыбнулась улыбкою странной,

Затем изрекла, откровенно смеясь:

«Вот видишь, а ты мне читал Гандельсмана.

Прочёл бы своё, я б тебе отдалась».

_________________