МАРИЯ ВАТУТИНА ● ТОЛЩА ВРЕМЁН

* * *

 

покуда не треснула толща времен

и звездами бездна полна

всегда повторяется этот закон

в тебе отступает война

 

война иссякает как боезапас

в глубинах нейронных складов

война выползает как нечисть из нас

по воле усталых фронтов 

 

ночная пехота и эта и та

впирается в млечный покой

и хочется лайкнуть в окошке поста

врага

                     непослушной рукой 

 

ну что побузили и хватит айда

кровавый заканчивать квест

но скольких же нам не вернуть никогда

когда нам война надоест

 

 

*  *  *

                                    Памяти Б. А.

 

Вчера я долго на светило

Смотрела, не сводила глаз.

Меня лишь к ночи отпустило,

И я раздумьям предалась.

 

Я поняла в той точке моста,

Что ближе к звездному венцу:

Служить поэзии так просто,

Как служат сыну и отцу –

 

Не получая доказательств,

Не потакая чудесам,

Не исповедуя издательств

Любви к бульварным словесам.

 

О! Это – женское занятье,

О! Это – женская печать:

Плод непорочного зачатья

С вселенской болью источать.

 

В неведенье жить невесомом

Над мутной вечностью реки,

Где спуск сливается с подъемом,

Мостостроенью вопреки.

 

 

 

*  *  *

 

Было чем заняться вроде,

Но ждала моя фреза.

В ожидании Володи

Проглядела я глаза.

 

Словно с неба, где фонтанчик

Радужных предчувствий бьет,

Я ждала, когда мой мальчик,

Меж домами промелькнет.

 

Отложив стихописанье,

Мне вмененное судьбой,

Я ждала мое созданье

В куртке ярко-голубой.

 

День стоял морозный, бездный,

С первой снежной пеленой.

И заказчик мой небесный

Улыбался надо мной.

 

 

*  *  *

 

Ничего, что про меня забыли,

Не зовут, не плачут. Я уже

Попривыкла быть основой пыли,

Словно книжка в дальнем стеллаже.

 

Просто закрутились в проволочке,

Просто темным взглядом повели.

Я вон там в тенечке, в уголочке,

На высокой полочке Земли.

 

Вышли из дверей толпою громкой,

Где уж, где там помнить про меня.

Что ж, и я пойду отсюда кромкой

Длинного торжественного дня.

 

Иноверка тем, и этим – выкрест,

Механизм для записи стихов,

Говорю же, я с пустыней свыклась,

Мой удел и должен быть таков.

 

 

К СОРОКАЛЕТИЮ МОЕГО ПЕРВОГО СТИХОТВОРЕНИЯ

 

До меня и не было мира, но вот появилась я.

Посадили деревья, вспенилась полынья,

Полетели птицы по небу, а до этого был стоп-кадр.

Здравствуй, мир мой – поэзия, и остальной театр.

Сорок лет назад что-то клюнуло, бздынкнуло, понеслось.

Нашептал, шепнул щепетильный бог, шепелявый дух:

Собирай людей под свои знамена, иди насквозь,

Морда кирпичом, грудь колесом, вся – слух,

Пролагай надежду между морских громад,

Полагайся только на свой язык, на гортанный свод.

Он не то, что до Святой земли и золоченых врат,

Он, не к ночи сказано, до Киева доведет.

 

Сорок лет я училась поступи гоминид,

Сорок лет лелеяла буквы, катала во рту слога.

Оказалось, столько нас по пустыням-то гомонит,

Что знаменам нашим тесно уже слегка.

Слушать – некому! Сыплется манна, да мимо рта,

Расступается море, а радости ни черта.

Что же делать, ангел мой, всякий в пустыне наг.

Что ж делать, ангел мой, всякий в пустыне нем.

И преследует по пятам язык мой враг…

И разверсто небо звездное надо всем.

Сорок лет я это небо в себе ращу.

Сорок лет в пустыне рифму домой ищу.

 

 

 

*  *  *

 

И жаждешь жизни, словно юный грек,

И стыдно плакать, словно римской крале…

В ближайший месяц приземлится снег

На европейской стороне медали.

А ты все хочешь счастливо зажить,

Для сорока срокóв ища отсрочки.

Наладить лыжи и лыжню сложить:

Две длинные рифмованные строчки.

И покатить. Да будет нежен он,

Безмолвный снег в лесу дневном и белом!

И чтобы – звон! Такой лилейный звон

Над сетью звуков в мире оголтелом.

И как ты над судьбой не колготись,

Поймешь – коль скоро время межевое –

Что без любви здесь можно обойтись,

Когда зима, и замерло живое.

Чтоб – жить не больно. Чтобы – по лыжне.

Чтоб о любви и помышлять не смела.

Ах, только бы пришла зима ко мне,

Ах, только бы душа заледенела.

 

 

 

*  *  *

1.

Береги меня, береги

От мостков у ночной реки,

От русалочьей злой тоски,

От надломленной от доски.

 

Дальше, в темень, наискосок

Удаляется огонек.

Оглянись: там, где стык дорог,

Я осталась – не чую ног.

 

В этот чуждый дегтярный мрак

Я входить не могу никак.

Кто-то дышит оттуда так,

Что не в силах я сделать шаг.

 

Спят баркасы и барсуки,

Спят лабазы и рыбаки.

Я домой поверну, домой,

По настилу над вечной мглой.

 

Буду просто и ясно жить,

На веревках белье сушить

Да по банкам стрелять в лесу,

Чтобы ухало на мысу.

 

Буду светлую благодать 

В подпол на зиму закрывать.

Мне в житейских делах никак

Мировой не поможет мрак.

 

2.

Скороспелый ледок на речке,

Занесенный метелью плёс.

Надо мной не держали свечки,

Кто по свечке потом принес.

 

Ну, и я не хвастлива, дескать,

Самой высшей ценой жила.

Что мне с выжженным сердцем делать,

Что имела – все отдала.

 

А тому, как спасала эту,

Наводненную жизнью гать – 

У меня свидетелей нету,

Я не знаю, как доказать.

 

* * *

 

покуда не треснула толща времен

и звездами бездна полна

всегда повторяется этот закон

в тебе отступает война

 

война иссякает как боезапас

в глубинах нейронных складов

война выползает как нечисть из нас

по воле усталых фронтов 

 

ночная пехота и эта и та

впирается в млечный покой

и хочется лайкнуть в окошке поста

врага

                     непослушной рукой 

 

ну что побузили и хватит айда

кровавый заканчивать квест

но скольких же нам не вернуть никогда

когда нам война надоест

 

 

*  *  *

                                    Памяти Б. А.

 

Вчера я долго на светило

Смотрела, не сводила глаз.

Меня лишь к ночи отпустило,

И я раздумьям предалась.

 

Я поняла в той точке моста,

Что ближе к звездному венцу:

Служить поэзии так просто,

Как служат сыну и отцу –

 

Не получая доказательств,

Не потакая чудесам,

Не исповедуя издательств

Любви к бульварным словесам.

 

О! Это – женское занятье,

О! Это – женская печать:

Плод непорочного зачатья

С вселенской болью источать.

 

В неведенье жить невесомом

Над мутной вечностью реки,

Где спуск сливается с подъемом,

Мостостроенью вопреки.

 

 

 

*  *  *

 

Было чем заняться вроде,

Но ждала моя фреза.

В ожидании Володи

Проглядела я глаза.

 

Словно с неба, где фонтанчик

Радужных предчувствий бьет,

Я ждала, когда мой мальчик,

Меж домами промелькнет.

 

Отложив стихописанье,

Мне вмененное судьбой,

Я ждала мое созданье

В куртке ярко-голубой.

 

День стоял морозный, бездный,

С первой снежной пеленой.

И заказчик мой небесный

Улыбался надо мной.

 

 

*  *  *

 

Ничего, что про меня забыли,

Не зовут, не плачут. Я уже

Попривыкла быть основой пыли,

Словно книжка в дальнем стеллаже.

 

Просто закрутились в проволочке,

Просто темным взглядом повели.

Я вон там в тенечке, в уголочке,

На высокой полочке Земли.

 

Вышли из дверей толпою громкой,

Где уж, где там помнить про меня.

Что ж, и я пойду отсюда кромкой

Длинного торжественного дня.

 

Иноверка тем, и этим – выкрест,

Механизм для записи стихов,

Говорю же, я с пустыней свыклась,

Мой удел и должен быть таков.

 

 

К СОРОКАЛЕТИЮ МОЕГО ПЕРВОГО СТИХОТВОРЕНИЯ

 

До меня и не было мира, но вот появилась я.

Посадили деревья, вспенилась полынья,

Полетели птицы по небу, а до этого был стоп-кадр.

Здравствуй, мир мой – поэзия, и остальной театр.

Сорок лет назад что-то клюнуло, бздынкнуло, понеслось.

Нашептал, шепнул щепетильный бог, шепелявый дух:

Собирай людей под свои знамена, иди насквозь,

Морда кирпичом, грудь колесом, вся – слух,

Пролагай надежду между морских громад,

Полагайся только на свой язык, на гортанный свод.

Он не то, что до Святой земли и золоченых врат,

Он, не к ночи сказано, до Киева доведет.

 

Сорок лет я училась поступи гоминид,

Сорок лет лелеяла буквы, катала во рту слога.

Оказалось, столько нас по пустыням-то гомонит,

Что знаменам нашим тесно уже слегка.

Слушать – некому! Сыплется манна, да мимо рта,

Расступается море, а радости ни черта.

Что же делать, ангел мой, всякий в пустыне наг.

Что ж делать, ангел мой, всякий в пустыне нем.

И преследует по пятам язык мой враг…

И разверсто небо звездное надо всем.

Сорок лет я это небо в себе ращу.

Сорок лет в пустыне рифму домой ищу.

 

 

 

*  *  *

 

И жаждешь жизни, словно юный грек,

И стыдно плакать, словно римской крале…

В ближайший месяц приземлится снег

На европейской стороне медали.

А ты все хочешь счастливо зажить,

Для сорока срокóв ища отсрочки.

Наладить лыжи и лыжню сложить:

Две длинные рифмованные строчки.

И покатить. Да будет нежен он,

Безмолвный снег в лесу дневном и белом!

И чтобы – звон! Такой лилейный звон

Над сетью звуков в мире оголтелом.

И как ты над судьбой не колготись,

Поймешь – коль скоро время межевое –

Что без любви здесь можно обойтись,

Когда зима, и замерло живое.

Чтоб – жить не больно. Чтобы – по лыжне.

Чтоб о любви и помышлять не смела.

Ах, только бы пришла зима ко мне,

Ах, только бы душа заледенела.

 

 

 

*  *  *

1.

Береги меня, береги

От мостков у ночной реки,

От русалочьей злой тоски,

От надломленной от доски.

 

Дальше, в темень, наискосок

Удаляется огонек.

Оглянись: там, где стык дорог,

Я осталась – не чую ног.

 

В этот чуждый дегтярный мрак

Я входить не могу никак.

Кто-то дышит оттуда так,

Что не в силах я сделать шаг.

 

Спят баркасы и барсуки,

Спят лабазы и рыбаки.

Я домой поверну, домой,

По настилу над вечной мглой.

 

Буду просто и ясно жить,

На веревках белье сушить

Да по банкам стрелять в лесу,

Чтобы ухало на мысу.

 

Буду светлую благодать 

В подпол на зиму закрывать.

Мне в житейских делах никак

Мировой не поможет мрак.

 

2.

Скороспелый ледок на речке,

Занесенный метелью плёс.

Надо мной не держали свечки,

Кто по свечке потом принес.

 

Ну, и я не хвастлива, дескать,

Самой высшей ценой жила.

Что мне с выжженным сердцем делать,

Что имела – все отдала.

 

А тому, как спасала эту,

Наводненную жизнью гать – 

У меня свидетелей нету,

Я не знаю, как доказать.