О книге Вячеслава Курицына «Набоков без Лолиты. Путеводитель c картами, картинками и заданиями».

Надо сказать, что в своей книге «Набоков без Лолиты» Вячеславу Курицыну (ВК) удалось приоткрыть для меня как читателя нечто новое в Набокове, а именно «потусторонность» (автор приводит это определение Веры Набоковой), которую, раньше я в нём не находила. Все его призраки, намеки, тени, полутона, всё то, что как бы скользило по ту строну, на «других берегах», мне представлялось лишь образами сверхчувствительного воображения, спасительно создающего для себя то пространство-время, которое здесь как бы непостижимо, но открыто для другого зрения – по ту сторону, куда часто уходят набоковские герои. Честно говоря, мне не верилось, что Набоков верит.

Он слишком часто сам повторял, что все контролирует в своих книгах. И мне казалось, что он только ощущает нечто, что ускользает от более простого, менее тонкого взгляда, и это нечто – не сигналы другого мира: просто его душа «влегла в чужую душу», и это чужие мысли и чувства, которые отрывками или смутными очертаниями проникали в его сознание, и тут же, запакованные в образы его писательским воображением, принимали вид пришельцев или сигналов «оттуда». Но В. Курицын так ненавязчиво подобрал и расположил найденные в набоковской прозе примеры, что я признала эту «потусторонность» В. Набокова, поверив в созданный автором (ВК) «мистический узор». Правда, как выясняется, в 1991 году вышла книга американского литературоведа русского происхождения В.Е. Александрова, так и называвшаяся «Набоков и потусторонность» ( «Nabokov’s Otherworld»), которую я, благодаря ВК сейчас читаю (а В. Е. Александров, надо признать, пишет убедительно и интересно), и в которой автор пытается доказать, что в основе всего творчества Набокова лежит некая «эстетическая система, вырастающая из интуитивных прозрений трансцендентальных измерений бытия».

Но есть одно существенное противоречие, которого автор (ВК) не чувствует или сознательно игнорирует: это диссонанс между «потусторонностью» Набокова и той конструкторско – шахматной выверенностью текста, которую ВК (и, разумеется, не только он) находит у Набокова и подчёркивает как квинтэссенцию творческого процесса («автор думает над каждым эпитетом»), но которая суть рациональность, сознательность, так сказать «прибор разума», противоречащий «потусторонности», улавливающей тени и полутона с той стороны, куда «прибор разума» пока (подчеркиваю – пока!) не может проникнуть. Ведь при таком понимании, Толстой и Достоевский находятся на другой стороне, а Набоков ЗДЕСЬ, он всего лишь как бы великий мастер узора, а они именно и сразу ТАМ, где обитают только гении, владеющие тайной иррационального. Приведу фрагмент стихотворения В. Набокова о Льве Толстом.

Но есть одно,
что мы никак вообразить не можем,
хоть рыщем мы с блокнотами, подобно
корреспондентам на пожаре, вкруг
его души. До некой тайной дрожи,
до главного добраться нам нельзя.
Почти нечеловеческая тайна!
Я говорю о тех ночах, когда
Толстой творил; я говорю о чуде,
об урагане образов, летящих
по черным небесам в час созиданья,
в час воплощенья… Ведь живые люди
родились в эти ночи… Так Господь
избраннику передает свое
старинное и благостное право
творить миры и в созданную плоть
вдыхать мгновенно дух неповторимый.
И вот они живут; все в них живое.

Однако, противоречие это теперь (после чтения ВК) я разрешаю иначе, чем даже сам Набоков, пустивший исследователей по ложному следу: я НЕ верю в его полную конструкторскую рациональность при написании книг. Точнее, верю – но только не на том уровне, где создавался первый, быстрый, черновой вариант, который был иррационален, а лишь на всех последующих – на этапе уже фактически просто литературного труда. То есть, пытаясь вытянуть из текстов Набокова «эликсир художественного бессмертия», ВК, на самом-то деле, повторяет классическую ошибку с «эликсиром любви»: да, можно вызвать аналог тех эмоций, которые человек испытывает, но будет нечто, что все равно ускользнет от кропотливого разделения на химические составляющие – как ускользает легкая дымка «потусторонности».

До некой тайной дрожи,
до главного добраться нам нельзя.
Почти нечеловеческая тайна!
Я говорю о тех ночах, когда
Толстой творил; я говорю о чуде,

Более того, В. Курицын, вопреки своей же конструкции, заставил меня не просто поверить в причастность Набокова к этой «почти нечеловеческой тайне», понять иррациональность его героя, но и догадаться – откуда идет стремление Набокова эту тайну рационализировать и скрыть от посторонних глаз. Есть сейчас такие данные генетики, что сыновья обычно наследуют генетический архетип по линии матери, а дочери наоборот. Мать Набокова происходила из старого русского, купеческо-служилого рода Рукавишниковых, получившего дворянство, благодаря приисковому капиталу, но не утратившего типично русской иррациональной эмоциональности. И сам В.В. Набоков признавал, что его сердце говорит по-русски. Однако, воспитание будущего писателя было слишком европейским, над ним всю жизнь витал образ отца-аристократа, а главное, собственное его стремление быть европейцем, как бы требовало от него признания приоритета разума над чувством, оттого собственная русская иррациональность вытеснялась в подсознание и старательно упаковывалась интеллектом в рациональные конструкции, скорее, декларируемые, чем, по-настоящему, существующие. С истинно женской интуицией эту набоковскую тайну приоткрыла Вера Набокова, которая сама верила в вечное инобытие, подававшее ей сигналы через подсознание В.Н. Причем, замечу, что Э. По, которого она переводила, имел совсем иной канал связи с «другими берегами» нежели Набоков, чья потусторонность – это, говоря словам ВК, признание «литературной природы реальности», что опять же, – возражу автору, – сужает ее многосмыслие до одного прочтения. Впрочем, вторая часть книги (точнее, ее последние главы) это противоречие разрешают: ВК соотносит доминирующие в американский период творчества писателя «трюки мастерства» именно с утратой «потусторонности». Но и в первой части, как мне показалось, сам ВК старательно пытается доказать себе (и читателю), что так писать, как знаменитый Сирин-Набоков можно – стоит лишь вычленить матрицу его творчества и установить вербальные валентности. И пытается повторить набоковские узоры, полные симметрии, повторов и перекликаний предметов и деталей, в своем труде. И без всякой натяжки, вся книга ВК может быть действительно уподоблена узору, в котором четко прослеживаются несколько линий; некоторые из них, точно нить одного цвета, внезапно заканчиваются (линия «побега – лифта – вокзалов – смерти – инобытия») и начинается нить другого цвета (иногда их разделяет «граница»), порой контрастирующего, порой дополняющего, чтобы через какое-то время снова из оставшегося обрывка исчезнувшей нити сплести зигзаг, стрелка которого будет показывать не вперед, а назад (такие реверсы любил и Набоков). Очень показателен образ обезьяны – эта обезьяна, появившись в начале текста и как бы и заставившая автора бежать в сторону набоковского Берлина, а иной, реальный, Берлин для Набокова и не существовал, будучи всего лишь место обитания «призраков-инородцев». (Обратим внимание: слово «инородцы» – его именно употребляет Набоков, характеризуя жителей Берлина, – это реликт его сибирских корней про линии Рукавишниковых). И очень закономерно, что обезьяна внезапно потерялась и как-то случайно снова нашлась в середине текста, в главе, кстати, интересной, о Берлине русском, литературном. Потом она станет «обезьяной зазеркалья» и т. д.

Особенно удался ВК Андрей Белый, затмивший на многих страницах героя своим близким, наверное, автору абсурдизмом. И вообще ВК интересно рассказывает о Берлине. Правда, известная мне только по заглавию и аннотации книга «Берлин Набокова» историка литературы Дитера Циммера, наверное, не менее интересна: публицист путешествует по городу, держа в руках рассказ Набокова «Путеводитель по Берлину».

ВК любит предметы. Или считает, что любит. И для него важна конкретная деталь в тексте. И сам он, мозаично располагая разнообразные детали, идет след в след за своим главным героем, иногда спотыкаясь и тут же пытаясь понять причину этого, а иногда, наоборот, выказывая блеск литературоведческого проникновения в текст. И это все совсем не мешает цельности замысла, вызревавшего, а не спонтанного, оттого и как бы вылупляющегося медленно, набухающего, зреющего прямо у читателя на глазах. Книга ВК это процесс его собственного постижения Набокова – восхищения и осуждения, очарования и разочарования, – и потому следить часто интересно равно как за героем, так и за самим автором, который иногда удивляет читателя вкраплениями собственной художественной прозы, которая то впускает в себя грубоватый разговорный оборот, то вдруг зазвучит по-гриновски романтично: «следует просто верить, что всякая пылинка – не зря, что всякий цветок имеет рифмы на других континентах и в далеком океане, что чудо может грянуть в любое мгновение…» Это не Грин. Это ВК. И эта эклектичность автора «Набокова без Лолиты» отражает, на мой взгляд, не сознательную установку на гипертест, а просто определенные провалы или падения в «нашу жизнь» с той художественной высоты, которую все время он упорно пытается покорить.

Но кое-что ему, действительно, удалось: ВК – многократный перечитыватель Набокова, и потому то, что от читателя порой ускользало, подметив, высветил своим фонариком – и многое прозвучало как бы заново, тем более, что выбранные им цитаты, всегда достойны быть не просто выбранными, но избранными. Впрочем, как раз цитатами автор не сильно удивил: почти все они настолько выпуклы, что в поле зрения набоковского читателя попадают почти наверняка. А вот детали ВК выбирает и чувствует, как собака-ищейка (извините за такое сравнение, но оно в стиле ВК) нужный след. Однако, и здесь, чутьем улавливая, что след может оказаться и ложным, он оговаривается: «Выше я подчеркивал, что вычленяя матрицы и мотивы, следует осторожнее рассуждать об их глубине. Вот сломанные механизмы (В.К говорит о «Защите Лужина»), не на поверхности сюжета, узор надо увидеть и проследить. Порой параллели и совпадения, которые очень занимали и Шопенгауэра (см. «Об очевидном узоре в судьбе человека»), и К. Юнга, который ввел термин «синхроничность» и угадывал в них «знаки судьбы» (см. его одноименную работу) ВК трактует слишком буквально: вариант с поездом на стр. 171 – это не таинственные сигналы узора, а просто общесемейная привычка.

Кстати, интересно следить, как ВК сравнивает свои собственные ощущения с описаниями сходных ощущений у ВН. Нет, полной идентификации не происходит: это не Л. Цыпкин, который со своей великой любовью к Достоевскому, поднявшей роман на определённую высоту, и сам становился главным героем, наоборот, как бы опуская его до себя. В. Курицын скорее исследователь, и, если и любит Набокова, то именно как предмет литературоведческого и психологического анализа. Конечно, и хороший астроном любит звезду, изучаемую с помощью телескопа … Но не все приборы равны. И потому весьма занятен появляющийся автор (ВК), который называет «Выхожу один я на дорогу» стишком и, обнаружив в другом стихотворении из набоковского текста парад аллитераций, испытывает желание «что-нибудь почесать». Впрочем, по убеждению ВК, литературный аристократ Набоков и сам был и литературным пародистом, почти, что литературным пересмешником… Стоп! Вот здесь обозначена точка соприкосновения автора и героя. Здесь ВК, глянув в зеркало, увидел своим героем себя.

Вообще, ВК, конечно, немного играет в Набокова: и кроссворды загадывает, и исследователей зашифровывает, и узор плетет. И все-таки плавно связывает разноцветные нити: тема набоковских аллюзий перетекает в тему повторов и пр. – но для меня (подчеркиваю) в узор их превращает та же «потусторонность», которую ВК угадывает на невидимом «таинственном плане», на «других берегах» замысла, а не установка восприятия, потому что эта текстовая, точнее, гипертекстовая «потусторонность» вполне поддается анализу. Но источник ее (это я уже добавляю от себя) анализу не поддается: все «подземные ходы» и «водяные узоры» прозы Набокова – это проекция бессознательных его собственных глубин, а отнюдь не рациональных кроссвордов, которые тоже имели место быть, и нередко, но легко вычленяемы, хотя и не всегда сразу просто к ним подобрать нужные ключи. Но последнее лишь дела кропотливого труда, а не творческого читательского со-озарения.
Иногда текст книги скучнеет, как бы превращаясь в диссертацию. (Возможно, эта цель тоже автором подразумевается.) Но тогда зависает читатель, откладывая чтение на другой день. «Инвентаризация» – вообще процесс, прямо скажем, любимый немногими, даже если это инвентаризация набоковедения. А те страницы (их очень много), которые заполнены «мелочами жизни» – читать было бы интересно, будь они метафизически самоценны (об этом, на мой взгляд, точно сказано в рецензии Дениса Ларионова (“Октябрь”1–2014) , хотя не соглашусь с ним в другом: «пристрастие к фактографии» ВК это не самоцель, а как бы зеркальный перевертыш отсутствия временных координат у Набокова, который, по мнению ВК (я бы с этим мнением поспорила) «не слишком пускает в прозу историю».
На мой взгляд, книге, несмотря на движение самого автора (и географическое), и постоянные перемещения почти всех набоковских героев, и даже предметов, как раз динамичности не хватает: ВК как бы ступил в тень героя и перестал быть виден. А мне как читателю он с его парадоксами и заразительным драйвом весьма интересен. Интересен и К. Богомолов, который точно авторское Alter ego, то иронично подмигивает со страниц, то дает советы, порой весьма хулиганского свойства (правда, с неким подтекстом, отсылающим к абсурдистским практикам постижения скрытого смысла).

Сама же идея, вынесенная в заглавие книги «Набоков без Лолиты», отражает очень важное разделение классика на Сирина-Набокова и просто Набокова. В сущности, американского Набокова ВК просто уничтожает как утратившего (или продавшего, точно золотой прииск его предки) «тайну потусторонности», описывая его как просто виртуоза-иллюзиониста, который вместо тайны показывает трюки, причем сопровождая их объяснениями жаждущей посюсторонних секретов публике. За «страшно драгоценным стеклом», «если разбить его, то одна лишь ударит в душу черная и совершенно пустая ночь» – ВК приводит эту цитату из «Весны в Фиальте», правда, сопровождая ее смягчающим комментарием.

Я люблю только русско-берлинского Набокова – и мне было приятно, что книга именно этот этап творчества писателя и охватывает. Думаю, линия раздела прошла по самой личности писателя: он стал другим. ВК это убедительно показал. И Россия, отбрасывая тень прошлого на его жизнь, стала для Набокова миром потустороннего, сигналы которого звучали все тише и в конце концов не могли уже заглушать славу кинематографа или звонок телефона очередного издателя. Впрочем, будем объективны, возможно, это и стало для Набокова его посюсторонним счастьем…

Закрывая «Набокова без Лолиты», задаёшься вопросом: удалось ли Вячеславу Курицыну подняться выше «общечеловеческого интереса», который сам Владимир Набоков, человек в лингвистическом футляре, саркастически определял как всего лишь «шуршание юбок и хихиканьки в коридорах времени»? Думаю, да. Но с другой стороны, есть проведенная самим Набоковым трансцендентная черта, которую не переступит ни один исследователь: «ни один биограф никогда не заглянет в мою собственную жизнь» (Владимир Набоков).
Произведения В Набокова на русском языке:

«Машенька» (1926)
«Король, дама, валет» (1927–28)
«Защита Лужина» (1929–30)
«Соглядатай» (1930) — повесть
«Подвиг» (1932)
«Камера обскура» (1932)
«Отчаяние» (1936)
«Приглашение на казнь» (1938) — роман-антиутопия
«Дар» (1937–38)
«Волшебник», не публиковалась при жизни автора

Пожалуйста, подождите

Просмотр для печати

Об Авторе: Мария Бушуева

Мария Бушуева (Китаева) прозаик, автор нескольких книг, в том числе романа "Отчий сад" (М., 2012),http://lithub.ru/author/187864 сборника ( две повести и рассказ) "Модельерша" (М., 2007), романа "Лев, глотающий солнце", публикаций в периодике "День и Ночь" (повесть "Юлия и Щетинкин"), Московский вестник"( повесть " Григорьев), "Юность"(" Просто рассказы")," Алеф" ( литературная критика) и пр ) Несколько рассказов были включены в сборник избранной прозы( 2007) Как Мария Китаева издала в региональном издательстве роман" Дама и ПДД"(2006), публиковалась в сетевых журналах Автор известной в кругу специалистов литературоведческой монографии " Женитьба" Гоголя и абсурд"(ГИТИС).

• Публикации в Гостиной (7)