RSS RSS

Михаил ЮДСОН. Неприкаянные дни. О книге Людмилы Шарга «Ночной сюжет новостей»

На обложке – дождь, обнаженные ветки, печальные черные стволы (зато не оружейные), но и восхождение солнца желанно проглядывает (фаворский «свет фонарей»!), с надеждой, что все не напрасно – такой весьма симпатичный импрессионизм художников Евгения и Оксаны Осиповых (Владивосток).

Автор книги, Людмила Шарга – поэт, прозаик, публицист, как сказано в аннотации, в настоящее время живет в Одессе; в «Ночной сюжет новостей» вошли новые стихотворения и фрагменты из дневника. Эта книга сродни стихии – то она ясная, струящаяся светом и стихами, то хмурая, затянутая тучами и отчаянием.

Стихи, согласимся, хороши – о городе у моря, о море при городе, это таки любовь неразлучная, гольный симбиоз – городомор. Да, писалось прежде и немало, разными и хорошими, бродившими по этому побережью, но Людмила находит свои ракушки, личный ракурс: «И всё ж… о море спеть не премину./ Здесь ветром – вдох, а выдохом – прохлада./ И на берег сбежавшую волну/ успею на прощание погладить». Воронцовский маяк у нее – неперелетная птица, причем не какая-то привычная ворона, а диковинная, заморская: «За морем, знамо – другая земля:/ бел-берега да смарагдовы воды,/ может и правда, оттуда ты родом,/ неперелетная птица моя?»

Птиц в стихах тут водится немало: «Из рук моих будет кормиться/ тревожная темная птица –/ осенняя светлая грусть»; «И голос-Птица окрыляет зал»; «улетит сусальная синица»… Плюс, оказывается, одно из названий клюквы на Руси (и в современном украинском языке) – журавлина. То есть ежели на закате посмотреть – клюквенный клин, красиво…

Стремление к полету явно свойственно автору: «Но становятся стихами/ мимолетные слова,/ что летят легко и мимо/ откровеньем новых книг./ Я от них неотделима./ Я давно одно из них,/ что летит себе, вздыхая,/ средь словесной чепухи…/ Я не прячусь за стихами,/ я – и есть мои стихи». Прямо программно отчеканено, очень точно замечено, четко сформулировано: человек есть текст (да и вспомним бюффонаду: «стиль – это человек»). Согласен на все сто двадцать!

Да, да, остаться в детях и словах – чего же боле?.. Но вот дальше у автора: «Я – о настоящей поэзии. О той, которая из боли и с болью. Чтобы случалось такое – душа должна быть и болеть». Вот тут робко не соглашусь: по-моему, по простодушно-буколическому, душа должна не столько страдать, сколько вкушать хорошее, делать лехаим, а поэзия – та же неразбавленная радость. Конечно, и тут язык одаряет нас спрятанным: есть и «ад», присутствует «ость» – сухая колючесть…

Но солнце-то светит и море еще не совсем мертвое, вон шевелится, и городишко Тель-Авив, в котором я живу – тоже, по-своему, жемчужина (ну, пусть мидия) у моря… Выросший на дюнах при муэдзинном Яффо, с первым мэром Меиром Дизенгофом, одесситом, конечно, с женой Зиной… А война сроду здесь висела и висит над головой, как кровавая звезда – в любой момент сорвется в падучую. М-да, не зря же гимн Израиля «Атиква» – надежда… Это я к тому, что жить надо с надеждой и, желательно, с верой – поражаться красоте мирской, внимать горнему, порождать тревожные стихи: «Всё суше, всё тревожней зимы,/ все иллюзорнее весна,/ у дней декабрьских вкус кизила/ и цвет сливового вина».

Я стараюсь, по возможности, с лихвой цитировать Людмилу, воздвигнуть из ее талантливых строчек небольшую заманчивую цитадель, чтобы читатель внял и двинулся на приступ книги… Поэтична и приписка в аннотации: «Книга адресована широкому кругу читателей». Так и вижу я , как собираемся мы потихоньку спозаранку, вдыхаем прану (прочь, перегар!), сходимся по песку у моря – шире, шире круг!.. Возможно, стихи так и следует читать, словно медитировать – по кругу, держась за руки, пробуждая, просветляя сознание… «Что остается? Стихи писать,/ тепла остатки бросать на ветер,/ и стать последним из Бодхисаттв/ не усомнившись, что мир твой – светел». Да уж, разумней быть последним из Бодхисаттв, чем первым из Бодибилдингов!..

Вообще же книга «Ночной сюжет новостей» сконструирована и сложена достаточно сложно; даже, скажем так, простой прогноз погоды обращается в пророчество (недаром и Исайя там мелькает). Времена года перебираются ягодно-плодово, с перемыванием косточек, с познанием добра и зла. Вот просто названия варева стихотворений: «Обманчиво последнее тепло…», «По осени», «Уже на исходе ноябрь…», «Черешневое», «Там, в конце декабря», «Вкус декабрьских дней», «Дожди по четвергам…», «Два яблока», «Март начинался», «Последний снег», «Абрикосовые косточки», «Январское. Смотри…», «Горечь осенних вод»…

Однако постепенно погода в книге начинает портиться, свет принимается темнеть: «Всё ближе туча грозовая…» А это на пороге дневник с названием «Был месяц май» – своеобразная публицистика. Кстати, в выходных данных по-украински, публицистика – «нариси». Тоже поэтично! Нарисован дневник, несомненно, интересно – очень личный, лиричный, этакие стихи в прозе, причем – поразительно пронзительные. И, увы, печальные, трагические. Короче, это о событиях в Одессе 2 мая 2014 года – пылающий «май четырнадцатого». Автор или, скорее, героиня дневникового повествования – личность тонкая, ранимая, на диво добрая, явно неординарная, я бы сказал (показалось?) – немного не от мира материального сего… Сразу вспомню аннотацию: «в настоящее время живет в Одессе». Ох, нет – в настоящее по-настоящему, истинно-реальное время Людмила Шарга живет в своих стихах – и пусть бестактно ходики тикают на кухне, и множится мышиная возня… «Не играю в стихосложение, а живу», – признание из дневника.

Одесская драма настолько потрясает автора, что: «Не знаю, как жить дальше. И нет никого, кто бы положил конец этой бесконечной бесчеловечной, кровавой неразберихе, в которой трудно разобраться кто свой, кто чужой, кто друг, а кто враг. В которой невыносимо больно жить». Неразбериха, неприкаянность… А ведь жили же когда-то в эдемских двориках: «Росло пять вишневых деревьев и два абрикосовых. Урожай снимали всем двором. Русские, украинцы, молдаване, болгары, евреи?.. Да. Но прежде всего – одесситы. Двориков таких в Одессе было великое множество».

Идиллия, само собой, не полная: были в недалекой древности и погромы – били жидов от души, случались налеты, наступали «окаянные дни» по Бунину, возникал «город Антонеску» с румынами и гетто, было, было много чего и ничего не будет нового… Особо удивляться просто не стоит. Сызмальства врезалась мне в подкорку гайдаровская «Судьба барабанщика» (слышите дробь: ба-ба-ба!), цифирь диалога оттуда: « – А какие это были солдаты? Белые? – Военные были солдаты: две руки, две ноги, одна голова и винтовка-трехлинейка с пятью патронами». Катится и катится от веку однообразно-жуткая колесница смерти со множеством грозных глаз, и какого цвета у них радужка – какая разница…

И снова к взволнованным записям Людмилы: «Вся Земля – огромное кладбище, – сказала мне как-то моя мудрая и немного циничная знакомая, – что ж теперь делать? Надо же живым как-то и где-то жить?» С языка в дневник сняла – сам хотел подобное изложить подробно!..

Но Людмила знакомую не сильно слушала – душа поэта ранена ненастьем! – и, дабы разобраться в себе («Я – русская, Россия – моя родина, но я – гражданка Украины и это моя земля и моя страна. И моя боль»), отправилась на «малую родину» – в Калугу, «окуджавную и циолковскую» российскую глубинку. «Мне тебя не хватает, родной, милый сердцу моему, русский городок!.. Не теряй своего лица, своих церквей, колоколенок, теремов и палат, домиков с крылечками и резными наличниками, не сдавайся».

Вот куда немедля шибко захотелось по прочтении – в тишь, глушь и благодать! В Калугу, в Калугу!.. Только куда там с развевающимися пейсами, свисающими с пуза цицит и сползающей на ухо кипой – враз изгонят из рая! Ладаном – посолонь! Ага, не сладко! Изыди, мол, милай! Лети себе в те еще теплые края! Самим-то им хорошо: «Чуть похолодало – и пошли рыться в шкафах, доставать из шухлядок теплые вещи». Интересное, кстати, слово – шухлядки; утащу, вставлю потом куда-нибудь (вот и мелкий гешефт!), ведь шухлядки и литературные бывают, наверное…

Признаться, из дневниковых форм я раньше предпочитал политературней да почувственней, «чресельные начала», как поучал Василий Васильевич Розанов – вот как раз люблю его короба «Опавших листьев» – там пробы негде ставить из-за вечной иронической философии и запаха прочитанных книг. Но Людмила Шарга, ее сентиментальное путешествие Одесса – Калуга, вся эта трогательно-трагическая одекалужская аура моим грубым сердечным желудочкам внезапно пришлась по нутру – и они принялись с удовольствием переваривать и усваивать текст.

Запомнилась крохотная новелла про то, как бабушка Людмилы мыла посуду обрывком рыбацкой сети – просто сказка! «Еще одним таким обрывком мы чистили молодую картошку под сильной струей холодной воды. Быстро, дешево и сердито. Третий обрывок – для душа… Вот и у меня в доме рыбаков нет. А обрывки рыбацкой сети есть. Сколько угодно». Понятная притча: всегда теплится надежда, что сеть можно гордо связать, рыбку-голду выловить, на худой конец – корыто починить. Главное – верить!

Вот и Людмила тем временем возвращается в Одессу – опять нести свой южный крест. Между прочим – и это важно – автор дневника человек верующий, православный. Это отражается и в проникновенных строчках: «Солоно, Господи, в доме Твоем от крови,/ льется и льется в нем молодая кровь…/ Зодчие на Руси возводили храмы/ и нарекали их Спасами на Крови», и в стихотворении «Вербное. Молитва» (с волошинским мотивом): «Видишь, я стою посередине/ за врагов и за друзей молюсь», и в заклинании: «Не спи./ На убывающей луне/ шепчи: война, войной, войны, войне…»

В общем, стихами, словами, верой, молитвой, всей женской созидающей сущностью – спасти живое! И проза дневника пронизана насквозь болью, отчаянием, кочевьем, но и надежда тут ночует: может, сдюжим, выдержим, переживем… Ночной сюжет новостей… Ложь и лажа провалятся, утро явится ясное…

Я почему-то уверен, что все еще кончится ничего себе, погода, даст Бог, обязательно наладится – дождивость рассосется, и облачность расступится, и солнечность проглянет… Как пишет напослед Людмила Шарга: «Яблоки – украинские. Душа – русская. Дворик – одесский». Ну и хорошо. Ибо любому агностику известно: Он троицу любит…

image_printПросмотр для печати
avatar

Об Авторе: Михаил Юдсон

Михаил Исаакович Юдсон (20 января 1956 — 21 ноября 2019) . Литератор, автор множества критических статей и рецензий, а также романа «Лестница на шкаф» (Санкт-Петербург, Геликон плюс). Печатался в журналах «Знамя», «Нева», «22». С 1999 года постоянно жил в Тель-Авиве. С 2000 по 2015 год работал помощником редактора журнала «22». С 2016 года — главный редактор русскоязычного журнала «Артикль» (Тель-Авив).

2 Responses to “Михаил ЮДСОН. Неприкаянные дни. О книге Людмилы Шарга «Ночной сюжет новостей»”

  1. avatar Анатолий Токарев says:

    Михаил! Написано удивительно точно. Я познакомился с творчеством Людимbлы Шарга здесь на страницах «Гостиной». И был поражён тонкой чувствительностью мембран её души, перевоплощающуюся в ауру непостижимого ощущения окружающего мира, только свойственного ей. А ощущение Одессы у неё до того обнажённое, как чувство к самому близкому и родному человеку, что чувствуешь его всем своим существом. Спасибо за замечательную статью о талантливом человеке.

    • avatar Людмила says:

      Анатолий, сердечно благодарю за такой проникновенный отзыв.
      Михаилу ещё и ещё раз, спасибо за прекрасную рецензию.
      И страницам этого замечательного журнала, благодаря которым и я смогла сделать для себя множество открытий.
      С наступившими праздниками вас.
      Здоровья, добра, радости и мира, конечно же.
      С уважением, Людмила.

Оставьте комментарий