Илья ФАЛИКОВ. Ирония времён

 К ДЕРЖАВИНУ

 

Гаврила Романыч, седа голова,

пиши – в Заонежье рыдает вдова.

 

Еще ты не старец, еще ты не глух, –

пиши! На озерах – болотистый дух.

 

По гиблым местам, непомерно велик,

прошел император – державный мужик.

 

Един у поэта с царем интерес:

не плачи и стоны – железо и лес.

 

Затем, чтоб, избавясь от вражеских орд,

затеять на Севере южный курорт.

Фелица не дремлет. Сияет и бдит.

Стучит каблучком о карельский гранит.

 

Гаврила Романыч! Сымай соболя

и с ходу в кижанку садись у руля.

 

А нету руля, так тебе повезло:

в руке не перо, а сырое весло.

 

Ударь по Онего, по лире ударь –

проснется и снова замрет государь:

 

– Крестьянина в море и бабу в слезах –

каких мы людей погубили в лесах!

 

С лососем во ключах, державно тяжел,

парит говорящий двуглавый орел.

 

Какое в пространстве парит существо!

Душа человека во клювах его.

 

Разодрана надвое, стонет во тьму.

Орлу – половина, другая – кому?

 

Гаврила Романыч, алмазна гора,

спеши – в Заонежье рыдает сестра!

 

Сидишь ли на веслах, крылата ли бровь,

сырые ладони разодраны в кровь?

 

 

КУТУЗОВ. 1774

 

Бегущая строка от левого виска

в пещере полушарий.

Хлеб-соль магометан. Кутузовский фонтан.

Без италийских арий

разбрызганный розарий.

 

Потемкинский норд-вест, отсутствие невест, 

ни пальмы, ни лаванды,

кинжалы и стволы, сапсаны и волы,

фелуки и шаланды,

шаланды контрабанды.

 

Куда ни привели грядущие Фили,

для полноты картины

показывает класс, пока не одноглаз,

орел Екатерины.

Се горные вершины.

 

Ни пуха ни пера!..

 

Фелицына пора. Феерия двора.

Падучие алмазы.

Паркетные бои. Ах, матушка! Твои

безумцы и пролазы

роскошно кривоглазы.

 

Овечье дефиле на облачной скале.

Зной. Хочется в Мытищи.

И око маяка в стакане молока

на камне темнотищи,

единственном из тыщи.

 

 

ЛОДКА 

 

Повезет Содому и Гоморре

по сравненью с нашими местами,

с теми, что с горы глядятся в море,

с наглой мордой, с белыми глазами,

в ночь землетрясенья одеяло

натянувшими до подбородка,

чтобы тело не охладевало.

С моря смотрит брошенная лодка.

 

Небольшая лодка, плоскодонка,

не швербот, не царственная яхта

суперодаренного подонка.

Экипаж пропал, исчезла вахта.

Гаснут и маяк, и сигарета,

не маячат звезды проблесково,

списан с судна житель Назарета,

не звучит диспетчерское слово.

 

В тростниках стоит трескучий шорох.

Кверху брюхом плавает сардина.

Серпантин запутался в рессорах.

Мародер бежит из магазина.

Бьет фальшак, отравленная водка,

из фонтана в форме львиной пасти.

Мерзнет обнаженная красотка,

и на кастинг ломятся напасти.

 

Что такое? Выборы, наверно.

Пугачев блуждает по Болоту.

Спалена портовая таверна,

и хана космическому флоту.

Кто же там шагами морехода

ходит по седой волне вразвалку?

Редкий случай, чистая порода,

обещает верную рыбалку.

 

Снасти раскопытим, порыбачим,

примем обещания на веру,

виноватым оком полузрячим

черную окинем биосферу.

Если исцелиться бесноватым

удалось когда-то, догорая,

извлечем подобные лопатам

весла из садового сарая.

 

 К ДЕРЖАВИНУ

 

Гаврила Романыч, седа голова,

пиши – в Заонежье рыдает вдова.

 

Еще ты не старец, еще ты не глух, –

пиши! На озерах – болотистый дух.

 

По гиблым местам, непомерно велик,

прошел император – державный мужик.

 

Един у поэта с царем интерес:

не плачи и стоны – железо и лес.

 

Затем, чтоб, избавясь от вражеских орд,

затеять на Севере южный курорт.

Фелица не дремлет. Сияет и бдит.

Стучит каблучком о карельский гранит.

 

Гаврила Романыч! Сымай соболя

и с ходу в кижанку садись у руля.

 

А нету руля, так тебе повезло:

в руке не перо, а сырое весло.

 

Ударь по Онего, по лире ударь –

проснется и снова замрет государь:

 

– Крестьянина в море и бабу в слезах –

каких мы людей погубили в лесах!

 

С лососем во ключах, державно тяжел,

парит говорящий двуглавый орел.

 

Какое в пространстве парит существо!

Душа человека во клювах его.

 

Разодрана надвое, стонет во тьму.

Орлу – половина, другая – кому?

 

Гаврила Романыч, алмазна гора,

спеши – в Заонежье рыдает сестра!

 

Сидишь ли на веслах, крылата ли бровь,

сырые ладони разодраны в кровь?

 

 

КУТУЗОВ. 1774

 

Бегущая строка от левого виска

в пещере полушарий.

Хлеб-соль магометан. Кутузовский фонтан.

Без италийских арий

разбрызганный розарий.

 

Потемкинский норд-вест, отсутствие невест, 

ни пальмы, ни лаванды,

кинжалы и стволы, сапсаны и волы,

фелуки и шаланды,

шаланды контрабанды.

 

Куда ни привели грядущие Фили,

для полноты картины

показывает класс, пока не одноглаз,

орел Екатерины.

Се горные вершины.

 

Ни пуха ни пера!..

 

Фелицына пора. Феерия двора.

Падучие алмазы.

Паркетные бои. Ах, матушка! Твои

безумцы и пролазы

роскошно кривоглазы.

 

Овечье дефиле на облачной скале.

Зной. Хочется в Мытищи.

И око маяка в стакане молока

на камне темнотищи,

единственном из тыщи.

 

 

ЛОДКА 

 

Повезет Содому и Гоморре

по сравненью с нашими местами,

с теми, что с горы глядятся в море,

с наглой мордой, с белыми глазами,

в ночь землетрясенья одеяло

натянувшими до подбородка,

чтобы тело не охладевало.

С моря смотрит брошенная лодка.

 

Небольшая лодка, плоскодонка,

не швербот, не царственная яхта

суперодаренного подонка.

Экипаж пропал, исчезла вахта.

Гаснут и маяк, и сигарета,

не маячат звезды проблесково,

списан с судна житель Назарета,

не звучит диспетчерское слово.

 

В тростниках стоит трескучий шорох.

Кверху брюхом плавает сардина.

Серпантин запутался в рессорах.

Мародер бежит из магазина.

Бьет фальшак, отравленная водка,

из фонтана в форме львиной пасти.

Мерзнет обнаженная красотка,

и на кастинг ломятся напасти.

 

Что такое? Выборы, наверно.

Пугачев блуждает по Болоту.

Спалена портовая таверна,

и хана космическому флоту.

Кто же там шагами морехода

ходит по седой волне вразвалку?

Редкий случай, чистая порода,

обещает верную рыбалку.

 

Снасти раскопытим, порыбачим,

примем обещания на веру,

виноватым оком полузрячим

черную окинем биосферу.

Если исцелиться бесноватым

удалось когда-то, догорая,

извлечем подобные лопатам

весла из садового сарая.