RSS RSS

Елена Дубровина. Судьба поэта. О гибели Бориса Поплавского


портрет Поплавского работы Инны Лазаревой

Сегодня мы открываем новую рубрику в разделе «Литературный архив» под названием «Судьба поэта». Этот выпуск будет посвящен гибели одного из талантливейших поэтов первой волны эмиграции, Бориса Юлиановича Поплавского, о котором сейчас написаны статьи, книги, литературные эссе. Существуют различные версии его гибели, включая даже историю его таинственного исчезновения. Тайна Бориса Поплавского не только в его гибели, но также и в его загадочной, одаренной личности, в его творчестве – дневниках, поэзии, прозе. В 2015 году исполнилось 80 лет со дня его смерти. Имя Бориса Поплавского попало в длинный список рано ушедших из жизни поэтов русской диаспоры.

 

«СОН И СМЕРТЬ, МОЛЧАНИЕ И ПАМЯТЬ…» 

В начале 30-х годов в Москве вышла книга известного литературоведа Дмитрия Благого под названием «Три века» русской поэзии. В этой книге он приводит список рано погибших поэтов, составленный еще Герценом. Список этот позже пополнится российскими поэтами начала 20-ого века – Гумилевым, Есениным, Маяковским и т.д. Но не менее трагичной была судьба русских поэтов первой волны эмиграции, попавших на Запад. Судьба разбросала их по разным странам и континентам. Русские беженцы селились в Китае, Египте, Абиссинии (Эфиопии), Чехословакии, Польше, Германии, Франции и т.д. В 20-х годах центром расселения русских эмигрантов стал Париж. Судьба поэтов, живших и творивших во Франции, была особенно трагична.

Погиб поэт Н. Гронский, 25-ти лет отроду. Погиб нелепо – под колесами поезда метро. В. Диксон умер от аппендицита в возрасте 29 лет, Б. Шарнипольский погиб под колесами автомобиля в 28 лет, И. Болдырев отравился вероналом в возрасте 30 лет, И. Савин умер от неудачной операции аппендицита, когда ему было только 27 лет, А. Гессен умер от туберкулеза в 25, Е. Гессен пропал без вести где-то в Германии в 1942 году. От тяжелых условий жизни скончались В. Булич, К. Гершельман, И. Кнорринг. Умер  от чахотки А. Штейгер, в нищете от рака умер Владислав Ходасевич. Борис Вильде (Борис Дикой), возглавил русскую группу французского сопротивления, был расстрелян, и, по словам самих же палачей, умер как герой. Поэтесса, Мать Мария, пошла в газовую камеру вместо молодой украинской девушки, спасая ее жизнь. Поэты – Ю. Мандельштам, Р. Блох, ее муж М. Горлин, а также Л. Райсфельд, Н. Фельзен, И. Каценельсон (еврейский поэт, драматург и переводчик) погибли в немецких концлагерях. 15 декабря 1942 г. в числе девяноста заложников во дворе казармы был расстрелян поэт И. Британ. Вот выдержки из письма сыну, написанного перед расстрелом в одиночной камере военной тюрьмы:  

Дорогой Сашенька, родное дитя!  Завтра меня не будет. Да послужит тебе утешением только то, что умру я, как жил: чрезвычайно просто. Без позы, без ненужных слов. О чём я успею подумать в последнюю минуту? Не знаю. Вероятно о тебе, о твоей бедной матери. Больше всего на свете я любил тебя, несчастливую нашу родину, музыку Рахманинова. И ещё… русскую литературу, единственную в мире…

Так думали, наверное, перед смертью многие русские интеллигенты, потерявшие родину, но продолжавшие горячо любить ее и русскую литературу, музыку, искусство.

Интуитивное ощущение трагедии, близкого конца пронизывали строки стихов многих эмигрантских поэтов. В 1932 году в газете «За Рулем» было напечатано пророческое стихотворение молодого поэта Владимира Смоленского, посвященного другу, поэту, Юрию Мандельштаму. Строки этого стихотворения можно отнести к целому поколению поэтов и писателей, творивших вне родины.

 

Отчаянье – когда совсем,

Совсем один, на дне навеки,

Когда от крика станешь нем,

И каменными станут веки.

Предчувствие, пророческое предвидение? Ведь жизнь уносила всех и наиболее ломких, и наиболее стойких. Смерть многих эмигрантов первой волны была так же трагична, как и их жизнь. «Во всем великом, что людьми было написано, смерть видимо или невидимо присутствует. Она – не всегда тема, но она всегда фон, как и в нашем существовании», – писал Георгий Адамович в «Комментариях».


Мир, в котором живет поэт, это тот замкнутый круг глубоких душевных страданий, из которого нет выхода в условиях нищеты и изолированности на чужой земле. Именно в этом замкнутом круге поэт видит себя обреченным на вечное одиночество и смерть. Поэт и толпа – тема старая и наболевшая. В. Ходасевич в статье «Кровавая пища» пишет: «Изничтожение поэтов, по сокровенной природе своей, таинственно, ритуально. В русской литературе оно прекратится тогда, когда в ней иссякнет родник пророчества. Этого да не будет… И все-таки, если русским писателям должно и суждено гибнуть, то – как бы это сказать? Естественно, что каждый из них, по священной человеческой слабости, вправе мечтать, чтобы чаша его миновала. Естественно, чтобы он, обращаясь к согражданам и современникам, уже слабым, уже безнадежным голосом еще все-таки говорил: “Дорогие мои, я знаю, что рано или поздно вы меня прикончите. Но все-таки — может быть, вы согласны повременить? Может быть, в самой пытке вы дадите мне передышку? Мне еще хочется посмотреть на земное небо”». (Впервые опубликовано в газете «Возрождение», Париж, 21 апреля 1932). Жизнь русского литературного Парижа была в те годы насыщенной и разнообразной. Часто собирались вместе, читали стихи, дискуссировали. Душой всегда был Борис Поплавский. И именно потому неожиданная и странная смерть тридцатидвухлетнего поэта, погибшего от наркотиков, потрясла русский Париж. Имена многих поэтов остались неузнанными или незаслуженно забытыми. Однако чаще всего, слава приходила после смерти, чтили друзья погибшего друга, те самые, которые при жизни обходили его стороной. Гибель, самоубийство – это уже сенсация. Но почему погиб поэт, бросившись под колеса поезда или пустив пулю в лоб? Юрий Мандельштам в статье «Судьба поэта» писал: «Не только внешние условия – голод и нищета, или пуля противника приводили поэтов к гибели. Была и, вероятно, всегда будет какая-то обреченность в них самих, обреченность сознательная и, как бы, заранее ими принятая». Да, обреченность, интуитивное предчувствие смерти было заложено в них самих. Но почему вокруг них был полный вакуум? Почему же тогда не протянули они руку помощи Марине Цветаевой? Почему после смерти друзья забыли имя поэта и литературного критика Юрия Мандельштама, трагически погибшего в Освенциме? Почему не отозвались на крик о помощи рано ушедшего из жизни поэта Бориса Поплавского? Может быть, просто не понимали или не хотели понять сложную и талантливую личность Поплавского? Крик о помощи остался без ответа…

«КРИЧУ: ОТВЕТЬТЕ…»

 

 «Моя слабая душа искала защиты. Она искала скалы, в тени которой можно было бы оглядеться на пыльный, солнечный и безнадежный мир. И заснуть в тени ее в солнечной глуши, с безумной благодарностью к нагретому солнцем камню, который ничего и не знает о вашем существовании…», – говорит Борис Поплавский словами Аполлона Безобразова.

Лирический герой Бориса Поплавского, как и персонаж картины Эдварда Мунка «Крик», «ищет защиты», он кричит в пустоту; и читатели, и друзья поэта слышат этот крик о помощи, но нет ответа, никого нет вокруг – только вакуум, пустота, холод, страх…

 

Пир прекращается. Званные плачут на пире.

Падает время из ниши –

Никого нет…

 

Звезды… Сиянье судьбы.

 

Почему мы огонь потушили?

Почему мы играли с огнем,

Шутя со смертью.

 

Пали во тьму без борьбы.

Почему Вы погибнуть спешили?

Разве Вам лучше в аду ледяном?

Кричу: ответьте…

 

Нет, только холод и страх.

 

Лирические герои поэта, как и у А. Блока, «кричат и плачут навзрыд». Человеку, который стоит над пропастью,  надо сделать только один шаг, чтобы упасть на самое дно и погибнуть. Он, как бегун, летящий к финишной ленте, а за ней – пустота, бездна. И он уже не ощущает ничего, кроме этого стремительного падения в бездну – в бездну смерти. Как можно было не услышать крик о помощи в этих сильных по своей эмоциональности строчках Поплавского в стихотворении «Рукопись, найденная в бутылке»:

 

        Милая, мы умираем, прижмись же ко мне.

        Небо нас угнетает, нас душит синяя твердь.

        Милая, мы просыпаемся, это во сне.

Милая, это не правда. Милая, это смерть.

 

На одном из литературных собраний в Париже в 1930 году Нина Берберова отмечала, что символисты предавались наркомании, кончали с собой пулей или газом, как Виктор Гофман, Муни, Надежда Львова, Борис Койранский, Нина Петровская. Поэт жил и творил, балансируя на грани мира иллюзорного и мира реального, чтобы «сосредоточиться в боли… Выразить хотя бы муку того, что невозможно выразить». Но крик Поплавского, порой доходящий до отчаянья, мысли о смерти, таинственная недоговоренность не были замечены его друзьями. А ведь в одном из стихотворений, написанных в 1932 году, поэт восклицает: «Я жить хочу бессмысленно и горько».

 «Смерть Поплавского связана с неразрешимым вопросом последнего человеческого одиночества на земле. Он дорого заплатил за свою поэзию. Были ли люди, которые искренно и тепло любили Поплавского – были ли такие среди его многочисленных друзей и знакомых? Думаю, что нет; и это очень страшно» (Гайто Газданов). Казалось бы, друзья должны были испытывать не только восхищение его талантами, но и почувствовать интуитивно в каком тяжелом душевном состоянии пребывал поэт. Явная депрессия, состояние подавленности, «одиночество в себе», неумение перенести материальные трудности, остались без помощи. Запись из дневника Поплавского: «Меж тем проходит жизнь моя, и со дня на день ждет спасения». Но спасение не пришло.

В жизни поэта ничего не было важнее его поэзии. Он ждал понимания, а вместо этого встречал холодное молчание и ощущение того, что поэзия его никому не нужна. Постепенно он замолкал, стал меньше писать. К частой критике своих произведений относился он крайне болезненно, и это непонимание его творчества ранило глубоко. Так уже после его смерти в 1936 году Николай Волковыский писал: «Стихи Поплавского – дно того распадочного и гибельно – парижского, от чего так упорно отмежевываются даровитые русские люди с Дальнего Востока, из Калифорнии…». А жить без творчества он не мог. Поэт оказался в вакууме, в котором он постепенно умирал. Из дневника Поплавского: «Кто знает, какую храбрость одинокую надо иметь, чтобы еще писать без ответа и складывать перед порогом на разнос ветру…». Он задыхался без воздуха в четырех стенах своего одиночества, ему было жутко «открывать глаза на нереальное, видеть комнату, чувствовать усталость и холод, опять погружаться в страх». И он устал, и постоянно думал о смерти.

 

Сирени выпал легкий снег
В прекрасный час.
Огромный ангел на холме,
В холодном розовом огне
Устал, погас.

 

                «Он ушел из жизни обиженным и непонятым. Я не знаю, могли ли мы удержать его от этого смертельного ухода. Но что-то нужно было сделать – и мы этого не сделали. Ушел Поплавский и вместе с ним –  его постоянный бред: все море, и корабли, и бесконечно длящийся бег далекого океана… И опять, то же видение: ночь, холод, вода, огни – и последнее отплытие из тяжелой и смертельно скучной страны» (Г. Газданов). Но не только друзья оставались равнодушными к его творчеству. Борис Поплавский как-то пожаловался В. Варшавскому, что его родной отец, очень его любивший, совсем не знал его стихов, никогда ни одной строчки не прочел.

Поплавский напишет о себе словами своего героя, Аполлона Безобразова: «Я жил в сумерках. В сумерках я просыпался на чужой перемятой кровати. Пил воду из стакана, пахнущего мылом, и долго смотрел на улицу, затягиваясь окурком брошенной хозяином папиросы». В этих жутких строчках трагедия целого поколения русских литераторов на чужой земле. В последние годы жизни молодого поэта занятие литературой становится для него все более и более мучительными и в «тайне от себя» он ищет исхода от нее в религиозной философии и истории религий. Как пишет сам поэт, белый лист бумаги наводит на него оцепенение: «как снежное поле, перед которым кажутся неважными все цветы и звуки». Творческое оцепенение, поиск себя, душевные метания и возвращение к наркотикам, «болезненная ткань его стиха»  были замечены его собратьями по перу, но шага навстречу сделано не было. Яновский писал в своих мемуарах, что стихи его часто не принимали к печати, многие его не любили при жизни. Постоянно с ним спорили, «клевали, наваливались скопом, завистливо придираясь». А он, «точно ломовая лошадь» вывозил всех из неудачно проходившего собрания или доклада. Но ссоры с ним сменялись потом полосами дружеского общения. И только…

По иронии судьбы после смерти Бориса Поплавского называли первым поэтом русской эмиграции. В. Ходасевич писал в 1938 году: «Как лирический поэт, Поплавский, несомненно, был одним из самых талантливых в эмиграции, пожалуй, – даже самый талантливый».

По свидетельству отца Б. Поплавского, последние годы его жизни были «глубоко загадочны», как будто он постепенно уходил из мира сего, испытывая все нарастающую смертельную тоску. Судьба не была щедра к русским поэтам – Поплавскому досталась смерть по жребию. «И все-таки, если заглянуть хоть немного глубже, становится ясна ужасная внутренняя неслучайность этого несчастья, как будто случайного. Быть может, случайно даже то, что оно произошло именно в такой-то день и час, именно с Поплавским, из-за проклятого героина. Но совсем не случайно то, что оно вообще произошло в молодой литературной среде, в среде эмигрантского Монпарнаса. Чего-то в этом роде, какой-то вообще катастрофы, не только можно, но и нужно было ждать» (В. Ходасевич).  Судьба Бориса Поплавского, поэта непризнанного и неузнанного при жизни, вмещается в эти пронзительные, глубокоемкие строчки, которые могут послужить эпиграфом к жизни и творчеству целого поколения поэтов русского Зарубежья:

 

На пустых бульварах замерзая,                 

Говорить о правде до рассвета.                 

Умирать, живых благословляя. 

И писать до смерти без ответа.

 

 

 

 

 

    

 

ИЗ ГАЗЕТЫ «ВОЗРОЖДЕНИЕ»

 

Париж, № 3781, 10 октября, 1935 г.

 

Трагическая гибель Б. Поплавского

 

Вчера трагически окончил жизнь известный в эмиграции молодой поэт Борис Поплавский.

 

Утром г-жа Поплавская, мать поэта, открыв дверь в комнату сына, была удивлена, что тот не приподнялся ей навстречу. Она подошла к дивану. Борис Поплавский лежал неподвижно, и лицо его было страшно бледное. Мать закричала: «Борис!» Лежавший ничего не ответил. Мать взяла его за руку. Рука была окоченевшая. Поэт был мертв.

 

Смерть Ярхо

 

Еще не придя в себя от охватившего ее ужаса, г-жа Поплавская услышала вдруг стон из соседнего помещения. Она бросилась туда. Лежа на пальто, положив голову на подушку, девятнадцатилетний друг ее сына, Сергей Ярхо, стонал и звал на помощь. Лицо его было так же бледно, как и лицо Бориса Поплавского, и такая же странная тень была под его глазами. Сергей Ярхо скончался вскоре после того, как его доставили в госпиталь Бисэтр.

 

Встреча на Монпарнассе

 

Вот что пока известно об обстоятельствах смерти поэта. Борис Поплавский познакомился на Монпарнассе с Сергеем Ярхо, который якобы был морфиноманом. Подружился с ним, и Сергей Ярхо будто бы и убедил Поплавского впрыскивать себе морфий.

 

Отравление наркотиками

 

Поплавский, родившийся 24 мая 1903 г. в Москве, обладая некоторым достатком, приютил у себя Сергея Ярхо, также уроженца Москвы (род. 4 мал 1916 г.). Оба молодых человека были очень дружны.

Причина самоубийства – молодые люди покончили с собой, приняв большие дозы наркотиков – еще не установлена.

 

Драма Ярхо

 

Поплавский, как сказано выше, не нуждался, но Ярхо, не имевший права на работу, не обладавший даже средствами на уплату за «карт д-идантитэ», не умер с голоду только благодаря помощи друга. Бедность, а в особенности угроза высылки в СССР (у него был советский паспорт) чрезвычайно удручали Ярхо, и он неоднократно говорил о желании покончить с собой.

Тела отправлены в Институт Судебной Медицины.

 

Во вторник

 

Поплавский и Ярхо пришли на квартиру родителей поэта во вторник к 8 часам вечера. Поплавский сказал своим родителям, что он с Ярхо хочет остаться вдвоем. Родители, знавшие, что сын любит подолгу беседовать на литературные темы со своими приятелями, ушли из комнаты.

Что затем произошло – неизвестно.

В карманах Ярхо обнаружено несколько пакетов с морфием.  

Родители покойного поэта утверждают, что смерть его – несчастный случай, а не самоубийство. Все дни он был в прекрасном настроении, полон всяческих планов на ближайшее будущее.

Родители заметили, что ему худо еще с вечера, и хотели отвезти его в больницу. Но он решительно отказался, заявив, что чувствует себя прекрасно и просит только о том, чтобы ему дали выспаться.

Горе отца поэта, Ю. М. Поплавского, известного общественного деятеля и публициста, и его матери не поддается описанию.

Покойному поэту было 32 года.

 

Расследование

 

Полицейский комиссар квартала Мэзон Бланш приступил к розыскам лиц, которые продали морфий молодому человеку. Оба трупа доставлены для производства вскрытия в Институт Экспериментальной медицины. В одном из карманов Ярхо нашли также небольшую записную книжку с какими-то странными знаками, которыми он обозначал, по-видимому, каких-то лиц.

 

ИЗ ГАЗЕТЫ «ВОЗРОЖДЕНИЕ»

 

Париж, № 3782, 11 октября, 1935 г.

 

Трагическая гибель Б. Поплавского

 

 

Как вменяется, вопреки некоторым сообщениям, Борис Поплавский, умерший вместе со своим другом Сергеем Ярхо (выдававшим себя за князя Багратиона) от злоупотребления наркотическими средствами, отнюдь не потреблял эти средства постоянно. Французские газеты, накануне сообщившие данные, неблагоприятные для памяти покойного поэта, ныне подчеркивали, что Бориса Поплавского никогда не видели в монпарнасских кафе ни пьяным, ни под влиянием наркотиков.

Погубила Поплавского встреча и дружба с Сергеем Ярхо.  

Мать Поплавского заявила вчера журналистам:

— Это Ярхо продал моему сыну наркотик, от которого оба они погибли. Мой сын вовсе не искал смерти. На мои упреки он сказал мне: «Поэт должен изведать все ощущения». Что же касается до Ярхо, то он жил продажей морфия и героина, причем продавал он скверный морфий. Как сейчас помню его слова, сказанные моему сыну о том, что наркотики, им продаваемые, не доброкачественны, так как де доброкачественные стоят слишком дорого.

 Можно заключить, что молодые люди погибли не от злоупотребления наркотиками, а от того, что принятый наркотик был недоброкачественный.

Полиция производит сейчас деятельные розыски тех лиц, которые поставили наркотические средства Ярхо.

 

У родителей покойного поэта

 

Наш сотрудник вчера посетил родителей трагически погибшего молодого русского поэта Б. Поплавского. Небольшая уютная комната, – уголок России, перенесенный в Париж. Вот в этой небольшой комнате до последней минуты учился, работал и жил Б. Поплавский.

 

Семь франков в день

 

Отец покойного с трудом говорит о смерти сына, – чувствуется глубокое, но стойко переносимое горе.

— Мой сын много работал, и все время старался приобрести новые знания. Он физически был человек крепкий, спортивный, каждое утро занимался гимнастикой, и я до сих пор не могу себе представить, что он не мог перенести принятой дозы наркотика. Он жиль скромно на получаемую стипендию в размере семи франков в день, из которых он уделял около трех франков своим более нуждающимся товарищам.

 

Сборник стихов

 

— Он успел почти закончить сборник стихов, который готов для печати, и я думаю, что сумею издать его в память сына. Написаны были также два романа и большой труд по логике.

— Вообще, это был человек не от мира сего, и материальная сторона жизни его словно не касалась. Ему было безразлично, как он одет, – он жил своей особой напряжённой внутренней жизнью и часто говорил, что поэзия, стихи – это его отдых, развлечение от серьезной работы, которою он был занят в библиотеках, где оставался часами, чуть ли не каждый день. Без посторонней помощи он все же сумел в Париже создать себе известное имя в литературных кругах.

 

Друзья поэта

 

Сегодня целый день ко мне заходили его друзья и знакомые. Многих из них я не знал до сих пор.

                                                                                                                                               

Панихида

 

Друзья Поплавского устраивают панихиду но нему в монпарнасской церкви и собирают деньги на похороны поэта. Пожертвования можно направлять по адресу газеты «Возрождение». О дне похорон будет сообщено в ближайшие дни.


 

 

Юрий МАНДЕЛЬШТАМ (1908-1943)
Париж, Франция

БОРИС ПОПЛАВСКИЙ

 

Скончавшийся вчера Борис Юлианович Поплавский был одним из самых талантливых русских поэтов эмигрантского поколения. Смерть его – большая утрата для молодой русской литературы. Его бессмысленная гибель в самом расцвете сил и возможностей (Поплавскому было немногим больше тридцати лет) должна быть настоящим горем не только для его сотоварищей – литераторов, но и для всех следивших за работой русских писателей в изгнании.

Борис Поплавский появился на литературном горизонте десять лет тому назад, и его своеобразный и подлинный талант сразу же обратил на себя всеобщее внимание. Пишущий эти строки хорошо помнит то сильное впечатление, которое производили первые стихи Поплавского на литературных вечерах в кафе «Ла Болле». Но не только молодые отметили эти стихи. Поплавского вскоре стали печатать чуть ли не все существовавшие в эмиграции периодические издания: «Воля России», «Звено», «Современные записки», «Числа». В небольшой группе, сплотившейся вокруг последнего журнала, Поплавский был, без сомнения, самой колоритной фигурой. В 1931 году он выпустил книгу стихов «Флаги», отмеченную и на страницах «Возрождения» как один из лучших стихотворных сборников, вышедших за последние годы. Писал Поплавский и прозу. Отрывки из его романа «Аполлон Безобразов» появились в печати, а совсем недавно в узком кругу он читал талантливейшие главы из нового неоконченного романа «Домой с небес».

Поплавский был постоянным участником всех литературных собраний, устраиваемых Объединением поэтов, «Зеленой лампой», «Кочевьем» и другими обществами. Был он и завсегдатаем монпарнасских собраний поэтов. Новые лица, попадавшие по субботам в кафе «Наполи», неизменно обращали внимание на его наружность (Поплавский болел глазами и постоянно носил черные очки) и на его всегда острые разговоры. Странно и страшно подумать, что ни на собраниях, ни на Монпарнассе, ни во время товарищеских вечеринок, которые так любил Поплавский, мы уже никогда не увидим его, не услышим его чтения, не будем обсуждать его стихи. Мир его беспокойной душе!

 

Юрий МАНДЕЛЬШТАМ (1908-1943)

Париж, Франция

ПАМЯТИ БОРИСА ПОПЛАВСКОГО

1

Холм невысокий, пред которым я
Стоял, еще совсем не понимая,
Крест деревянный и вокруг друзья, —
Кто молча, кто беспомощно рыдая…

Комки сырой кладбищенской земли
И память, ставшую почти святыней,
Мы все-таки с собою унесли,
Бредя, как прежде, жизненной пустыней.

Еще твоих стихов невнятный звук,
И в каждом сердце новая усталость…
Немногое нам от тебя осталось,
Как и от нас останется, мой друг.

2

Одиноко и горестно вторя, —
Только лучше не плачь, а молчи! —
Песне радости, жалобам горя,
Далеко прозвеневшим в ночи,

Отвергая неверную меру,
Гордость знанья откинувши прочь,
Прорываясь сквозь стратосферу
В безграничную звездную ночь,

Где стремительно мчатся кометы,
Заметая земные пути,
Где упорные ищут поэты
То, чего на земле не найти.

Владимир СМОЛЕНСКИЙ (1901-1961)

Париж, Франция

 

Борису Поплавскому

 

Ты умер –  а все как было,

Как будет во веки веков.

Как медленно сердце стыло,

Как землю душа любила,

Земной покидая кров.

 

Как судорогой невыносимой,

Пересохший сводило рот, —

Слетают к тебе серафимы,

А друг твой твоей любимой

Рассказывает анекдот.

 

Слетают к тебе надежды,

Несбывшиеся на земле.

Смерть смыкает синие вежды,

Как тускло твои одежды

Сияют в предвечной мгле.

 

Теперь ты все понял, все знаешь,

Теперь уже боль прошла.

Ты тихим огнем истлеваешь,

Ты облаком легким таешь,

Ты два раскрываешь крыла.

 

Прости (ты теперь все можешь),

Что в эту долгую ночь,

Я тебя не услышал тоже,

К твоему не склонился ложу

И ничем не сумел помочь.

 

Ты знаешь, мы все одиноки,

Каждый в своей судьбе …

Друг мой ласковый, друг мой далекий,

Прими эти бедные строки –

Последний привет тебе.             

 

 

Анна ПРИСМАНОВА (1892-1960)

Париж, Франция

 

ПАМЯТИ БОРИСА ПОПЛАВСКОГО

 

С ночных высот они не сводят глаз,

под красным солнцем крадутся как воры,

они во сне сопровождают нас –

его воркующие разговоры.

 

Чудесно колебались, что ни миг,

две чаши смерти: нежность и измена.

Ему друзьями черви были книг,

забор и звезды, пение и пена.

 

Любил он снежный, падающий цвет,

Ночное завыванье парохода…

Он видел то, чего на свете нет.

Он стал добро: прими его природа.

 

Верни его зерном для голубей,

Сырой сиренью, сонным сердцем мака…

Ты помнишь, как с узлом своих скорбей

влезал он в экипаж, покрытый лаком,

 

как в лес носил видения небес

он с бедными котлетами из риса…

Ты листьями верни, о желтый лес,

Оставшимся – сияние Бориса.

                                                                1935

 

Биографию поэта можно прочитать в «Гостиной»:

image_printПросмотр для печати
avatar

Об Авторе: Елена Дубровина

Елена Дубровина — поэт, прозаик, эссеист, переводчик, литературовед. Родилась в Ленинграде. Уехала из России в конце семидесятых годов. Живет в пригороде Филадельфии, США. Является автором ряда книг поэзии и прозы на русском и английском языках, включая сборник статей «Силуэты» Составитель и переводчик антологии «Russian Poetry in Exile. 1917-1975. A Bilingual Anthology», а также составитель, автор вступительной статьи, комментариев и расширенного именного указателя к трехтомнику собрания сочинений Юрия Мандельштама («Юрий Мандельштам. Статьи и сочинения в 3-х томах». М: Изд-во ЮРАЙТ, 2018). В том же издательстве в 2020 г. вышла книга «Литература русской диаспоры. Пособие для ВУЗов». Ее стихи, проза и литературные эссе печатаются в различных русскоязычных и англоязычных периодических изданиях таких, как «Новый Журнал», «Грани», «Вопросы литературы», «Крещатик», «Гостиная», «Этажи». “World Audience,” “The Write Room,” “Black Fox Literary Journal,”, “Ginosco Literary Journal” и т.д. В течение десяти лет была в редакционной коллегии альманаха «Встречи». Является главным редактором американских журналов «Поэзия: Russian Poetry Past and Present» и «Зарубежная Россия: Russia Abroad Past and Present». Вела раздел «Культурно-историческая археология» в приложении к «Новому Журналу». Входит в редколлегию «Нового Журнала» и в редакцию журнала «Гостиная». В 2013 году Всемирным Союзом Писателей ей была присуждена национальная литературная премия им. В. Шекспира за высокое мастерство переводов. В 2017 году – диплом финалиста Германского Международного литературного конкурса за лучшую книгу года «Черная луна. Рассказы». Заведует отделом «Литературный архив» журнала «Гостиная».

8 Responses to “Елена Дубровина. Судьба поэта. О гибели Бориса Поплавского”

  1. avatar Игорь Егоров says:

    Необыкновенно интересный материал. Спасибо Вам огромное!С глубоким уважением, чл. бюро Омского отделения СРП, гл. редактор литературно-художественного тандема: журнала “Иртышъ-Омь” и альманаха “Тарские ворота” Игорь Владимирович Егоров. ( С альманахом “Тарские ворота” можно ознакомиться в интернет-альманахе “Эссе-клуб ОМ” в разделе “НООБИБЛИОН”).

  2. avatar Наталья Асенкова says:

    5.6.16 Действительно, Борис Поплавский является и до сих пор однозначно ГЕНИЕМ. Однако, судьба его НЕ сложилась в эмиграции ещё и потому, что Мережковский и Гиппиус Зина вмешались в его жизнь. Мережковский ВСЕГДА ревновал жену, в эмиграции его ревность к Поплавскому оказалась просто низкопробной интригой. Поплавского перестали печатать. Травля тоже была НЕ случайной… Остальное- холод и предательство, зависть друзей-врагов, – ЧТО НОВОГО В ЭТОМ? А у нас в Нью-Йорке разве лучше? И здесь тоже есть СВОЙ невидимый Мережковский…Потому НАДО сознавать коварство своих поступков- вот задача любого литературного таланта. Мережковский потерял контроль над собой. В моих глазах он надолго померк. А могила Поплавского в ужасном состоянии! Пора бы перенести прах в Москву. Н.Асенкова.

    • avatar Елена says:

      Наташа, не могли бы вы указать мне источник, из которого вы почерпнули информацию о Мережковских? Сейчас пишут о нем много вымыслов. Что касается его могилы, вам, наверное, надо обращаться к русским властям, а не ко мне. А погребен он во Франции на двух кладбищах. Его сначала похоронили на кладбище рабочего парижского пригорода Иври. В 1948 году прах Бориса Поплавского был перенесен на русское кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.

      Я на кладбищах двух погребен,
      Ухожу я под землю и в небо.
      И свершают две разные требы
      Две колдуньи, в кого я влюблен.

      Более подробно о его жизни можно прочитать здесь: http://litbook.ru/article/7356

  3. avatar Пастух Николай says:

    Дорогая Елена!
    Огромное Вам спасибо за Ваш материал!
    Мы знаем, любим и читаем Бориса Поплавского, имя которого
    находится вверху списка любимых нами поэтов.
    Ваша статья уже пополнила мой личный журнал приятных моему глазу
    литературных публикаций, которые так приятно читать.

    • avatar Елена says:

      Дорогой Николай,
      Спасибо огромное за Ваши добрые слова о творчестве Б. Поплавского. Он тоже мой любимый поэт, которого я открыла для себя еще в начале 80-х годов. Если бы не страшная его судьба, он мог бы еще написасть много прекрасных, глубоких стихов и прозы. Жаль, что жребий ему достался страшный, который он сам не раз и предсказывал:
      Там внизу, привыкшие к отчаянью,
      Люди спят от счастья и труда,
      Только нищий слушает молчанье
      И идет, неведома куда.

      Одиноко на скамейке в парке
      Смотрит ввысь, закованный зимой,
      Думая, там столько звезд, так ярко
      Освещен ужасный жребий мой.

  4. avatar Liana says:

    Спасибо за интересную статью! Светлая память! Думаю, что идея этой новой рубрики – хорошая удачная мысль. Ужасно мало тогда знали о наркотиках. Теперь, увы, даже далекие от этояй сферы люди, “обогащены” этим печальным знанием…

    • avatar Елена says:

      Лианочка, спасибо за отзыв. Я думаю, что и в то время наркотики были проблемой. В 1934 годы в журнале “Иллюстрированная жизнь” были впервые напечатаны отрывки из нашумевшего романа М. Агеева “Роман с кокаином”, переизданный целиком одной книгой только через 2 года. На роман тут же откликнулся большой статьей В. Ходасевич в газете “Возрождение”. Еще до этого, в 1931 году вышла в Париже небольшая брошюра философа Николая Бердяева “О самоубийстве”, где он писал, что в самоубийстве эмигранты искали: “освобождения от несчастного, мучительного сознания в пьянстве и наркотиках”. Так что проблема эта, наверное, вечная. Сасибо еще раз за поддержку этой новой рубрики!!!

Оставьте комментарий