RSS RSS

Алик ТОЛЧИНСКИЙ. Река времени

Максим познакомился с супругами Шоенберг в 1973 году, когда они приехали в Россию, составив компанию в турпоездке двоюродному брату-кузену. Кузен отважился на это приключение вместе со всей своей семьей, включая родителей и троих взрослых сыновей. Наши доблестные органы тогда зорко следили, чтобы зарубежные родственники не слишком уставали от личного общения с советскими братьями и сестрами; поэтому в течение двух недель гостям предписывалось посетить несколько городов, растрясая остатки американского жирка на ужасных российских дорогах. И всё-таки советской родне удалось устроить три большие пьянки, которые американцы эвфемистично называют party. Оно и понятно: у них на таких сходках (тусовках) пьют Пепси-колу или Джинджер, а у нас подавляющее большинство потребляет водку. Используя в основном язык жестов и мимику, русские упоили всех американцев, кроме престарелых родителей, и упились сами.

Ясно, что в таком состоянии все были предельно откровенны друг с другом. Шоенберги оказались на редкость симпатичными людьми. Его звали Карл, её – Анна. Их предки в начале двадцатого века приехали из Германии. Карл учил музыке а она работала учительницей литературы в обычной школе. В литературе русские, конечно, были подкованы на все сто, и Максим с женой – малая часть очень большой московской семьи – вцепилась в гостей мертвой хваткой. После выпитой поллитровки все пришли к одной очень важной мысли: надо уезжать отсюда и как можно скорее. С мужской, окосевшей точки зрения, Анна выглядела шикарно. Блондинка с яркосиними глазами, длинноногая и подтянутая, одним словом, – фотомодель, как сейчас говорят про таких женщин. Пока русские пили, американцы всё время их фотографировали со всех углов, однако Максим приметил, что Карл предпочитал снимать свою жену в разных ракурсах отдельно от всей группы. Он не преминул тут же сообщить об этом Анне на ушко. «О, это его хобби с первых дней нашего знакомства», – весело отмахнулась она.

Через три года визит американцев повторился, но на сей раз приехал только кузен со своей родной сестрой. Дети их учились в разных колледжах, да к тому же одного посещения им хватило вполне. Наши турфирмы предлагали всё тот же джентельменский набор: Москва – Кремль, Ленинград – Эрмитаж и путешествие по Золотому кольцу с дрянным обслуживанием в гостиницах и несъедобной пищей в ресторанах, куда никогда не подвозили фруктовых соков. Опять собралась вся московская родня, молодое поколение с энтузиазмом распило три здоровенных бутыли «Сибирской» водки, которую американцы купили в «Березке». Все много шутили и много смеялись, переводили на английский политические анекдоты, которые и на русском уже навязли на зубах, как и все разговоры про идиотизм советской власти.

– А как поживает семья Шоенберг? – спросил Максим.

– Анна погибла месяц назад в автокатастрофе. – Кузен нахмурился.

– Майн Гот! – воскликнул Максим, мгновенно позабыв английский. – Как это случилось? – Случилась банальная история. Ехали с пикника вечером в воскресенье, встречная машина ослепила Анну и она потеряла ориентацию. Машина влетела в кювет. Всё. Карл отделался переломом ключицы. Однако его душевное состояние внушает глубокое беспокойство. Наверное, его поместят в клинику неврозов, если не в психушку…

Река московской жизни продолжала течь в прежнем русле. Через двенадцать лет Максим съехался с тещей в большую четырехкомнатную квартиру, где американский кузен посетил их проездом. Он направлялся в Бухару и Самарканд в одиночку. В нашей стране как раз началась перестройка, и все, кроме сотрудников КГБ, как последние идиоты, радовались тому, что теперь можно читать всё-всё-всё, совершенно не предполагая, что вскоре нам всем будет нечего жрать. Пришедшие к власти демократы во главе с сильно пьющим президентом не имели никакого опыта управления огромной страной. Они не понимали главного в нашей удивительной плановой экономике – какими пружинами и какими клапанами она приводится в действие. На самом деле, стране был необходим новый НЭП, но с сохранением прежних государственных структур, которые кое-как справлялись с беспрестанно возникающими провалами и поддерживали элементарный порядок. Кузен слушал Максима и кивал головой. Половина русской родни уже разъехалась по разным странам, одна семья даже переселилась в Болгарию. Оставшиеся планировали переехать в США, пока туда принимают. Максим спросил кузена, как поживает Карл.

– Он по-прежнему учит детей музыке, но совершенно потерял вкус к жизни. О повторной женитьбе не желает и думать. Видимся мы крайне редко. Когда почти не встречаешься, контакты ослабевают и становится неинтересно друг с другом, – заключил кузен.

Еще через пятнадцать лет Максим с женой почувствовали, что они остаются практически одни в своей большой и уже никому не нужной квартире. Река времени приближала их к порогам, и они должны были решить, то ли плюнуть на квартиру и стать беженцами, то ли подплыть к берегу и выстроить там шалаш подешевле, в котором вместе с милой можно попытаться найти райское наслаждение. Как назло, цены на квартиры в Москве стремительно упали, так что на длительную жизнь в шалаше почти ничего не оставалось. Так Максим оказался в Америке. Он осел в маленьком городке штата Массачусеттс и вскоре оказалось, что он обречен на вечное безделье, с крышей над головой, медицинскими услугами и достаточным количеством денег. Река жизни потеряла течение и превратилась в пруд. Пруд быстро зарастал и грозил превратиться в болото. Магазины вокруг были полны продуктов, стоять в очередях и просить продавцов не класть на весы кости и жир не приходилось. Эмигранты из России почти все субботы и воскресенья посвящали утреннему объезду ярд-сэйлов, на которых задешево покупалось великое множество вещей. Вещи складывались в шкафы, работающие с явной перегрузкой. Некоторые из новых знакомых настолько увлеклись покупками, что их квартиры провоняли насквозь несвежими книжками, шмотками и обувью. Наступила эпоха безудержного потреблянса.

Максим был равнодушен к театрам еще в России, а что касается музыки, то ему было достаточно классики, которую он слушал на одной и той же частоте каждый день с утра до вечера. Было у него еще пятьдесят три телевизионных канала, и чего, спрашивается, таскаться по концертным залам? Общения с американцами не получалось. Его английский оставался всё тем же ломаным русским-английским, не позволявшим передать сложные мысли и ассоциации. К тому же американцы читали другие книги, у них был другой менталитет, русские не понимали их юмор, а они не понимали наш. Они видели, что престарелые эмигранты ни в чем не нуждаются, значит они выполнили свой долг перед Богом, помогая другим. В таком духе кузен однажды и высказался. Движимый чувством благодарности, через десять лет Максим посвятил ему свой, выпущенный на английском, сборничек рассказов. Может быть, ему это было приятно… А чем еще он мог его отблагодарить?.. Кузен с женой были весьма зажиточными людьми, жили в прекрасном собственном доме, за их участком ухаживали приезжие латиноамериканцы. Их дети работали на престижных работах и вовсе не спешили контактировать с русскими детьми.

Образ жизни, конечно же, сказывается на образе мышления. Если вместо похода в лес или в отдаленную мастерскую за новым инструментом для резьбы по дереву ежевечерне перебирать ногами по одной и той же набережной, встречая одни и те же лица, и слышать одни и те же шутки, то можно сильно и безнадежно поглупеть. Неизвестно, относится ли это к женщинам, но мужик должен заниматься делом, чтобы не впасть в пьянство или маразм. На некоторое время Максим пристроился в местный колледж, где помогал отстающим студентам по химии и математике. Однако по финансовым причинам деятельность преподавательской группы прекратилась. Потом пару лет он делал то же самое, но бесплатно. Потом пришел новый начальник, который запретил волонтерство. От «нечего делать» Максим начал сочинять рассказики про свою прежнюю жизнь. Потом он попробовал себя в дизайне и графике и даже участвовал в ряде годовых выставок в местном центре искусств. Потом в Сити-холле решили, что эти выставки городу ни к чему, и с тех пор в огромном и прекрасном зале стояли сдвинутые и опрокинутые стулья.

Всем известно, что обстоятельства сильнее многих из нас. В силу обстоятельств Максим остался в конце концов совершенно один, обеспеченный выше головы не только всем необходимым, но имеющим достаточно средств, чтобы заняться скромным коллекционированием. Начал, как в молодости, собирать марки и монеты. Субботы проводил на блошином рынке, роясь в старых бумагах. Иногда ему везло, и он притаскивал в свою берлогу несколько конвертов с марками конца девятнадцатого века. Привычка внимательно смотреть под ноги и вокруг быстро укоренилась. Однажды, проходя мимо соседнего дома для малообеспеченных граждан, он заметил большую картонную коробку, из которой торчали альбомы-скоросшиватели. Возбудившись от любопытства, Максим вытащил пару альбомов, открыл и увидел множество слайдов, уложенных в идеальном порядке в специальные пластиковые прозрачные карманчики. Проезжавшая мимо в инвалидном самоходном кресле знакомая поведала ему, что владелец этого богатства недавно отошел в лучший мир, а квартиру его управление собирается ремонтировать, вот вещи и вынесли. Наследников и родственников нет. А он, бедолага, много лет не выходил из дому, что-то у него случилось с позвоночником. Ходила к нему обслуга, готовила еду и мыла. А был он раньше, до болезни, учителем музыки… Максим кивнул, прихватил пару альбомов, чтобы заменить чужие слайды на свои монеты, и вернулся домой.

Вытащив наугад пяток слайдов, он тотчас узнал Анну Шоенберг такой, какой она была не менее сорока лет назад. Портреты в полный рост встречались не столь часто. Она в основном безмятежно сидела, не глядя в объектив фотоаппарата. Переводила взгляд слева направо вверх, или просто вбок. Подбородок то чуть ниже, то чуть выше. Иногда с книгой в руках. Десятка два слайдов показывали её за балетным станком. У неё были полные, но, видимо, сильные ноги, и она их легко подымала вверх и в стороны. Зад был тяжеловат для балерины, но, думается, она просто занималась физкультурой и получала удовольствие, рассматривая себя в зеркале… Два тяжелых альбома вмещали семьсот двадцать слайдов! Семьсот двадцать изображений нестарой женщины с приятным и спокойным лицом. Река времени выплеснула её жизнь на отмель, и теперь никто, кроме Максима, случайного свидетеля, не помнил, что она жила, была учителем литературы в школе, что её любил один музыкант. Наверное, бесконечными зимними вечерами он рассматривал свое богатство, покачивая тихонько головой и вспоминая, где и когда он сделал тот или иной снимок.

Все знают, что река времени – это тот поток, в который невозможно войти дважды, так еще древние философы представляли. Самое важное, что невозможно пройти по потоку вверх по течению. Река времени течет и будет течь, пока земля еще вертится, оставляя на своих отмелях не только фотографии и слайды, но целые фильмы, спектакли, библиотеки, коллекции монет и марок, сервизы и хрусталь, приобретенные впрок для потомков, оставленные дома и квартиры, любовь и ненависть, безрассудство и взвешенность, щедрость и скаредность и так далее до бесконечности, пока земля еще вертится, и после того, как она сгорит в лучах нашего солнца, уничтожив последние следы органической жизни, а потом остынет и будет вращаться бесполезным куском тяжелых пород в холодной тьме бесконечного космоса.

image_printПросмотр для печати
avatar

Об Авторе: Алик Толчинский

Алик Толчинский — москвич. Сразу после окончания института начал заниматься исследованиями в области химии и физической химии. Доктор наук, профессор. C 2000 живет в США, в одном из пригородов Бостона. Писать начал в середине 70-х годов прошлого века. Среди его книг — роман «Отраженный в зеркалах» (М., Либр, 1998), несколько сборников рассказов и повестей (Бостон, 2004–2009), две книги эссе (Бостон, 2011, 2014).

2 Responses to “Алик ТОЛЧИНСКИЙ. Река времени”

  1. avatar Наталья Асенкова says:

    05.6.16 Очень даже хороший рассказ. Н.Асенкова

  2. avatar NIna says:

    Хороший сюжет, тексту энергии немного не хватает

Оставьте комментарий