Людмила ШАРГА. Старые дворы

УЕХАТЬ

 

 

День подходит для путешествий;

чем дальше вы отправляетесь, тем лучше…

из гороскопа

 

 

Уехать, уехать…

Ни свет – ни заря

начать собираться в дорогу,

пока путеводные звёзды горят

над вздрогнувшей веткой-отрогом.

Уехать, уехать.

Ни слов –ни следов

на талой земле не оставив.

До первых черёмуховых холодов,

до света в расщелинах ставен.

Мой график движенья навстречу заре,

по-прежнему –  краток и точен,

и полон отточий ночных фонарей,

ночных откровений отточий.

От долгих прощаний и мнимых долгов,

от полураспада и прозы…

Плацкарт иль купе, или общий вагон,

иль облачком над паровозом,

где хитрый попутчик нехитрую снедь

достанет в бумаге вощёной…

Уехать.

В одно воскресенье успеть

из всех Воскресений Прощёных.

Успеть до развилки, где наши пути

распались.

Найти по наитию

и выдохнуть горькое слово: прости…

и тут же из поезда выйти.

Успеть до того как случится беда.

А что остаётся ещё нам?

Из всех воскресений в минувших годах

одно лишь бывает Прощёным.

Тяжёлое солнце встаёт за окном,

мир полнится светом и смехом.

Вхожу в этот день, повторяя одно:

уехать, уехать, уехать…

                

* * *

Нас помнят старые дворы…

Ты верь.

А главное – надейся.

Все параллельные миры

пересекаются в Одессе.

Все параллельные миры

пересекаются однажды,

меняя правила игры,

как курсы кораблей бумажных.

Меняя бренные тела,

как будто съёмные квартиры,

и неотложные дела

и ложные ориентиры.

Меняя местность и места,

галёрку в цирке – на арену,

лишь остаётся пустота

незыблемой и неизменной.

Для новых жизненных путей,

для перевоплощений новых

меняемся,

а к пустоте

привыкли, собственно, давно мы.

И снова в путь.

И снова в бой.

В былых боях поднаторевши,

всю жизнь сражаешься с собой,

беспомощным и постаревшим.

А может, всё ж передохнём,

чтобы совсем не передохнуть?

Перестираем всё бельё

и на ветру оставим сохнуть.

Чердачное окно открыв,

увидим кран, платан, качели,

все параллельные миры

и точку их пересечений.

 

                                                         

* * *

Комната оклеена газетами.

Может быть и тесно в ней поэтому,

от призывов и передовиц,

от «других официальных лиц».

Время вспоминать и время сетовать,

комната оклеена газетами,

мне одной хватило б полосы,

чтоб вместить с кукушкою часы,

этажерку с книгами убогую,

столик, табуретку колченогую,

где-то у окна нарисовать

с панцирною сеткою кровать,

а за ней – пространство заоконное:

рыцари и пешие и конные

чередой сходились в старый двор

и вели неспешный разговор:

как бы со двора сбежать на улицу…

Мамы вечных рыцарей волнуются,

и обедать из окон зовут,

и стучит трофейный «ундервуд»,

словно чьё-то сердце – с перебоями…

Если бы оклеили обоями,

сразу легче стало бы дышать,

и задачи сложные решать,

находить ответы и решения,

постигать утраты и лишения.

и листать забытую псалтырь.

За окном – заброшенный пустырь.

Я жила когда-то в этой комнате.

Неужели вы меня не помните…

Полосы оборванных газет,

времени ушедшего портрет.

Стукачи стучат,

газеты врут…

и сбоит за стенкой «ундервуд»…

 

 

* * *

Господи, Господи, иже еси…

Древней молитвы простые слова

не подымают в Твои небеси,

лишь от земли отрывают едва.

Все говорят: бережёного Бог

хочешь – не хочешь, а убережёт,

и по легчайшей из горних дорог,

переведёт на другой бережок.

Только бы кто за него попросил,

только бы кто помолился о нём,

и подступающий мрак осветил

тонкой свечой –

четверговым огнём.

Господи, Господи, иже еси…

Пред образами давно не стою.

Нет у меня ни надежды, ни сил,

вера одна в справедливость Твою.

Иконописные лики святых

не согревают, и стынет душа.

Всюду ищу Тебя.

Слышишь ли Ты,

как прошлогодние листья шуршат,

видишь… осела туманная мгла

пылью седой на сыновьих висках.

Господи, если б я только могла,

если бы знала, как нужно искать

тропы, где всходит забвенья трава,

где прорастают молитвы слова,

где бережёного Бог бережёт,

не уводя на другой бережок…

 

* * *

Спросит ангел за моим плечом:

Отчего не спишь,

скажи на милость…

 – Видишь, серебрится белый челн?

Это мне душа во сне явилась.

Будто… незнакомые места,

два холма могильных в чистом поле,

и на свежеструганных крестах

имена, знакомые до боли.

Будто… виноградники, поля 

островки неубранной пшеницы.

Україно.

Матiнко-земля…

Ни криницы, ни ставка, ни птицы.

Будто… чёрный ворон пролетел,

и за ним стервятники 

по кругу…

И растёт   г о р а    к р о в а в ы х   т е л

там, где брат на брата поднял руку,

где перемешались кровь с водой,

и все воды сделались отравой.

Тот, который слева, будто… Авель.

Справа – Каин – бледный и худой.

Между ними женщина. Она

в рубище простом –  скорбит со всеми.

Вперемешку судьбы, имена…

Бесновалось    к а и н о в о   с е м я,

простирало сотни грязных рук

к белому холстинковому ложу,

рдел молитвы охоронный круг,

и скользил по небу осторожно

утлый челн в лунных камышах,

далеко от дольнего чертога.

В поисках утраченного Бога

уплывала девочка-душа…

 

       

ТЕЛЬНЯШКА

                                  Вере Зубаревой

 

Не платье, не рубашку,

не тысячу  причуд,

обычную тельняшку

прислать  тебе хочу.

В ней белые страницы,

а между синих строк,

гуляет и резвится

одесский ветерок.

В ней бело-синей рябью

играет детский сон,

и якорь –  лапка крабья,

и надпись: Ланжеронъ.

Там утренним уловом

доволен стар и млад,

на улице Свердлова*

троллейбусы шумят.

Асфальт расчерчен мелом…

Через десятки лет

летит строкою белой

акациевый цвет.

Маршрут туда-обратно

на память заучу,

на улице Канатной

следы твои ищу.

Соцветия-подвески,

сирень и виноград…

У двориков одесских

особый аромат.

Чуть пристальней вглядеться –

и,  словно  паруса,

плывут, плывут из детства

родные голоса.

Весёлые ромашки

качает ветерок…

Строка к строке –  тельняшка,

Одесса –  между строк.

______

* Первоначальное название улицы: Канатная.

На ней находились два канатных завода — Мешкова и Новикова.

В 1920 году улица была названа в честь первого председателя ВЦИК Советов Я. М. Свердлова. В период румынской оккупации улице вернули её изначальное название — Канатная. После восстановления в городе советской власти улица вновь стала называться Свердлова. Первоначальное наименование Канатная было возвращено 18 августа 1994 года.

 

УЕХАТЬ

 

 

День подходит для путешествий;

чем дальше вы отправляетесь, тем лучше…

из гороскопа

 

 

Уехать, уехать…

Ни свет – ни заря

начать собираться в дорогу,

пока путеводные звёзды горят

над вздрогнувшей веткой-отрогом.

Уехать, уехать.

Ни слов –ни следов

на талой земле не оставив.

До первых черёмуховых холодов,

до света в расщелинах ставен.

Мой график движенья навстречу заре,

по-прежнему –  краток и точен,

и полон отточий ночных фонарей,

ночных откровений отточий.

От долгих прощаний и мнимых долгов,

от полураспада и прозы…

Плацкарт иль купе, или общий вагон,

иль облачком над паровозом,

где хитрый попутчик нехитрую снедь

достанет в бумаге вощёной…

Уехать.

В одно воскресенье успеть

из всех Воскресений Прощёных.

Успеть до развилки, где наши пути

распались.

Найти по наитию

и выдохнуть горькое слово: прости…

и тут же из поезда выйти.

Успеть до того как случится беда.

А что остаётся ещё нам?

Из всех воскресений в минувших годах

одно лишь бывает Прощёным.

Тяжёлое солнце встаёт за окном,

мир полнится светом и смехом.

Вхожу в этот день, повторяя одно:

уехать, уехать, уехать…

                

* * *

Нас помнят старые дворы…

Ты верь.

А главное – надейся.

Все параллельные миры

пересекаются в Одессе.

Все параллельные миры

пересекаются однажды,

меняя правила игры,

как курсы кораблей бумажных.

Меняя бренные тела,

как будто съёмные квартиры,

и неотложные дела

и ложные ориентиры.

Меняя местность и места,

галёрку в цирке – на арену,

лишь остаётся пустота

незыблемой и неизменной.

Для новых жизненных путей,

для перевоплощений новых

меняемся,

а к пустоте

привыкли, собственно, давно мы.

И снова в путь.

И снова в бой.

В былых боях поднаторевши,

всю жизнь сражаешься с собой,

беспомощным и постаревшим.

А может, всё ж передохнём,

чтобы совсем не передохнуть?

Перестираем всё бельё

и на ветру оставим сохнуть.

Чердачное окно открыв,

увидим кран, платан, качели,

все параллельные миры

и точку их пересечений.

 

                                                         

* * *

Комната оклеена газетами.

Может быть и тесно в ней поэтому,

от призывов и передовиц,

от «других официальных лиц».

Время вспоминать и время сетовать,

комната оклеена газетами,

мне одной хватило б полосы,

чтоб вместить с кукушкою часы,

этажерку с книгами убогую,

столик, табуретку колченогую,

где-то у окна нарисовать

с панцирною сеткою кровать,

а за ней – пространство заоконное:

рыцари и пешие и конные

чередой сходились в старый двор

и вели неспешный разговор:

как бы со двора сбежать на улицу…

Мамы вечных рыцарей волнуются,

и обедать из окон зовут,

и стучит трофейный «ундервуд»,

словно чьё-то сердце – с перебоями…

Если бы оклеили обоями,

сразу легче стало бы дышать,

и задачи сложные решать,

находить ответы и решения,

постигать утраты и лишения.

и листать забытую псалтырь.

За окном – заброшенный пустырь.

Я жила когда-то в этой комнате.

Неужели вы меня не помните…

Полосы оборванных газет,

времени ушедшего портрет.

Стукачи стучат,

газеты врут…

и сбоит за стенкой «ундервуд»…

 

 

* * *

Господи, Господи, иже еси…

Древней молитвы простые слова

не подымают в Твои небеси,

лишь от земли отрывают едва.

Все говорят: бережёного Бог

хочешь – не хочешь, а убережёт,

и по легчайшей из горних дорог,

переведёт на другой бережок.

Только бы кто за него попросил,

только бы кто помолился о нём,

и подступающий мрак осветил

тонкой свечой –

четверговым огнём.

Господи, Господи, иже еси…

Пред образами давно не стою.

Нет у меня ни надежды, ни сил,

вера одна в справедливость Твою.

Иконописные лики святых

не согревают, и стынет душа.

Всюду ищу Тебя.

Слышишь ли Ты,

как прошлогодние листья шуршат,

видишь… осела туманная мгла

пылью седой на сыновьих висках.

Господи, если б я только могла,

если бы знала, как нужно искать

тропы, где всходит забвенья трава,

где прорастают молитвы слова,

где бережёного Бог бережёт,

не уводя на другой бережок…

 

* * *

Спросит ангел за моим плечом:

Отчего не спишь,

скажи на милость…

 – Видишь, серебрится белый челн?

Это мне душа во сне явилась.

Будто… незнакомые места,

два холма могильных в чистом поле,

и на свежеструганных крестах

имена, знакомые до боли.

Будто… виноградники, поля 

островки неубранной пшеницы.

Україно.

Матiнко-земля…

Ни криницы, ни ставка, ни птицы.

Будто… чёрный ворон пролетел,

и за ним стервятники 

по кругу…

И растёт   г о р а    к р о в а в ы х   т е л

там, где брат на брата поднял руку,

где перемешались кровь с водой,

и все воды сделались отравой.

Тот, который слева, будто… Авель.

Справа – Каин – бледный и худой.

Между ними женщина. Она

в рубище простом –  скорбит со всеми.

Вперемешку судьбы, имена…

Бесновалось    к а и н о в о   с е м я,

простирало сотни грязных рук

к белому холстинковому ложу,

рдел молитвы охоронный круг,

и скользил по небу осторожно

утлый челн в лунных камышах,

далеко от дольнего чертога.

В поисках утраченного Бога

уплывала девочка-душа…

 

       

ТЕЛЬНЯШКА

                                  Вере Зубаревой

 

Не платье, не рубашку,

не тысячу  причуд,

обычную тельняшку

прислать  тебе хочу.

В ней белые страницы,

а между синих строк,

гуляет и резвится

одесский ветерок.

В ней бело-синей рябью

играет детский сон,

и якорь –  лапка крабья,

и надпись: Ланжеронъ.

Там утренним уловом

доволен стар и млад,

на улице Свердлова*

троллейбусы шумят.

Асфальт расчерчен мелом…

Через десятки лет

летит строкою белой

акациевый цвет.

Маршрут туда-обратно

на память заучу,

на улице Канатной

следы твои ищу.

Соцветия-подвески,

сирень и виноград…

У двориков одесских

особый аромат.

Чуть пристальней вглядеться –

и,  словно  паруса,

плывут, плывут из детства

родные голоса.

Весёлые ромашки

качает ветерок…

Строка к строке –  тельняшка,

Одесса –  между строк.

______

* Первоначальное название улицы: Канатная.

На ней находились два канатных завода — Мешкова и Новикова.

В 1920 году улица была названа в честь первого председателя ВЦИК Советов Я. М. Свердлова. В период румынской оккупации улице вернули её изначальное название — Канатная. После восстановления в городе советской власти улица вновь стала называться Свердлова. Первоначальное наименование Канатная было возвращено 18 августа 1994 года.