Первые стихи я начал писать в школе, лет в пятнадцать. Но их даже вспоминать не хочу! К сожалению, помню некоторые строки и строфы, и самому становится стыдно. Я еще тогда “не родился”, не прорезался. Я вырос в интеллигентной среде с особым отношением к стихам, отец дружил с Самойовым и Слуцким. То есть, я был в поле облучения классиков, страшно было подойти к этому делу называемому Поэзия и думаю, что это не позволило мне прорваться самому раньше. Не было еще “судьбы поэта” («Все есть в стихах — и то и это, / но только нет судьбы поэта. Судьбы, которой обречен, / за что поэтом наречен» – Самойлов). Но оказалось, что благополучные советские московские детство и юность не отменяют «судьбы поэта». Но тогда – «дикости” не хватало («Дикое мясо» Мандельштама).

Всерьез пошло после двадцати, когда жизнь стала обтесывать и я почувствовал, что появилось право на стихи. Кроме того, я считаю, что мне «не повезло»: как-то не случилось юношеской компании, где читают друг другу только что написанные стихи, отзываются: «старик, ты гений», и тому подобное. Но из этого глуповатого общения что-то выходит. Ты не один.

Я не верю во все разнообразные утверждения: «писать стихи после тридцати смешно!» или «и только возле сорока вдруг прорывается строка» (Самойлов). Рецептов тут нет. Мы знаем массу примеров и раннего цветения и отцветания и позднего цветения. Стихи – это состояние души. Душа молчит, а потом обретает язык. Или возбужденно бормочет, сбиваясь на стихи, а потом надолго замолкает. Каждый «практикующий стихотворец» это знает. Создание грамотного стихотворения, пользуясь большим опытом и репутацией (то есть, уверенностью в себе), – не проблема. Это хорошо известно на примерах шестидесятников и советских поэтов. Да и в наше «смутное время».

Я считаю, что первое настоящее стихотворение пришло, когда мне было лет двадцать пять, то есть поздно. Но это было странное и настоящее. Я спал и в середине ночи мне приснились стихи:

И он узнал, что смерть не пустота,
не одиночество, а негатив былого,
хранящий только общие места,
после того как сказанное слово
покинуло холодные уста.

Вот так и приснилось – слово в слово. Я проснулся, сел за стол, записал, лег и уснул снова. Так у меня бывало потом несколько раз в жизни. Но, к сожалению, несколько стихов пропало: было лень вставать или болел с перепоя и т.п. Потом вспоминалось, что это были хорошие стихи. И даже помнил о чем, но ритм был потерян, и пытаться восстановить невозможно – гальванизировать мумию.

Вот, кстати, мое недавнее:

Я проснулся, забыл две сточки.
А потом нахлынула муть с панталыку.
Так подумаешь, а что проку, не проще ли?
Вести, хлопоты, как из ведра с дыркой.

………………………………….

Я бреду от холмика к холмику,
и не видно на расстоянии
В дымке утренней того облика.
Что-то там мерцает за облаком,
А приблизишься – медленно тает.

Мои первые стихи по-английски появились, естественно, гораздо позже, после нескольких лет жизни в Америке, тоже случайно («стихи не пишутся, случаются»). Я спорил о чем-то со знакомой, у которой английский – родной язык: об эмиграции, перемещении душ, о “перемещенных лицах” (DP), и у меня появилось стихотворение, как бы доказывающее мою точку зрения. У меня это вообще не редкая ситуация, когда я в разговоре или в споре не могу логически что-то доказать, мне естественнее написать стихи, метафорически доказывающие мою точку зрения. Каждому из поэтов знакомо это – когда получается, знаешь, что ты прав и чувствуешь большую внутреннюю силу. Средневековое: magister dixit! Ну, а потом снова возвращаешься черт знает куда («когда б вы знали из какого сора»).

Те стихи куда-то пропали, но помню название – “Плывущие сердца” (Floating hearts). И это случайное событие дало мне силу. Это случилось 27 лет назад, и с тех пор я пишу и по-английски, и нашел свой голос, свою интонацию.

Душа обжилась на новом месте и заговорила на другом наречии, более естественно отражающем ландшафт жизни, ритм, звуки и запахи. Билингливальных поэтов русских мало, несколько. Но в Америке, в этом «плавильном котле» появилось немало двуязычных авторов, которые построили новый дом на этих берегах: испаноязычные, китайцы, много авторов из Восточной Европы и т.д.

Я никогда специально не выбираю, на каком языке написать вещь. Это происходит само собой, в зависимости от обстоятельств. А исповедь души практически непереводима. Разве что на какой-то «третий» язык. На котором, видимо, и говорит поэзия.

Просмотр для печати

Об Авторе: Андрей Грицман

Поэт и эссеист, москвич, с 1981 г. живет в США. Автор многочисленных публикаций в российской и зарубежной периодике (http://magazines.russ.ru/authors/g/gritsman/) и семи сборников поэзии и эссеистики (последние: «Вариации на тему», изд-во Время, Москва и «Голоса ветра», изд-во Русский Гулливер», Москва). Основатель и Гл.редактор журнала «Интерпоэзия» (http://magazines.russ.ru/interpoezia/). А.Грицман публикуется по-английски в американской, британской, ирландской периодике и является автором пяти сборников поэзии на английском (www.andreygritsman.com) Стихи включены в несколько международных антологий в США и Великобритании. Стихи переведены на несколько языков. В течение многих лет – ведущий популярной серии по международной поэзии в Корнелия Стрит кафе в Нью-Йорке. Живет в Манхэттене с двумя котами на берегу Гудзона.

• Web
|
• Публикации в Гостиной (5)