RSS RSS

Людмила ШАРГА. Одесский дневник. Лето 2016

Перевернула летнюю страницу.
Долгую, яркую, незабываемую.
Много печали было в нынешнем лете –  но оставалось место и для радости.
Рассматривая роскошный, индийский кашемировый палантин, в который  укутала меня любимая Ростиславна,  вдруг подумала, что жизнь, она…  разноцветная, пёстрая.
Нет чёрно-белых полос. Но есть полосы разноцветные…
Вчера началась золотая, предосенняя, с вкраплениями белого и голубого.
Таким бывает небо на рассвете, когда восходящее солнце золотит пух утренних летучих облаков, похожих на оперение молодого сокола-сапсана.
Тёмные полосы остались позади.
Их много. Их гораздо больше, чем я могу увидеть.
Но разноцветный красочный мир берёт своё.
Темнота остаётся в прошлом, чтобы дремать в тени перевёрнутой страницы.
Чтобы проснуться однажды.
Человеку нельзя пребывать в беспамятстве.
Он слишком  забывчив.

Не могу произнести: была

Памяти Елены Миленти

ШАРГА.Памяти Елены МилентиТрудно думать и писать о ней в прошедшем времени.
Не могу произнести: была.
Не могу вспомнить, когда впервые рядом со мной прозвенел её голосок.
– А у тебя фамилия или псевдоним?
– Фамилия. А у тебя?
– И у меня фамилия…
– С твоей фамилией и псевдоним не нужен. Ми Лен Ти.
– Да… Греческая.
Точёная фигурка её легко вписалась бы в марину с видом на побережье Эгейского моря…
Море она любила. Загорала до черноты.
И становилась ещё более похожей на бронзовую статуэтку.
…В последний раз увиделись случайно. Перед тем как выйти из дому, я зачем-то вернулась уже с порога и бросила в сумочку свою книгу, хотя принести никто не просил.
Когда увидела её, маленькую, с горящими огромными глазами, поняла, зачем и для кого взяла книгу – она спросила как-то, при встрече. Я пообещала. И вот… принесла.
Она писала стихи, в которых светилось отражение её живой души, настоящее, чистое, без ретуши и фальши.
Наверное, можно говорить о том, что она росла, стремилась, училась…
Наверное.
Я скажу просто: жила.
Не думая об архивах и рукописях, о вкладах и месте в литературе, не отягощая кого-то и себя собственной значимостью и весомостью.
Жила как живут поэты.
Её поэтическая страничка на сайте «Diligans» появилась пять лет тому назад.
Стихи, которые там опубликованы, близки и дороги мне и сегодня.
Пишу всё это, а сама ещё там, в проходном дворике на Молдаванке, у старого, очень похожего на мой, дома.
В измученном, исстрадавшемся, иссохшем теле в обрамлении белого и тёмного, под пёстрым ворохом летних цветов, я не увидела ничего от той, которую знали и любили многие.
От большеглазой и улыбчивой, немного наивной, иногда задумчивой, иногда печальной, но всегда светлой и доброжелательной, такой тёплой и такой живой.
«Что с людьми смерть делает…», – обронила моя знакомая в недавнем телефонном разговоре.
Нет. Не смерть.
Смерть всё расставляет по своим местам.
Это жизнь с людьми делает.
Кидает из огня в полымя, заставляет возводить баррикады, чтобы потом развести по разные их стороны, проверяет болью на прочность, горем на стойкость, медными трубами на….вшивость. На человечность.
Лена все свои испытания прошла.
У неё, такой маленькой и хрупкой, их было немало. Но…
Не озлобилась. Не возненавидела.
Не скурвилась.
Всё вынесла.
Без неё стало холоднее.
И темнее.
Светлая ей, светлой, память.

2.06. 2016.

Весь я в чём-то испанском…

ШАРГА.весь я в чём-то испанскомСегодняшний «театр действий и бездействий» впечатляет, и поистине испанские страсти вскипают внутри: радость, досада, стыд…сожаление и горечь.
Радость – от множества знакомых и незнакомых светлых лиц, улыбок, цветов, от пушкинских строк, плывущих над Приморским бульваром и над старым одесским двориком на Пушкинской,13, от музыки и смеха.
Над маленьким кафе с ярким испанским интерьером – что на Бунина угол Пушкинской, летний дождь на ходу о чём-то рассказывал городу, и в его рассказе слышался звук кастаньет, и потоки дождевой воды на асфальте напоминали кружево мантильи.
Пользуясь небольшим перерывом в праздничной программе в пушкинском музее, мы с Олей сбежали в это кафе, и теперь сидели на его летней площадке и рассматривали нежнейший чизкейк с шафраном.
Именно рассматривали, и, пожалуй, созерцали.
Съесть такую красоту было бы кощунством.
И мы его совершили.
На вкус, кстати, было не менее красиво.
Дождь умолк.
В скоротечную влажную прохладу просочился холодок мяты, заиндевевшей под сахарной пудрой, и наряд официантки в стиле «фламенко» уже не казался чем-то экзотическим.
Захотелось надеть красное платье с волнистой юбкой, тончайшую кружевную мантилью, раскрыть веер… Перечитать “Кармен”. Переглядеть “Кармен-сюиту”, выйти из театра в густую июньскую ночь и танцевать, танцевать, танцевать.
Вернуться домой и открыть томик Лорки.
Вспомнить Сесара Вальехо и Хименеса, и Лопе де Вега, конечно же, и Сервантеса…
«…la señora habla español…»
Подслушанное в каком-то фильме или… в какой-то жизни проснулось и выплеснулось наружу.
“Нет, к сожалению. Сеньора только хорошо молчит на испанском. А говорит, и иногда думает – на русском…”
Вернувшись в музей Пушкина, услышали «Я здесь, Инезилья…», и уже ничему не удивились, позволив сегодняшнему праздничному дню течь в русле «испанских страстей».
Возвращаясь домой, вспоминала, как лет пять тому назад, городские власти, получив разрешение на любовь к «солнцу поэзии русской», пришли «излить посильно» свою подотчётную любовь.
Колыхались корзины цветов, звучала музыка, от телекамер и микрофонов было шумно и суетно.
Звучали хорошо написанные речи и спичи о том, что «…Пушкин – наше всё…», что к любовь к нему они, первые лица города и их верные помощники, впитали с «молоком матери»( я не придумываю), о том, что если бы не Пушкин, они бы не были теми, кем сегодня стали…
Первые лица «изливали любовь», потели и неудачно, перевирая и коверкая, цитировали классика, их помощники подпевали в караоке Окуджаве, не очень-то вникая в смысл того, о чём поёт Булат Шалвович.

«На фоне Пушкина снима-а-ается семейство…», – выводила осипшим прокуренным голосом властьимущая дамочка, и взмахами свободной от микрофона руки приглашала всех присутствующих подпевать.

Недоумение на лицах собравшихся было столь велико, что господа, устроители довольно быстро окончили спектакль и убрались восвояси. И всё пошло по-прежнему, по многолетней традиции.
Сегодня всё было иначе.
Менее многолюдно.
Но не менее достойно.

Полное отсутствие власти – у неё нынче «другие любимые авторы».

Пришли те, кто все эти годя приходил сюда в день рождения поэта и в день гибели.
Пришли студенты. Иностранные.
Читали стихи Пушкина.
Пришли дети в костюмах пушкинской эпохи.
Читали стихи Пушкина.
В пушкинском музее звучали романсы и арии из опер на стихи Пушкина.
Зал заполнили те, кому разрешение на любовь к поэту не требуется.
Те, кто любит родную речь и русскую поэзию независимо от цвета флагов, развевающихся за памятником, от символики и риторики, и от многого другого, преходящего и бренного и постыдного, как нужник, отхожее место, обозначенное как “служебное”, установленное в пяти метрах от памятника тому, кому так пылко клялись в любви наши “дожи”.
Дерзайте, господа.
«На фоне Пушкина…» и не такие “птички вылетали”, фотографы щёлкали и «театры действий и бездействий» разворачивались.
И сворачивались.
Переживём.

6.06.2016.

Вчера получила авторский экземпляр книги “Как мы пережили войну”, в которую вошли отрывки из маминой книги воспоминаний. Здесь информация о самом издании…
Мама бы порадовалась. В её жизни, несмотря на голодное детство, на войну, на лагерь смерти, было много радостей, маленьких и больших. Она их видела во всём… Умела видеть.
В оформлении обложки книги использованы снимки военных лет и …георгиевская ленточка, запрещённая нынче в Украине. Но дело даже не самом запрете, а в том, как ведут себя некоторые ретивые псевдопатриоты. Одну пожилую девушку, оказывается, тошнит при виде георгиевской ленточки. Поздний токсикоз, очевидно. Ну да, Бог с ними. У меня на ленточку идиосинкразии нет и быть не может. Как и на звёзды, и на слово “красный”, и на словосочетание “Великая Отечественная война”. Нет и не будет никогда.
Тем, у кого она проявилась вдруг, на фоне последних событий, искренне сочувствую.
Это тревожные симптомы, и их надо лечить. Мимикрия хорошее дело, но не для человека. Если он ещё человек.
Так вот, тошнота от такого ненавистного многим сегодня советского прошлого лечится простым и очень действенным средством: заглядыванием в свои же глаза, в книги, на которых вырос, в семейные фотоальбомы и архивы.
В документы на квартирку, особенно в старом фонде.
В диплом об окончании ВУЗа…
В трудовую книжку.
Словом во все то, что было в том времени, которое нынче обозначено как «оккупация».
Заглядывайте, господа, не стесняйтесь.
Эффект достигается практически с первого раза.
А если нет, то вам уже ничего не поможет.
Но я не о том.
Просто делюсь радостью.
Благодарю издательство “АСТ” и моего друга, прекрасного прозаика, поэта, журналиста из Курска Веронику Тутенко. Без её помощи эта публикация вряд ли стала бы возможной.

10.06.2016.

Дракон умер. Да здравствует дракон.

ШАРГА.10 06 2016С того дня, как были написаны пьесы Евгения Шварца прошло более полувека. По ним были поставлены спектакли и сняты теле и кинофильмы.

Что изменилось в людях с тех пор? Они выросли, наверное.
Хочется в это верить. Не могло не измениться.
И только ощущение восторга от мудрых, ироничных ярких – гениальных пьес Шварца неизменно.
Он всё угадал… о нас и про нас, и о том, кто в нас, глубоко внутри, и о тех, кто снаружи. О наших страхах и соблазнах, о самом сокровенном нашем. О внешнем и внутреннем.
Вот оно – настоящее. Наша действительность, реальность. Наш дракон.
«Как такое могли пропустить там. Как…, – недоумевала я, не веря своей удаче, прижимая к лихорадочно колотящемуся сердцу тёмно-синюю книгу пьес Евгения Шварца, выхваченную из рук уже расплатившегося, как оказалось потом, покупателя, на глазах у смеющегося продавца.
Книготорговец, гад, смеялся. Знал, чем торгует.
Город был полон такими безумцами как я.
Шёл одна тысяча девятьсот восемьдесят восьмой год.
Пьеса «Дракон» была написана Шварцем в сорок четвёртом, «Тень» – в сороковом.
«Обыкновенное чудо» – в пятьдесят шестом.
И каждые «новые» мы, каждое новое поколение человека читающего задумывается: да ведь это же о нас сегодняшних. О времени, в котором живём.
О несчастных и счастливых, о добре и зле.
Вчерашний спектакль по пьесе Шварца «Дракон» в постановке Николаевского академического художественного русского театра на сцене нашего – Одесского русского театра меня покорил.
Нет, я не отношусь к завзятым театралкам, к этаким экзальтированным дамочкам, посещающим все премьерные и гастрольные спектакли, кричащими тоненько “браво”, и знающими всю подноготную личной жизни каждого из труппы.
Я слишком избирательна в отношении того, что называется «современный театр». И уж совсем не дружна с современной драматургией.
Чего-то в ней не хватает.
Или наоборот – чего-то в избытке.
Чего-то такого наносного, фальшивого, непереносимого.
Впрочем, случаются приятные исключения. Редко, но случаются.
Вчерашнее действо напомнило спектакль по пьесе Мартина МакДонаха «Калека с Инишмана», поставленный Пермским театром «У моста».
И потрясение от увиденного и пережитого.
Это был один из театральных фестивалей, кажется.
Шёл…две тысячи десятый год.
В воздухе ещё не пахло бедой, а пахло скорой осенью, тёплой и благодатной, остывающим морем.
Одесса была приветлива, открыта и прекрасна. Злобная чёрная ярость не разливалась по венам хорошо оплаченных, и столь же хорошо откормленных и экипированных индивидуумов.
Далёкая Ирландия оживала передо мной, обретали плоть призрачные и опасные мечты о Голливуде, вслед за которыми отправился калека Билли.

В трогательную историю, рассказанную труппой Пермского театра, невозможно было не поверить.
Как и во вчерашнюю – о драконе.
Историю, которую я столько раз читала, что знаю наизусть целые монологи.
Я не ставлю перед собой цель, рецензировать спектакль – не умею писать рецензии.
Я обыкновенный зритель.
Аплодирую и спешу уйти, чтобы остаться наедине с собой, и не расплескать нечаянную радость.
Или … досаду.
В данном случае – сожаление, – спектакль закончился.
Я даже не могу сказать, что именно мне понравилось более всего.
Сцены массовки, поражающие слаженной игрой всех актёров, где у каждого свой образ, свой характер.
Костюмы, как нельзя лучше говорящие о горожанах: одни только латки на коленях чего стоят.
Живые декорации, позволяющие мгновенно изменить пространство сцены.
Свет.
Танец марионеток – одна из интереснейших находок режиссёра.
Незабываемым стал для меня, да и для всех зрителей, уверена, вечер дня вчерашнего.
Всё самое лучшее происходит спонтанно, неожиданно.
– Как и всё самое худшее, – изрекает мой супруг, показывая на часы, где минутная стрелка приблизилась к цифре двенадцать. – Восемь. Ты опоздала.
– Дай Бог, чтобы это опоздание было самым худшим, что может случиться с нами.
Что можно добавить к сказанному.
Ничего, пожалуй.
Кроме того, что на дворе – третье тысячелетье.
Идёт две тысячи шестнадцатый год.
Мы по-прежнему выращиваем драконов.
Возводим на трон. Изгоняем. Убиваем.
И снова выращиваем.
Похоже, это единственное, в чём мы преуспели.
Дракон умер. Да здравствует…Дракон.

11.06. 2016.

Господи, не дай уверовать в свою исключительность.
Не дай заплыть жирком всезнания и снисходительности, высокомерия и спеси.
Не дай сказать о себе однажды: « Я – поэт…».
Пусть живётся – как живётся, дышится легко и пишется.
И не пишется – тоже легко.
На днях виделась с давним своим знакомым….сочинителем.
Он теперь не ходит, он шествует.
Не смотрит – созерцает.
Щёки его раздуты от осознания собственной значимости и весомости.
Он гордо показал мне кусочек цветного картона, закатанный в пластик.
– Я стал лауреатом. Войду в состав жюри следующего конкурса. А ты почему не подала свой сборник на соискание премии N-ского?
– Зачем?
– Ну.. чтобы получить диплом.
– Что дальше?
– Войти в состав жюри.
– И ?
– Чтобы…
– Чтобы что? Писать лучше? Стать лучше? Чтобы что…?
Кто отравил наше сознание страшным ядом «быстрее-выше-сильнее», кто внушил человеку пишущему, что он должен с кем-то соревноваться.
Откуда это мерзкое высокомерие и чувство собственного превосходства ?
Это тщеславие. Эта уверенность в собственной правоте и в праве судить других, упиваясь собственной «гениальностью».
От самих же нас и берётся.
И кормим его мы сами.
Неужели всё сводится к кусочку картона, к «лайку» в соцсети, к рейтингу на сайте.

В твоих стихах много от Ахмадулиной…

Порицание или похвала?

Смотря из чьих уст исходит.

Кто-то воспримет как похвалу.
И воспарит: …да, мы такие…

Я промолчу.

Мне давно уже не важно, что и кто говорит о моих стихах, о моей прозе, обо мне.
Кошке моей в августе исполнится двадцать один год.
Седая, глухая, тощая и вредная, любимая наша кошь.
Будучи в гостях у знакомой рассказываю о ней и слышу:
– Ой, так Вам надо написать в Книгу рекордов Гиннеса. У нас есть кот – самый старый в Украине. Ему 21 год. А Ваша любимица будет самой старой кошкой.
– Зачем?
– Как зачем…Диплом получите. Это же рекорд.
– Чтобы что?
– …. Вас внесут в Книгу рекордов Гиннеса.
– Это как-то повлияет на качество жизни моей кошки? Она станет слышать… Мы станем её любить больше? Зачем ей всё это…Чтобы что?
– Чтобы все знали о ней.
– С точки зрения кошки, это важно?
Дама умолкает.
Потом подходит ко мне и тихонько спрашивает.
– Как часто вы задаёте себе этот вопрос?
– Какой?
– «Чтобы что?»
– Постоянно, – улыбаюсь я в ответ.

12.06.2016.

Июнь. Время самых коротких ночей и самых длинных дней.
Дни идут на убыль, ночи растут, и, стало быть…дело к зиме.
Праздничное утро летнего солнцестояния запомнится тихим рассветом, и охапкой – не могу назвать это букетом – огромных ромашек в руках первого встречного.
Им оказался человек средних лет, с хорошим лицом, напрочь лишённым спеси и самолюбования, одетый просто и чистенько.
Не баба с пустым ведром, что как правило, на качество дня не влияет, если не очень задумываться о бабах и о пустых вёдрах, а рыцарь с охапкой огромных солнышек-ромашек в руках, спешащий… к возлюбленной.
Я попыталась увидеть её.
Ей лет тридцать…тридцать пять, наверное.
Тёмно-русые вьющиеся волосы рассыпаются по смуглым худеньким плечам.
Правильные черты лица, серые глаза, и остатки сна в них, и радость и удивление. И любовь.
Сегодня, спустившись к морю, я встретила их.
Было около семи часов утра.
Они шли по влажному песку, держась за руки, и говорили о чём-то.
На влажном песке тянулась вереница её следов – следов маленьких босых ног.
Его следов не было – их смывала волна.
Бледная тонкая кожа, с голубоватыми прожилками.
Синяя косынка на голове.
Белая рубашка в синюю клетку – парусом за плечами.
Или крылом…
Наши взгляды встретились на мгновение.
Серые глаза, знание о себе и себя в них, спокойствие и готовность принять вынести любое испытание.
И любовь.

25.06.2016.

 

Мы жили тогда на планете другой…

ШАРГА. мы жили тогда на планете другойХранители старинных альбомов сберегают нечто большее, чем просто чьи-то фотоархивы.
Взгляды, улыбки… лица людей, которые жили другой, неведомой нам жизнью, наполненной хлопотами, печалями и радостями, чем-то похожими на наши, и всё-таки, другими.
Удивительные лица.
С фотографий смотрит довоенная и послевоенная Одесса: дома, мостовые, лестницы, скамейки, мосты.
Наверное, я бы просто перевернула страницу с этим снимком, и прошла бы мимо, отметив про себя, что цыганочка – щеголиха. Вон какие сапожки на ней – кожаные, на высоком каблучке. Не для кочевья обувка.
Если бы не подпись в самом низу фотографии: 1941. Одесса.
Что хотела знать о своей судьбе молодая женщина?
Любит – не любит…
Вопрос на все времена.
Что предсказала ей гадалка?
Дальнюю дорогу. Тревожные хлопоты. Слёзы. Дом казённый?
Наверное, война ещё не началась, и предсказание связано с новым благородным королём, который вот-вот должен явиться, и которому – на этот раз точно – можно доверять.
Но дамочка не очень-то верит гадалке.
Оттого и смотрит насмешливо, и руку протягивает осторожно, как бы нехотя.
Но руки не отнимает, и не уходит. И не уйдёт.
Выслушает внимательно и, молча, ни слова не проронив, спрячет руку в карман, чтобы не сглазить предсказанную судьбу.
Знать бы, какой это месяц.
Апрель? Май… Начало июня?
Что стало с этой женщиной после двадцать второго числа?
Что стало с молодой красивой цыганкой?
В пыли каких дорог теряются и исчезают их следы?
Каким ветром занесло в наш век этот снимок, из какого альбома, и кто был фотограф?
Не раз и не два видела на Староконном семейные фотоархивы, россыпью и в альбомах, оптом и в розницу, портреты в паспарту, дагерротипы.

Всегда внимательно вглядывалась в лица на старых фотографиях.
Каждое лицо – чья-то жизнь, чья-то судьба.
Бывало, что лицо казалось знакомым.
Иногда выходишь на улицу и встречаешь… знакомые лица у незнакомых людей.
Так и со старыми фотоальбомами.
Возможно, повторяются не только судьбы, но и лица?

Бабушке моего мужа, Марии, перед самым началом войны цыганка предсказала дальнюю дорогу, скорую разлуку с родными и смерть.
«Не просто цыганка, – свекровь, рассказывая об этом, всегда делала особый акцент на «не просто», – сербиянка. А они – лучшие гадалки из всех…»
Сыну Марии – Сашеньке, отцу моего мужа – в сорок первом исполнилось восемь.
Жили они в Одессе, на улице Петра Великого, она же – Дворянская, угол Коблевской.
Отец Сашеньки ушёл на фронт и вскоре получил известие о том, что его жена и восьмилетний сынишка погибли при бомбёжке.
В поезд, в котором они ехали в эвакуацию, попала авиабомба.
Мария – мама Сашеньки – действительно погибла.
А он остался жив.
Больше месяца пробирался домой – в Одессу, а когда пришёл, квартира их была занята… другими людьми.
Приютила Сашеньку чужая женщина, ставшая ему впоследствии приёмной мамой.
Отец же и после войны долгое время считал, что вся его семья погибла.
Встретились они с сыном только через двадцать пять лет.
Но это уже другая история.
На уцелевшей довоенной фотографии мальчик, светленький, с огромными печальными глазами, в матроске – по тогдашней моде. На обороте надпись – «Сашеньке пять лет». Стало быть, тридцать восьмой год. В глазах мальчика – судьба. Есть такие дети… неулыбчивые.
Снимок, на котором запечатлена Мария, сильно повреждён, но можно разглядеть тёмные короткие, уложенные по моде волосы, правильные черты лица, спокойный тёплый взгляд.
И какое-то неуловимое сходство с молодой женщиной, чья рука на фото покоится в руках цыганки.
Бегут по ладони линии. Любовь пересекается с жизнью, жизнь с любовью.
И только смерть обрывает их.
До новой жизни.
До новой любви.

28.06. 2016.

 

Искусство говорить «нет»…

Искусство говорить «нет»…— Предлагаю вам купить несколько журналов в пользу детей Германии. По полтиннику штука.
— Нет, не возьму.
— Вы не сочувствуете детям Германии?
— Сочувствую.
— А, полтинника жалко?
— Нет.
— А почему?
— Не хочу.
(М.Булгаков “Собачье сердце”)

Я всё ещё учусь говорить нет.
Моё отражение в старом зеркале принимает вид бонны, но надолго его, в смысле меня, не хватает.
Утро отравлено: отражение следует за мной по пятам, и упражняется в дидактике.
” …умение говорить нет – целая наука.
Не обижая, но и не позволяя навязывать себе чью-то волю, чьё-то желание….”

Изо всех сил стараюсь не замечать привязавшееся отражение.
Отражение плетётся следом и бубнит:
«…научись отказывать, если тебе действительно не хочется чего-то.
Начни… с перекура. Не надо курить потому что все и потому что со всеми.
У тебя получится.
Можешь ведь носить длинные юбки, когда все ходят в коротком?
И не читать Пелевина, потому что не твоё.
Будь свободна…»
– Ты что, спишь? Или у тебя амнезия? Я давно не курю.
«… ты сразу почувствуешь облегчение, сразу. Сколько раз я тебе говорила…”
Отражение меня не слышит. И не видит.
Слышно как дышит море.
Досада растворилась и затерялась в серебристых утренних бликах.
Первое погружение самое-самое-самое.
Только я – и море. Море – и я.
И чьё-то назойливое жужжание: свободаэтоосознаннаянеобходимость…
Снаружи жужжит или внутри – непонятно.
Какое мне дело до мнимых свобод.
Я свободна только тогда, когда свободна от вас, жужжащий умник.
Да это же шмель. Начало июля. Жара.
И, всё-таки, так ли часто мы делаем то, что нужно.
И не делаем того, чего не хотим.
Например, покупаем книги, потому что они нужны.
Или по другой какой причине.
Одну такую книжицу я недели две рассматриваю, перелистываю, вздыхаю.
Нет ответа.
Есть июль.
Есть море, вода в котором не похожа на обычную морскую воду.
Дышащая, шумная, живая.
Если заплыть далеко, а потом нырнуть, то ещё и прохладная.
Песок влажный и тёплый.
Вчера целое утро искала боглаз.
Попадались белые камушки.
Красивые, полупрозрачные, холодные.
И абсолютно бесполезные.
Не взяла ни одного, хотя соблазн был.
Сегодня боглаз сам лёг в руку.
Иду домой мимо растянувшегося на старом шифере кота по кличке Маркиз. Он личность незаурядная и существо в высшей степени свободное. Он точно знает, что ему нужно, а что нет. В отличие от меня.

3.07.2016.

Чуть скромнее, господа. Чуть-чуть. Самую малость.
Мы люди, и ничто человеческое нам не чуждо, конечно же.
Звучит… как оправдание.
Или – как бравада.
В прошлом году открытие ОМКФ пришлось на страшный день.
В зоне АТО в течение суток погибло 8 и ранено 16 военных. Только рядом со станицей Луганской погибло сразу пять саперов во время разведки.
Год нынешний: теракт в Ницце. 84 погибших. Много раненых.
Одесса. Плюс тридцать семь в тени. Красная дорожка перед Оперным театром полным-полна местных и заезжих celebrity, фриков, и девушек молодых и немолодых, с хорошо раскрытой темой груди и прочих частей тела.
Ярмарка тщеславия в разгаре.
Возникает стойкое ощущение déjà vu.
Всё это уже было.
Впрочем, есть некоторые отличия.
Отсутствие вышиванок.
Что ж так, господа?
Не в тренде, видать.
Как и чувство меры.
И стыда. Рядом спешат по своим делам люди.
Те, которые не celebrity.
Просто люди.
Одесситы и гости города.
Если смотреть на всё это действо сверху, то всё это напоминает нашу жизнь.
Здесь “красная дорожка”, и чужие здесь не ходят, разве что за деньги пустят пройтись разок.
Там дорожка обычная, асфальтная, там ходят все кому ещё ходится.
Где-то далеко( не в нашем районе) идут грибные дожди и бои местного значения.
Мальчики падают в выгоревшую траву.
А ещё дальше, на Côte d’Azur , люди не могут прийти в себя от пережитого ужаса. Те, кому посчастливилось выжить и пережить.
А чуть ближе, на другом берегу, не менее лазурном и гостеприимном, в Анкаре, ужас ещё продолжается.
Что-то, воля Ваша, не то нынче на лазурных берегах происходит. Впрочем, как и вдали от них.
И только в нашем королевстве всё спокойно.
Как в Багдаде когда-то.
Сайты пестрят фотографиями, глядя на которые, невольно думаю, что Бал весеннего полнолуния, или Ста королей – у Воланда – просто невинная забава.
Воистину, не так страшен чёрт, как его малюют.
Впрочем, есть у этого действа и хорошие стороны: Одессу убирают, наконец-то. Вывозят мусор. Поливают. Утренний город напоминает прозрачное влажное мозаичное стёклышко.
Пока не проснулись люди.
Я не к тому, чтобы всё отменить, облачиться в рубища и посыпать головы пеплом. Нет, конечно.
Да и не поможет это.
И погибших не вернёт.
Но.
Чуть скромнее, господа.
Чуть-чуть.
Все мы живём на одной планете, и это только кажется, что всё происходящее происходит не с нами, “не в нашем районе”.
Нам некуда бежать с подводной лодки по имени “Земля”.
Остановитесь. Проснитесь, наконец.
Опомнитесь.
И выведите из тени тех, для кого, собственно, и расстилаются “красные дорожки”, и кого надо знать в лицо. На фото Геннадий Львович Тарасуль. Живая легенда Одессы.

16.07. 2016.Геннадий Львович Тарасуль

 

 

И о надежде…

Сказать по правде, я не участник массовых мероприятий, как бы соблазнительно и креативно они ни именовались нынче, и где бы ни проводились.
Иду в сторонке от призывов и петиций, от хулы и похвалы, потому что строем ходить и петь хором не обучена.
То шаг сбивается, то голос.
Какая уж тут ходьба в строю и пение хором.
Намедни один важный человек от литературы, сам того не желая, комплимент мне сделал. Сказал очень правдивую, пускай и банальщину: “Не от мира сего..”. Потом, правда, спохватился, и начал оправдываться, но кто б знал, как я благодарна за эту, вскользь брошенную, шуточную фразу, оказавшуюся серьёзней самой серьёзности.
По этой же самой причине не «лайкала» всяческие воззвания и напоминания о том, что где-то там, в холодных п..тинских застенках томится наша ум, честь и совесть, наше всё, наша Надiя.
Потом, после освобождения, слушая её выступления в Раде, ощущала, как невыносимо трудно ей даётся каждый рабочий день, да что там день – каждый час.
Она – иная.
Она пришла туда иным путём, где не было компромиссов и сделок с собственной совестью, не было торговли и распродаж, не было кредитов, где залогом служат чистые руки, доброе имя и … душа.
Именно тогда впервые стало страшно за её жизнь.
Говорит то, что думает.
Врать и «причёсывать» свои мысли не научилась, к счастью.
Или к сожалению.
Рядом с ними, избранниками нашими, “артистами больших и малых императорских театров”, лоснящимися от роскоши и лжи, она выглядит скорее неумелой статисткой, стажёркой, не обращающей никакого внимания, кстати, на свой, пардон, имидж.
Не вписывается.
Потому что не врёт.
Почему я всё это пишу…
Всё это время я старалась молчать о том, о чём думаю постоянно, о том, что снится, и тревожит наяву.
Не могу позволить себе примкнуть к здешним “экспертам”, которые знают всё о ситуации на востоке Украины, хотя сами, зачастую, находятся в далёких заокеанских далях.
“Клеветники России”, “клеветники Украины”.
В чём их отличие?
Да ни в чём, собственно.
И не о них речь.
Прочла сегодняшнюю строку в новостях и сердце сжалось.
От радости: у нас есть надiя.
От страха: её так легко потерять.
Свои же сожрут.
Те самые, кто вопил громче всех о надежде, и о том, что она у нас есть.
А она у нас и правда есть. Пока есть.
«Нам, возможно, придётся просить прощения. Не возможно, а точно. Надо просить прощения и прощать, иначе мира не будет. У той матери, которая потеряла последнего сына. Неважно, с какой стороны”. Надежда Савченко.
p.s.

После публикации этого поста, реакция читателей была…разной. Мягко говоря.

Мне напомнили о том, что «…эта женщина – убийца, и суд это доказал»

Так и хотелось встать и крикнуть громко с пиететом: «…да здравствует наш суд, самый гуманный и доказательный суд в мире!»

Меня осторожно спросили, уж не одобряю ли я убийства и убийц. И чем я, собственно, от них тогда отличаюсь.

Меня ещё о многом спрашивали и во многом обвиняли после этого поста.

Спасибо «ЭМ», прививка после публикации моих дневниковых записей о майских событиях в Одессе у меня теперь пожизненная, и обвинения в комментариях, как и шипение за спиной, меня мало заботят.
Для тех, кто не понял, о чём пост:
Когда у солдата( а Надежда Савченко таковым и является) возникают мысли о прощении, появляется хрупкая надежда на то, что мир, всё-таки, настанет.
Месть и ненависть вызовут лишь новые смерти, новые круги ада.
Разницу между военнопленным, «языком», шпионом и разведчиком прочувствуйте сами.
Выньте, наконец, голову из телевизора.
И снимите шоры.
Прав был незабвенный доктор Ван Хельсинг, предусмотрительно отошедший в сторону, пока Джонатан вколачивал осиновый кол в прекрасную вампиршу Люси.
В жизни всё решает местоположение.
Попробуйте стать посередине.
Или чуть приподняться над происходящим.
Сверху, знаете ли, совсем другой вид открывается.
Это так, просто маленькое отступление.
И последнее. Я верю, что настоящие убийцы когда-нибудь окажутся на скамье подсудимых. На длинной-предлинной скамье. Чтобы всем хватило места. И белым, и красным, и голубым.

22.07. 2016.

Утренние лица читаются легко, словно любимые книги. Печать дневных забот ещё не легла тёмной тенью, и лица хранят следы сновидений. Цветные и чёрно-белые, вещие и обычные, ничего не означающие, тревожные и радостные, светлые и печальные…
Сны оставляют следы на утренних лицах и улетают. Некоторые из них остаются, длятся наяву, повторяются, и тогда мы говорим: сон в руку. Но чаще всего люди забывают свои сны. Заботы дня грядущего всё перечёркивают. Довлеет дневи злоба его… И лишь когда случается что-то, зачастую непоправимое, вспоминается сон, который снился и, оказывается, был вещим. Сонный и неторопливый, самый первый утренний троллейбус везёт меня к морю. Читаю сон женщины, одетой несколько нелепо для раннего летнего утра: чёрный шифон, шёлк, кружево, и простые шлёпанцы на босу ногу. Она прикрывает глаза, томно вздыхает, словно хочет досмотреть свой сон, прерванный неприятным телефонным звонком, и раскачивается, раскачивается, раскачивается на переднем сиденье, и в такт ей раскачивается троллейбус.
На Дегтярной в полупустой салон входит человек в синей, выгоревшей на солнце майке. Он всегда садится справа у окна. Ему снились серебристые косяки рыбы. Он ездит рыбачить на Ланжерон много лет. Я не знаю, кто он и откуда, где живёт, не знаю его имени, но мы, словно давние добрые друзья, здороваемся каждое утро и улыбаемся друг другу.
Сон мальчика полон разноцветных горящих фонариков, летящих в ночном небе. Сон девочки похож на мой, сегодняшний: в нём идёт летний тёплый дождь, и радуга перекинулась через омытый дождём, сверкающий город.
Сон города. О, это удивительный сон. Когда-нибудь я расскажу  о том, что снится приморским городам. В этом сне мостовые и улочки сбегают к морю. Дворики, дремлющие в тени акаций, витая прохладная струя, бьющая из дворового крана, солнце, дробящееся на тысячу солнц в тяжёлых матовых гроздьях «лидии». Девочка спускается по деревянной лестнице с галереи второго этажа…  Неужели, я…?

*
Что хранит в себе кровь? Она помнит все наши воплощения и воплощения наших родных – кровных, и чужих – кровных. Чужая кровь становится твоей постепенно, по капле, впускает в тебя чью-то жизнь, чью-то судьбу, чью-то память. Иногда в уличной толпе, среди сотен других лиц, взгляд выхватывает одно. Лицо случайного  встречного.  Оно более, чем знакомо, оно кажется родным, тем, которое склонялось надо мной маленькой, в горячечном бреду разметавшейся на узкой кровати с тугой панцирной сеткой. И белое пикейное одеяльце сброшено на пол, и тревога плещется в любящих и любимых глазах отца. Рядом – на стульчике – уронив лицо в лодочку сложенных ладоней, мама, тоненькая, с растрёпанной русой косой, к которой мне так хочется прикоснуться. Обычно мамина коса аккуратно заплетена и убрана в строгий тяжёлый узел на затылке. Я дотягиваюсь до русых спутанных прядей, и проваливаюсь куда-то глубоко, и уже ничего не помню. Кровать плывёт, покачиваясь, по тёмной-тёмной реке, и кажется, что это не кровать, а мамины ладони, узкие, сложенные лодочкой, и я там – внутри. Отец кладёт прохладную руку на мой лоб, и становится светло, и жар уходит в его ладонь, и я  открываю на минуту глаза, чтобы вновь закрыть их. Я засыпаю.
Просыпаясь, вижу за спиной отца светлую, смеющуюся женщину. Смех её серебряными шариками рассыпается по комнате и превращается в лунный свет.  Эта женщина не из моей жизни, и не из моей памяти, но я знаю о ней всё, потому что она – мой кровник. Её кровь – первая. отрицательный – однажды стала моей и уберегла меня от тёмной реки.

*
За больничным окном – осень. Сброшенная листва лежит рыжеватыми свитками на зелёной ещё траве. Деревья-исполины, ровесники старого кирпичного здания больницы, одной из первых в городе, шепчутся с ветром о скорой осени, и в этом шёпоте тревога, ожидание и страх. Страх перед умиранием и новой жизнью. Деревья помнят многое. Не оттого ли так тяжелы и морщинисты их стволы.

Там, где солнечный свет падает на зеленую ещё листву, возникает удивительное свечение, и каждая прожилка листа просвечивается насквозь. Ветка стучит в оконное стекло, просит открыть окно, наверное. Утром на ветку прилетает синица, поёт о чём-то своём, суетится, и ветка вздрагивает, и солнечный свет растекается радужным ореолом вокруг. Вечером прилетает другая птица – серенькая, с тонким длинным носиком, очень похожая на мухоловку. Но мух она не ловит, а просто перебирает крохотными лапками, скачет по ветке, и всё ближе, ближе к окну, и вот она уже на оконном откосе. Стукнет несколько раз длинным носиком-клювом по стеклу и стрелой –  на ветку. До боли захотелось вдруг стать на какое-то время этой серой птичкой, чтобы взлететь на ветку, туда, где сквозь нежную прозелень сочится медовое, ярое августовское солнце. И вниз, к рыжим лиственным свиткам.

 

*

По седому каменному стволу старого ореха проходит муравьиная тропа. Снуют муравьишки туда-сюда, теряются в бороздках древесной коры и снова выбегают на свет Божий. Смотрю на это броуновское движение из окна, и понимаю, что это только непосвящённому кажется, что там – на тропе, хаос и неразбериха. На самом деле, каждый муравей чётко знает, куда и зачем бежит. В отличие от нас, человеков. Суетимся, пыхтим, раздуваем щёки от собственной важности и для собственной же значимости и весомости, толкаемся, торопимся, толком не зная и не понимая, за чем и куда спешим.
Продаём. Предаём. Убиваем.
Потом оказывается, что всё, за чем бежали, переступая через всё и вся, не более чем иллюзия, плод разыгравшегося воображения. И всё, чего алкали, все добытые с таким трудом ценности – ни что иное как мишура, обманка.
Переливается покрывало Майи. Дрожит, волнуется. Под ним пустота. Под ним чужие мысли и чужие слова, чужой опыт, чужие жизни и смерти… Под ним театральные подмостки, сцена. В зрительном зале ни души. Все нынче рвутся на сцену. Туда, где бутафория и декорации. Без них уже и жить не получается.
А настоящее всё это время было рядом – стоило лишь протянуть руку. Но разве ценим мы то, что находится рядом, что даётся легко и без усилий, без бега по кругу.  Нет. Нам подавай состязания, чтобы первым прийти к финишу, чтобы медаль и кубок, и звуки фанфар.
Не похоронный ли марш звучит…?

 

*

à propos…:
Повинную голову меч не сечёт, как известно.
Какое хорошее название для книги «Простите меня, одесситы…».
Учитывая то, что книга написана бывшим градоначальником Одессы, просто гениальное.
Настолько гениальное, что необходимо сделать издание таких книг традиционными.
Каждый властьпредержащий по истечении срока своих полномочий обзавёвшийся приставкой экс да напишет и издаст книгу под таким названием.
Думаю, что у каждого есть и будет о чём порассказать и в чём покаяться перед городом и горожанами.
У некоторых не на один том.
К сожалению.
Грустно, господа…

  Август 2016. Одесса.

image_printПросмотр для печати
avatar

Об Авторе: Людмила Шарга

Людмила Шарга (Южнорусский Союз Писателей) Поэт, прозаик, публицист. Родилась в России. Живёт и работает в Одессе. В настоящее время возглавляет отдел поэзии в литературно-художественном журнале «Южное Сияние». Журнал основан в 2011 году и является официальным печатным органом Южнорусского Союза Писателей. Редактор сайта, основатель и ведущая творческой гостиной «Diligans». Публикации: в Одесской антологии поэзии «Кайнозойские Сумерки» (2008), в альманахах «Меценат и Мир. Одесские Страницы» (2008, Москва), «ЛитЭра» (Москва), «Свой вариант» (Луганск), «Провинция» (Запорожье), «ОМК» (Одесса), в журналах «Южное Сияние» (Одесса), «Дон» (Ростов-на-Дону), «Ренессанс» (Киев), «Арт-Шум» (Днепропетровск), «День и Ночь» (Красноярск), в газетах «Литературная газета» (Москва), «Литература и жизнь» (Киев), «Интеллигент», в интернет-журналах «Авророполис», «Гостиная», «45-я параллель», «Ликбез» и др. Автор сборников прозы и поэзии «Адамово Ребро» (2006), «На проталинах памяти» (2008), «Билет в осенний день» (2010), «Рукой подать...» (2011), «Повесть о падающих яблоках» (2013), «Яблоневые сны» (2014), «Ночной сюжет новостей» (2015), «Невыдуманные рассказы о настоящем» (2017).

10 Responses to “Людмила ШАРГА. Одесский дневник. Лето 2016”

  1. avatar Веронмка Коваль says:

    Люда, я всё читала раньше, но, собранные воедино, заметки приобретают иное качество – так цветные пятна на холсте становятся картиной. Тебе удаётся балансировать на лезвии между публицистикой и поэзией. Это невероятно трудно – но не для тебя. Это удивительно и восхитительно. Если ты не против, я скажу об этом на твоём именинном вечере. Спасибо тебе!

  2. avatar Людмила says:

    Вероника, спасибо! Конечно же, я не против, буду очень и очень признательна Вам.

  3. avatar Александр Фишер says:

    Дорогая Людмила,
    В отличие от Вероники, я ничего этого раньше не читал, но мне Ваш “Летний дневник” очень нравится, как порознь, так и всё вместе. Некоторые записи я перечитал несколько раз, например — о Пушкинском дне и о снах. В первом случае – сильно зацепило за живое (я не очень хорошо, мягко говоря, отношусь к нынешним властителям Украины и Одессы), а во втором — почувствовал какую-то перекличку со своими снами, хотя они совершенно иные. В одном из них, повторяющемся, я стараюсь убежать на берег от догоняющей меня огромной волны и не успеваю, но просыпаюсь, не успев во сне утонуть. Какая тут связь с тем, о чём Вы написали, не знаю, но чувствую, что она (связь) есть.
    Спасибо Вам огромное за Ваше прекрасное творчество.

  4. avatar Людмила says:

    Саша, несказанно рада Вам и благодарна за то, что заглянули сюда и оставили отзыв.
    Вероника читала эти записи на ФБ, я иногда публикую их там.
    Здесь, конечно же, более цельный вариант, отредактированный, как правило.
    Сон Ваш, конечно, не из проходных, наверняка он несёт в себе информацию. Тем более, что он повторяется. У меня было такое несколько раз – снился один и тот же сон.
    А о правителях… Даже не хочется говорить. “Не очень хорошо…”, это действительно “мягко говоря”.
    Спасибо Вам.

  5. avatar Галина says:

    Мозаика, цветовые пятна, сны-явь – все переплетено и взаимосвязано.Дневник твой, Люда, это сама жизнь. И развертывается, как гобелен, как картины сюрреалистов.Такие сочные, пронзительные. Бежишь в повседневности и не видишь того, что увидела ты. А прочитала и ахнула: а ведь да, все так! И сердце вздрогнуло: вот она, жизнь-то наша.Плохая? Хорошая? Разная.Как и мы разные.Низкий поклон тебе,художник.Солнышка.

    • avatar Людмила says:

      Дорогая Галочка, спасибо.
      Я, собственно, ничего не выдумываю. Так складывается. На бегу трудно разглядеть главное. Может, потому и “останавливают” нас на какое-то время, чтобы увидели и услышали. Дают возможность каждому…А уж как мы её используем, это…Это совсем другая история.

  6. avatar Надежда Бесфамильная says:

    Летопись города в летописи жизни твоей, Людочка.

    • avatar Людмила says:

      Надя, милая, спасибо! Я к тебе ещё загляну сюда. Чудо что за рассказ!
      А жизнь моя давно неотделима от этого города. Не знаю, плохо, хорошо ли, а “из этого города сбежать невозможно уже…”.

  7. avatar Анатолий Токарев says:

    Людмила, как всегда тронут! Эти лёгкие акварельные мазки незаметно утяжеляются, проникают сокровенным чувством вовнутрь души и царапают своей поэтичностью и правдивостью…

Оставьте комментарий