RSS RSS

Елена Дубровина. Под звёздным небом Абиссинии. А. Рембо, Н. Гумилев, П. Булыгин, И. Хвостов

 

1. АБИССИНСКАЯ МАГИЯ

 

                                                                                Закружило меня, оторвало и кинуло,

                                                                                Это было сильней, – я не мог не идти, –

                                                                                Меня в Африке Красное море подкинуло

                                                                                На прожженные солнцем пески Джибути.

                                                                                                                                                Павел Булыгин

 

                Магия далекой, прекрасной и загадочной африканской страны притягивала к себе своей первозданной тайной не только любителей путешествий, историков, но и поэтов, таких как А. Рембо, Н. Гумилев, П. Булыгин и И. Хвостов, жизни которых также магически переплетаются. И если имена Рембо и Гумилева нам хорошо знакомы, то русские поэты первой волны эмиграции – Павел Булыгин и Иван Хвостов незаслуженно забыты. Чем же так привлекала Абиссиния поэтов, и как их жизни взаимосвязаны между собой? Попробуем разгадать эту тайну.

Обширная и экзотическая страна Абиссиния (Эфиопия) образует естественную цитадель: гранитные утесы, вулканические образования, плоскогорья и высокие горы, глубокие с тайниками ущелья, таинственные озера, одно из которых озеро «Рудольф», или озеро «Черной воды», как называли его туземцы, привлекало внимание многих исследователей. Согласно статистике, к 1935 году в Абиссинии проживало восемь миллионов человек. Путешественники называли Абиссинию страной «удивительной и самобытной, и очень древней». Так описал ее некий Теодор Бент (James Theodore Bent, 1852 – 1897) в книге «Путешествие по Абиссинии» (1), побывавший в стране в 1893 году: «Страна, лежащая между Красным морем и бассейном реки Бахр-эль-Абиад, составляет часть древнего эфиопского царства, точные границы которого неизвестны. Страну эту, названную арабами Хабеш, европейцы переделали в Абиссинию; под этим названием она и значится на географических картах. Но население не признает ни того ни другого названия и именует себя эфиопийцами, чрезвычайно гордясь славным прошлым своей родины».

                Первые века нашей эры были эпохою бурного распространения иудейства. Иудаизм боролся с христианством, но распространение их шло параллельно. Наконец, эта религия достигла и Африку, вплоть до отдаленных истоков Нила и озера Чад. Фалаши. Но к христианской и иудейской линиям прибавилась в Абиссинии еще одна – мусульманская. К началу 20 века страна являлась оригинальным сочетанием древних цивилизаций и первобытного строя. Однако абиссинцы в большинстве своем твердо признают себя христианами и строго придерживаются внешней обрядной стороны религии.

                Ничего удивительного, что Абиссиния вызывала к себе такой интерес. В 1936 году в Москве вышла книга известного востоковеда Б. А. Тураева (2) «Абиссинские хроники ХIV—ХVI вв.» (3). Заслугой Тураева было то, что он обратил свое внимание на темный и мало исследованный период абиссинского Средневековья, так называемого – «феодального» времени.

Почему важно остановиться в этой статье на феодальном времени в Абиссинии? В 1270 году в стране воцарилась Соломонова династия. Именно эта династия и ввела в Абиссинии христианство. Хотя надо сказать, что этот факт не помешал процветанию в стране многоженства, «во всяком случае, в царской семье и других знатных родах». «Амда Сион, /сын правителя/, даже превзошел в этом смысле традицию, женившись на двух собственных сестрах и на наложнице своего отца. Из-за этого у монарха даже возник конфликт с духовенством», – рассказывает Юрий Мандельштам в статье «Абиссинские хроники ХIVVI вв.» (4). При Соломоновой династии в Абиссинии стали развиваться духовная литература и искусство. «Абиссинские хроники» – это не только летописи, но, одновременно, и эпические поэмы, написанные прозою, часто напоминающие «Слово о полку Игореве». «Христианское государство, населенное неграми, сохранившее феодальный строй – есть чем пленить воображение, даже пресыщенное странствиями и разочарованиями. Ходили слухи, что абиссинские женщины красивейшие в мире» (5).

                Действительно, о красоте абиссинских женщин ходили легенды. Особенно прославилась своими неотразимыми чарами некая эфиопка, танцовщица, по имени Воезеро Манен, прозванная абиссинской Мата Харри. Молодая танцовщица, происходившая из рода, ведущего свое начало от царя Соломона, стала агентом английской разведки. Участвовала она и в царских интригах, подготовивших вступление на престол нового негуса. Когда началась Итало-абиссинская война (1935-1936 гг.), Воезеро продолжала свою работу, проникнув в стан врага. Переодевшись нищенкой, в лохмотьях, она собирала нужные сведения для своего правителя. В благодарность за ее преданность негус заказал ей из Парижа самые дорогие туалеты. За свою работу Воезеро Манен получила высшую награду страны – звезду Абиссинии.

                Из всех стран черной Африки Абиссиния больше всего привлекала к себе и внимание России. Еще в XV веке побывал в Эфиопии Афанасий Никитин, известный путешественник, автор известных путевых заметок «Хождение за три моря». По преданию в жилах Пушкина текла абиссинская кровь, кровь его прадеда, знатного и влиятельного князя Ибрагима Ганнибала (6). Пушкин, по всей вероятности, предком своим гордился. Теперь в Эфиопии (так стала называться Абиссиния) считают Пушкина «самым знаменитым черным поэтом в истории страны» и «национальной гордостью Эфиопии». В ноябре 2002 года в Аддис-Абебе, столице Эфиопии, был открыт памятник русскому поэту. Но на родине своего прадеда Пушкин так никогда и не побывал, не увидел экзотической красоты этой загадочной, жестокой и древней страны.

                В 1898 году русские исследователи Африки отмечали необычное доброжелательное отношение со стороны абиссинцев. Возможно, что близость православного вероисповедования сыграла здесь свою роль. В конце 19 века Красный крест отправляет в Африку группу русских врачей с целью создания первого полевого госпиталя для помощи абиссинцам, сражавшихся с итальянскими завоевателями.

                В начале 20-века известны три экспедиции в Эфиопию под руководством А. К. Булатовича, человека разносторонне одаренного. Это был высокопоставленный офицер, позже перешедший в монахи под именем иеросхимонаха Антония. Он глубоко изучил местные обычаи, язык, религиозное и государственное устройство страны. В результате были написаны две книги о его путешествиях по Эфиопии.

                Интересна история некого Е. В. Сенигова, художника, которого называли русским Гогеном. Сенигов прибыл в страну в 1899 году в составе военной миссии, но службу оставил и, оценив красоту местных женщин, женился на эфиопке, усвоил местный язык, обычаи, нравы, приняв местный образ жизни. Он стал вести натуральное хозяйство и проповедовать толстовскую философию опрощения и поддержания жизни путем физического труда на земле.  Картины Сенигова хранятся в Эрмитаже и поражают своей красочностью и экзотикой.

                Другой русский офицер, Иван Ф. Бабичев, пошел по следам своего соотечественника и, околдованный красотой страны и ее обитательниц, остался там навсегда, женившись на знатной эфиопке. Он был единственным иностранцем, получившим специальное разрешение императора произвести церковный обряд венчания.  В результате своего брака Бабичев оказался приближенным ко двору самого эфиопского монарха, как военный и политический советник.

 

Михаил Бабичев Его сын, Михаил Бабичев, стал первым эфиопским пилотом и национальным героем войны 1935 года, когда Эфиопия победила фашистскую Италию. Михаилу Бабичеву удалось спасти семью императора, которую он вывез во Францию, где они находились пять лет. Таким образом, присутствие русских в стране оставило свой глубокий след в жизни этого африканского государства.

 

2. АРТЮР РЕМБО – ПЕРВЫЙ ПОЭТ-АБИССИНЕЦ

 

АРТЮР РЕМБО    Первым поэтом, посетившим Абиссинию, был известный французский поэт Артюр Рембо. В 1946 году вышла книга американского романиста со скандальной репутацией, автора нашумевшего романа «Тропик Рака» («Tropic of Cancer»), Генри Миллера (Henry Miller) – «Время убийц» («The Time of the Assassins»” (7)). Это была довольно странная биография Артюра Рембо, которая переплеталась с биографией самого Миллера. Артур Миллер писал, что Рембо ушел от литературы в жизнь (8), и эту жизнь Миллер назвал «актом самоотречения». Почему именно самоотречения? Загадка жизни Рембо мучает до сих пор любителей его поэзии – фантастический взлет и успех молодого поэта, поэзию которого Поль Валери назвал «поэзией здравого смысла», а потом неожиданный и полный отказ от творчества, и исчезновение где-то в дебрях Африки.

                Как известно, Рембо революционизировал французскую поэзию, восстав против старых традиций, как в литературе, так и в жизни. Автор «Пьяного корабля», «Одного лета в аду» и «Озарения» был одним из зачинателей символизма. Возможно, талант к писанию и страсть к путешествиям он заимствовал у отца. Отец его служил военным в северной Африке и перевел на французский Коран. В семью отец так никогда и не вернулся, но передал сыну свои способности и страсть к путешествиям. В 1870 году, в разгар франко-прусской войны, в разгар коммуны, семнадцатилетний Артюр бежит из своего родного Шарлевиля в Париж. Денег у него нет – его задерживают в пути и возвращают домой. Но вернуться к размеренной жизни он уже не может. Через несколько месяцев – вторичное бегство. На этот раз он в Париж попадает. В это время его уже печатают в парижской периодике: его отметили Теодор де Банвиль и Поль Верлен.

Благодаря Верлену, он входит в литературную среду. Три года блестящих литературных успехов для него являются периодом мучительных сомнений в себе и в самой поэзии. В это же время он пишет одному из своих друзей: «Надо стать ясновидящим, сделать себя им. Поэт превращается в ясновидящего путем зрительного, постоянного и размеренного расстройства всех, всех своих чувств. Нужны все виды любви, страдания, безумия». В чем выражалось ясновидение Рембо? Возможно, что он ощущал присутствие неземного в нашем земном существовании, так, как никто другой, верх брала тонко развитая поэтическая интуиция, умение почувствовать и увидеть то, что доступно только душе поэта.

Там в Париже у него начинается бурный роман с Полем Верленом. Рембо въезжает в его дом и полностью разрушает уже налаженный быт поэта, вызывая раздражение молодой жены Верлена, Матильды. На премьере пьесы Коннэ «Оставленная» во Французской Комедии Рембо и Верлен держат себя до того вызывающе, что один из критиков так описал их присутствие в газетном отчете: «Верлен присутствовал с молодой девицей, г-жой Рембо». Жена Верлена умерла в 1914 году, оставив после своей смерти мемуары, так никогда и не напечатанные. Известна история ревности Верлена. В номере бельгийского отеля выстрелом из револьвера он прострелил своему возлюбленному запястье. Это скандальная выпадка Верлена против Рембо закончилась заключением Верлена в тюрьму.

                В конце концов, он порывает с Верленом, тяга к приключениям берет верх. Артюр Рембо бросает литературу, Париж, друзей, все свои теории ясновидения и духовного  совершенствования. Он скупает и сжигает все свои книги. С этого момента он не напишет больше ни одной строки. В 21 год, к тому времени уже известный поэт, он покидает родную землю и уезжает в пожизненное путешествие по другим странам.

                Жажда свободы и освобождения от всего традиционного, погоня за материальным благополучием, в конечном итоге, уводят молодого поэта от славы в странную, еще неизведанную африканскую страну Абиссинию. Артюр Рембо прожил в Абиссинии больше десяти лет, занимаясь торговлей оружием, кофе и другими товарами, но полностью отказавшись от творчества.

                В возрасте 25 лет поселяется он, наконец, в городе Харар (или Харрар) (9), расположенном на юго-востоке страны (место рождения кофе), став только третьим европейцем, жившим в этом городе и экспортирующим эфиопское кофе в Европу. Харар был еще очень примитивным местом с населением около 20 тысяч жителей. Мусульманская религия доминировала в этой части страны, и до 1855 года Харар был закрыт для пришельцев с других земель. Вот что пишет литературный критик Юрий Мандельштам в статье «Артур Рембо – абиссинец»: «Здесь, собственно, и начинается настоящая абиссинская авантюра Рембо, фантастические по его способности приспособления к нравам и условиям страны, и по достигнутым результатам. Он в совершенстве изучает язык, проникает в психологию населения и умудряется вызвать к себе не только симпатию, но и уважение. Он составляет караван и отряд телохранителей, при помощи преданных ему туземцев прокладывает новые дороги через пустыню и добирается до Харрара» (10). Здесь Рембо (по некоторым источникам) находит женщину своей мечты – молодую абиссинку небывалой красоты, отличающуюся от местных туземок тем, что она носила европейские одежды и курила сигары, в то время как ему нравилось одеваться в традиционные народные костюмы.

                В своем юношеском произведении «Лето в аду», единственной книге, изданной при жизни, Артюр Рембо, прощаясь с поэзией, писал: «Я покидаю Европу. Морской ветер сожжет мои легкие; климат далекой страны выдубит мне кожу… Я вернусь с железными руками, смуглой кожей, бешеным взглядом… У меня будет золото». Но вернулся он на родину умирать. В 1891 году в возрасте 37 лет, там же, в Абиссинии, он тяжело заболел. Его перевозят в Марсель. Скончался Рембо на родной земле от рака, прожив в Абиссинии немногим больше 10 лет. Лежа в марсельской больнице, он еще мечтает об Африке, «потому что кладбище там на берегу моря и близко от торговой конторы».

                Кроме стихов оставил Артюр Рембо в наследство любителям своей поэзии письма к родным и друзьям. Он писал другу, поэту  Полю Демени, что для того, чтобы стать поэтом, надо, прежде всего, полностью познать самого себя. Но оставив суету большого мира, познав себя, Рембо так и не вернулся к поэзии.

                В статье «Странник Рембо», напечатанной в газете «Возрождение» в 1933 году, Юрий Мандельштам пишет: «Что же означает жизнь этого цельного человека, богоискателя, хулителя, поэта, авантюриста, коммерсанта? Путь к католицизму, как писал Клодель? Доказательство отсутствия всякой цели по Фондану? Или удавшееся шарлатанство, по определению Франсуа Копре? Поймем ли мы когда-нибудь эту загадку? Не лучше ли согласиться со стихами современного нам поэта, Юрия Терапиано, писавшего о Рембо:

 

О, никогда! Суровый круг смыкая,

Поэт молчал о чем-то до конца,

Чтоб волновала нас судьба слепая,

Судьба Рембо, безвестного купца.

 

                Сам Рембо, во всяком случае, ничего нам не объяснил».

 

3. ГУМИЛЕВ В АБИССИНИИ

 

Николай Гумилев   Философский подход к поэзии, выраженный Рембо, был близок и многим нашим соотечественникам. Они полагали, что без постижения того, что составляет сущность личности, нельзя познать мир. Возможно, что не только красота и экзотика Абиссинии привлекала русских поэтов, но и, то желание «познать себя», о котором писал Рембо. Неудивительно, что загадочная страна с горными вершинами, пустынными равнинами, цветущими долинами, бурными реками, сказочными водопадами, удивительной растительностью, мелкими, живописными озерами и отдаленностью от привычного мира манили к себе тех, кто жаждал познания нового и ухода от земной суеты.

 

    Между берегом буйного Красного моря

                И суданским таинственным лесом видна,

                Разметавшись среди четырех плоскогорий,

                С отдыхающей львицею схожа страна…

 

                Так описывал Абиссинию Николай Гумилев, который посетил эту страну трижды (в общей сложности он провел в ней два года) и посвятил ей свои лучшие стихи, поэмы и прозу «Африканский дневник». «Колдовской страной» называл он Абиссинию, «где оскалены бездны, взъерошены боры / и вершины стоят в снеговом серебре».

 

 Со слов литературоведа Эдуарда Штейна эфиопский монарх якобы рассказывал поэту Павлу Булыгину о приеме у себя русского поэта Николая Гумилева. Король Абиссинии, Хайле Селассие, бывший губернатор Харара, с почетом принимал у себя русских – и вполне вероятно, что одним из его дорогих гостей был Николай Гумилев. Говорили, что король носил точно такой же военный мундир как и русский император Николай II, в котором он и принимал русских гостей.

                На тему «Рембо и Гумилев» написано много статей, поэтому я остановлюсь только на самых главных точках соприкосновения их судеб, как в жизни, так и в поэзии. Известно, что Николай Гумилев перевел стихотворение Артюра Рембо «Гласные». В некоторых стихах Гумилева, таких как «Капитаны», «Пятистопные ямбы» и др. слышатся отзвуки «Пьяного корабля». Любовь Гумилева к морю была передана ему отцом – служившим корабельным врачом, и от матери, сестры адмирала Л. И. Львова. Возможно, что стихотворение Гумилева «Заблудившийся трамвай» написано под влиянием «Пьяного корабля» Рембо. Главная тема этих двух произведений – блуждание за границами нашего бытия – преодоление пространства и времени. Сюрреалистический подход к поэзии Артюра Рембо явно заимствован Гумилевым в «Заблудившемся трамвае»:

 

Мчался он бурей, темной, крылатой,

Он заблудился в бездне времен…
Остановите, вагоновожатый,
Остановите сейчас вагон.

                                   Н. Гумилев

—————-
Я видел звездные архипелаги! Земли,
приветные пловцу, и небеса, как бред.
Не там ли, в глубине, в изгнании ты дремлешь,
о, стая райских птиц, о, мощь грядущих лет?

                А. Рембо (перевод В. Набокова)

 

                Сергей Маковский, издатель журнала «Аполлон», указывал на то, что еще в 1909 г. Гумилев «готовился, по примеру Рембо, к поездке в Африку». Возможно, что приключенческая жизнь французского поэта побудила Гумилева последовать его примеру. Он не мог ни знать, что Рембо прожил в Хараре десять лет. Есть какие-то странные совпадения в судьбах этих двух поэтов, ибо странно пересеклись их пути в Хараре, хотя и с разницей в двадцать лет (Гумилев прибыл туда в 1909 году).

 

Восемь дней из Xapрapa я вел караван
Сквозь Черчерские дикие горы.
И седых на деревьях стрелял обезьян,
Засыпал средь корней сикоморы.

                                                                                Н. Гумилев

 

                И тот, и другой увлекаются судьбой одного и того же народа галла, причем Рембо даже пишет исследование о жизни галла и представляет его в Парижское географическое общество. Николай Гумилев едет в Африку, как исследователь, и тоже передает свои находки петербургскому Музею антропологии и этнографии: «…Есть Музей этнографии в городе этом, / Над широкой, как Нил, многоводной Невой…». Но на этом сходство их судеб не кончается – оба ушли из жизни молодыми – Гумилев в возрасте 35 лет, Рембо в 37 (хотя и при разных обстоятельствах).

                Если Рембо, поселившись в Африке, замолкает навсегда как поэт, то голос Гумилева становится ярче и романтичнее после его поездок в далекую Абиссинию. Из красоты этой сказочной страны черпал он поэтическое вдохновение: «Воздух мягкий, прозрачный и словно пронизанный крупинками золота. Сильный и сладкий запах цветов. И только странно дисгармонируют черные люди, словно грешники, гуляющие в раю, по какой-нибудь еще не созданной легенде» (из «Африканского дневника»). В стихотворении «Приглашение к путешествию» он восклицает:

 

Уедем, бросим край докучный
И каменные города,
Где Вам и холодно, и скучно,
И даже страшно иногда.

Нежней цветы и звезды ярче
В стране, где светит Южный Крест,
В стране богатой, словно ларчик
Для очарованных невест.

 

     Вдохновленный и очарованный романтикой черной страны, Гумилев напишет свои известные стихи: «Жираф», «Носорог», «Озеро Чад», поэму «Мик». И если для Гумилева Абиссиния это страна экзотики и приключений, страна сказочной мечты, то для поэта Павла Булыгина она, как и у Рембо, стала больше чем домом на десять томительных и трудных лет.

               

                                От многих берегов я отплывал,

                                И мир земной давно мне тесен,

                                Я десять лет беспечно засыпал

                                Под звуки абиссинских песен.

 

4. «И ВСПОМИНАЮ ГУМИЛЕВА…»

Павел Петрович Булыгин   В 1924 году Павел Петрович Булыгин, поэт с трудной и трагической судьбой, о которой дальше пойдет наш рассказ, поселяется в Абиссинии. Возможно, что Абиссиния с ее христианскими традициями и романтические походы Гумилева, его поэзия и проза, рассказывающая об этой удивительной стране, вдохновили Булыгина, поэта первой волны эмиграции, уехать в Абиссинию. Человек сильной воли, настоящего мужества, потеряв родину, но оставаясь при этом романтиком, отправляется на поиски новой страны. При этом Булыгин, как и Рембо, не остается в Париже. Он не селится в Берлине, где находились большие русские колонии, а отправляется в далекую и неизведанную Африку. Так или иначе, но именно Гумилеву посвятил Павел Булыгин раздел «Чужие звезды» в вышедшей посмертно книге его стихов «Янтари» (11), как бы перекликаясь с гумилевским «Чужим небом». В стихотворении «Я не всегда таким был скучным» Булыгин, находясь в далекой африканской стране, вспоминает Гумилева:

 

Я не всегда таким был скучным, –
Слагал немало небылиц.
Теперь к Пустыне я приучен,
Я так отвык от белых лиц.


Раз в месяц раб приносит почту,
Пробыв в пути двенадцать дней.
Я сам себе читаю ночью
Приветы вспомнивших друзей.

Храню погоны и кокарду
От службы Русскому Царю, –
Кормя ручного леопарда,
Я с ним по-русски говорю,

И вспоминаю Гумилева…
Что ждет, скрываясь впереди?
Когда-нибудь вернусь я снова.
– Теперь же, жизнь, меня не жди!

 

Там, в пустыне Абиссинии узнал Павел Булыгин о расстреле своего кумира. И стало ему и жаль поэта, и грустно, ведь он так мечтал когда-нибудь увидеть его…

 

…Я жду товарища от Бога,
в веках дарованного мне…
                                  Гумилёв

Я Гумилёва не встречал, —
А встреча так была нужна нам, —
Я о расстреле прочитал,
Уйдя в Пустыню с караваном.
И стало пусто…. И костры
Уже не радовали треском,
И над палаткой скат горы
Белел ненужно в лунном блеске.
Гонец, привезший почту мне,
Привез бессильной мести муку,
Теперь я только лишь во сне
Пожму твою, быть может, руку.

 

                Абиссиния была чужая, но «колдовская», полюбившаяся им страна, над которой светили «чужие звезды» Павла Булыгина и те же «чужие звезды» другого русского поэта, Ивана Хвостова (о котором я расскажу дальше), светили на «чужом небе» Н. Гумилева, так напоминавшем им о навсегда потерянной родине, о России.

 

Я развернул всю ширь мою,

                                Все отдал жизни без оглядки.

Теперь читаю жизнь свою

Один с свечей, в тиши палатки.

И, пробегая цепи дней,

Душа сгоревшему прощает.

И небо Африки родней

Чужими звездами ласкает…

                                                                Павел Булыгин

 

                                      РОССИЯ

 

Пучина темная морей

Легла, как пропасть между нами,

И небо чуждыми звездами

Горит над головой моей!

И все ж, вечернею порой

На север взор мой обращая,

С какою пламенной мольбой

К тебе, далекая, взываю.

                                                                Иван Хвостов

 

                 «Жизнь в столице Аддис-Абебе течет медленно и однообразно под синим небом, под горячим солнцем, под усыпающий шум ленивых эвкалиптов… Напрасно вновь приехавший европеец, привыкший к нервному пульсу жизни белого материка, будет стараться внести этот темп в свою работу и жизнь здесь – ему не вырваться из теплых, усыпляющих рук Африки, он все равно унесет и во сне подчинится ритму тысячелетий», – напишет Павел Булыгин в статье «Жизнь русских в Абиссинии» (12).

 

5. СУДЬБА И ПОДВИГ ПАВЛА БУЛЫГИНА

Павел Петрович Булыгин 

        Трудную и одинокую судьбу Булыгина можно сложить шаг за шагом, листая страницы его книг. Наталья Резникова в рецензии на книгу «Янтари» напишет: «Но, не зная жизни безвременно ушедшего поэта, а, только читая его стихи, – можно почувствовать все вышесказанное: редко стихи так близко сливаются с человеческой судьбой, редко жизнь поэта бывает так же красочна, многогранна и разнообразна, как его стихи» (13).

                Павел Петрович Булыгин, капитан лейб-гвардии ее императорского величества Петроградского полка, участник Корниловского Ледяного похода, участник Первой Мировой войны, поэт, журналист, эссеист, родился в 1896 году в семье писателя Петра Булыгина, представителя старинного дворянского рода. Окончив гимназию, молодой человек поступает в Высшее Военное Училище. В начале лета 1916 года он назначается в Петроградский полк и вскоре принимает первое боевое крещение. Будучи раненым, попадает в госпиталь. Февральскую революцию молодой и преданный монархист не принимает и присоединяется к армии генерала Корнилова. В боях он был ранен и контужен – опять попадает в госпиталь. За отвагу за бои в Волыни Павел Булыгин был награждён орденом Святой Анны. Как участник Гражданской войны он сполна хлебнул всей ее горечи и жестокости, пройдя через ад пожарищ, гибели друзей, через все страдания с одной мечтой спасти Россию и русскую монархию.

 

И, что пройдя через костёр страданья,

Увидим мы, как это было встарь:

Из пепла муки, горя, муки, покаянья

Поднимется великий Государь!

 

Быть может, суждены пути иные

И будет так – кто это может знать?

Я не могу безумно не рыдать

На кладбище твоем, моя Россия!

                                                                Берлин, 1921 г.

 

                Неожиданно кончилась детство и юность поэта, и из мира детской мечтательности он попадает в мир чужой и коварный. И это новое «сегодня», расставание с близкими, кресты на могилах дорогих людей («растут, растут, могильные кресты!»), поэт переживал мучительно. 22-летний Павел Булыгин восклицает:

 

Как хочется домой! Как хочется мне ласки – 

Я так измучился на жизненном пути…

О, если б можно было в детство мне уйти

К забытой няниной наивной сказке!

Кубань, поход, 1918 г.

 

                С весны 1918 года он становится начальником Отряда особого назначения по охране лиц Императорской фамилии в Крыму. По заданию Императрицы Марии Федоровны Павел Булыгин направляется в Тобольск помочь царской семье вырваться из большевистского плена. Но в первых числах июля 1918 году его арестовывают, заподозрив в неладном. Раненый, Павел бежит из тюрьмы, но помочь царской семье не может – слишком поздно.

                В конце 1918 года он был отправлен вдовствующей императрицей Марией Фёдоровной с посланием к английской королеве Александре, содержащем просьбу помочь с расследованием обстоятельств убийства царской семьи. Молодой русский офицер был принят английской королевой. Вместе со следователем Соколовым Булыгин занимается расследованием  убийства. Через Владивосток, Харбин и Белград он добрался до Парижа, где вместе с Н. А. Соколовым продолжал расследование дела об убийстве императорской семьи. Работа была сложная и опасная. Впоследствии, уже будучи в эмиграции, он написал «Воспоминания о работе со следователем Соколовым», напечатанные по-английски под названием «The murder of the Romanovs. The Authentic Account» (14). (Убийство Романовых. Достоверный отчет).

                В газете «Новое русское слово» в 1936 году была напечатана статья Петра Пильского на смерть Павла Булыгина: «После революции П. П. Булыгин вступил в Белую армию, совершил с нею походы, в том числе и ледяной, а затем по велению вдовствующей императрицы Марии Федоровны, уехал в Сибирь на розыски царской семьи… На войне он пробыл до самого конца, был ранен, контужен, получил несколько отличий – этот человек вообще отличался большой смелостью, большим личным достоинством и бескорыстием» (15).

 

Пора седлать привычного коня.

Зовет труба вдали призывно где-то.

Пора мне в путь. Что ждет еще меня,

Охотника, скитальца и поэта?

 

6. ПРИЧИНЫ ОТЪЕЗДА

 

                На творчестве и биографии Павла Булыгина я хочу остановиться более подробно, так как невольно возникает вопрос, что заставило молодого, одаренного поэта, покинув пореволюционную Россию, уехать в незнакомую страну почти на десять лет. Предположений может быть много, как например, – поиск работы, романтика экзотической страны, страсть к путешествиям, к познанию нового, как и у Рембо, и у Гумилева. П. Булыгин писал: «Я не ваш, я – чужой. Я – бродяга поэт. / Я люблю запах воли и моря». Это ли манило его прочь из шумных городов? Или, устав от постоянных скитаний, без родины, без друзей, разочарованный в жизни, он ищет пристанища для больной души. В стихотворении «Берегите цветы» двадцатитрехлетний поэт восклицает с такой страстью и с таким отчаянием:

 

Мы все сошли с ума! Во тьме кромешных дней,

Бессмысленных, ужасных преступлений

Мы растоптали жизнь и мечемся над ней,

Как жуткая толпа безумных приведений!

 

                Интересно, что в этом стихотворение он уже не участник событий, а ее наблюдатель свыше. Он над ней, над этой жизнью, в которой он больше не существует. И потому стремление его начать с «нуля», как бы с «чистого листа», «поиск себя», вполне объяснимы даже в этих строках его стихотворения.

                Другое объяснение его отъезда можно найти в письме его жены, Агаты Титовны Шишко-Богуш. «Он был рыцарь своей мечты, которой больше нет» (из письма Агаты от 14 мая 1965 г.), т. е. потеря цели, мечты о другой России, увели его в дебри незнакомой страны. Вспоминается рассказ Льва Толстого «Отец Сергий»: «Кроме общего призвания жизни, которое состояло в служении царю и отечеству, у него всегда была поставлена какая-нибудь цель, и, как бы ничтожна она ни была, он отдавался ей весь и жил только для нее до тех пор, пока не достигал ее. Но как только он достигал назначенной цели, так другая тотчас же вырастала в его сознании и сменяла прежнюю».

К тому же выбору Абиссинии послужил и такой простой факт, что туда уехали его близкие друзья. В 1922 году по приглашению негуса (16) туда отправился полковник А. Н. Фермор (1886-1931), как и Булыгин, чудом переживший Ледяной Корниловский поход, а также лейтенант  Российского императорского флота А. И. Бенклевский (1880-1934), служивший в Гражданскую войну у генерала Колчака.

                Вот еще одна из версий его отъезда: «Он хотел испытать новые ощущения, пробовать свои силы в новых незнакомых, удивительных поприщах – храброе сердце, неугасимая энергия, вера в себя, свою судьбу и будущее…» (17).

                Я не исключаю возможность того, что одной из причин отъезда Булыгина из Европы были трудности найти в Европе работу и отрицательное отношение местных властей к эмигрантам. Еще в 1921 году Булыгин написал стихотворение «Предчувствие Востока», где он предсказал гибель Европы, которая по его словам «распяла Христа». И,  возвращаясь к его решению отправиться в Абиссинию, можно сказать, что оно было не спонтанным, а глубоко продуманным. На мой взгляд, причина его отъезда была более сложная, чем только поиск работы и материального благополучия:

 

Раздвоенность в себе я ощущаю:

Жизнь тела дух давно опередил;

В исканиях сокрытых вечных сил

Я духом в неизвестности блуждаю…

 

     Блуждая в неизвестности, он искал пристанища, покоя для уставшей и страдающей души. Возможно, он просто хотел обрести тишину («но эти шорохи беззвучности предвечной!), покой, заглянуть за границы времени и почувствовать божественную силу молчания.

 

Есть ночью миг всеобщего молчанья:

Щель в Времени в предвечность Пустоты;

Незримых крыльев тяжкое касанье

Исполнено особой красоты.

 

                Или, может быть, поиск уединения и ухода от мирской суеты, возможность размышлений о жизни и смерти, полного погружения в себя, желание осмыслить пережитое, стремление к духовному совершенствованию привели его к мысли о далекой стране? Я думаю, что Булыгин принадлежал к категории лермонтовского лишнего человека, разочарованного в жизни с ее войнами и жестокостью. «Я устал от тоски и тревоги», – пишет еще совсем молодой Павел Булыгин, но проживший в невероятных страданиях почти целую жизнь. В стихотворении «Я не люблю людей» поэт, по-видимому, разочарованный в жизни и людях, объясняет свое стремление к одиночеству, к уединению:

 

И в жизни так: чем больше в ней страданья,

Тем бутафория у нас пошлей…

И простота лишь разве в умираньи.

Нет, нет, я не люблю людей!

 

                В 1922 году Павел Булыгин написал такие пронзительные строки, которые во многом могут объяснить его отъезд в далекую, малоизведанную страну: «Мне надо отдохнуть, очиститься от сора / Земных моих путей и от земной тоски».

Вероятно, что сумма всех выше сказанных компонентов сыграла роль в  решении Булыгина поселиться в Абиссинии на десять лет, причем на многие эти вопросы отвечает сам поэт в своих стихах («Я уйду от безумья годов / Свете Тихий, спаси от прозренья»).

 

7. В ПОИСКЕ ДУХОВНОЙ ИСТИНЫ

 

                «Капитан П. Булыгин был старшим в нашем Харакском отряде. Это был молодой, но очень серьезный, вдумчивый, религиозный, увлекающийся теософией и всей душой преданный царской семье офицер…», – так вспоминает Булыгина некий есаул Грамотин, лично знавший Павла Петровича. Из этих воспоминаний становится понятно, почему Булыгин выбрал такую отдаленную африканскую страну – для него она стала той далекой точкой, где он мог размышлять и искать пути к самопознанию, т. е. продолжать заниматься теософией. Немаловажен здесь и тот факт, что источником теософии являлась Восточная философия. Особенность русской философии заключается в том, что она восходит к аскетической традиции восточного православия. Эта особенность в течение многих столетий определяла духовную жизнь России.

                К этому времени в России уже была известно учение Елены Блаватской «Тайна доктрины». Теософское учение было популярно в России в начале 20 века. Елена Блаватская, основала первое теософское общество в Филадельфии (США), в 1875 году. Оно до сих пор существует, и расположено в маленьком уютном доме на улице Сэмсон, где жила  Блаватская. Там же были заложены основы более широкого теософского движения. Поэты А. Белый, М. Волошин, Д. Кленовский, З. Гиппиус, Д. и Мережковский, Б. Поплавский и др. увлекалась антропософией, эзотерической философией, перекликающейся с теософией.

                Вероятно, Булыгин проявил с детства интерес к теософии, оккультизму, религии, интерес к познанию души и духовного сознания, который он позднее углубил. Знания теософии отразились и в его творчестве, и положили начало его поиска своего внутреннего «я». Он восклицает: «Покорно подчиняясь Высшей силе, / Пора, пора сбираться снова в путь!»

                Именно здесь, в далекой и неизведанной стране, уединившись, слившись с чужой природой, стремился Булыгин по-новому осознать себя («В румянце розовом угасшего заката / есть тайная к познанью Бога дверь»), раскрыть свою творческую природу, открыть дверь к «познанью Бога», и найти ту «Ясность», которая бы осветила его дальнейший путь.

                Воспоминания о минувшем имели над ним «какую-то особенную власть». Уход, отречение и заточение дают ему возможность осмыслить прошедшие, тяжелые годы скитаний. В стихотворение «Отчаяние» он пишет, обращаясь к Высшей силе:

 

Я так истомлён на пути,

Я страстно молю лишь забвенья.

Позволь мне, хотя б в сновиденьи,

В минувшую Ясность уйти!

 

                Философские размышления Булыгина, по всей вероятности, были близки к философии Николая Бердяева, когда мысли  о человеке, его жизни, смерти и бессмертии понимались не столько как интеллектуальное осмысление, сколько как непосредственный опыт человеческого бытия. Именно такого духовного осмысления  жизни искал и Артюр Рембо в своем уединении. Исследователь жизни Рембо, Бенжамен Фондан (18) писал о том, что Рембо попытался «дать ответ» не философским учением или поэтическим произведением, а самой своей жизнью. Тот же духовный поиск через жизненный опыт мы находим и у Павла Булыгина. Николай Бердяев писал: «Дух человеческий – в плену. Плен этот я называю “миром”, мировой данностью, необходимостью…. И истинный путь есть путь духовного освобождения от “мира”, освобождения духа человеческого из плена у необходимости» (19) (Париж, март, 1926 г.). Познание Истины заключалось не в ее созерцании, чтобы ее познать – ее надо было прожить и понять физически, а не путем умозаключений. Эту мысль мы прослеживаем и в поэзии Павла Булыгина. Он находится в постоянном движении, поиске этой Истины и изучения истоков познания, «во тьме» он ищет дорогу к свету:

 

                                        ВО ТЬМЕ

 

Одиноко иду. Ни звезды. Ни просвета.

Ночь темна, как душа, разлюбившего мир.

Кто-то крикнул вдали – я не слышал ответа.

Это леший сзывает нечистых на пир.

Но куда я иду? – Я не знаю…. Всё странно…

Вот споткнулся о камень опять. Упаду!..

Я сегодня проснулся особенно рано,

И решился, вставая, – довольно, пойду!

Я не знаю куда, – знаю только, что надо,

Что я ждать уж не в силах. Что я должен идти.

Одинокая ночь… одинокому рада…

Я чего-то ищу…. И я должен найти.

                                                                                Германия

 

                Еще находясь в Германии, размышлял поэт о поиске своей Истины. В стихотворении, озаглавленным «Истина», Булыгин пишет о том, что блуждая в темноте, в поисках ее по трудным жизненным дорогам он тоскует об Истине, «не зная, что Она всегда, везде пред нами».

                Как известно, в Эфиопии существовала своя философская школа, заложенная еще в 16-17 веках неким Зера Якоба, которого сравнивали с Декартом. В своих учениях он сочетал знания нескольких религий, включая еврейскую и исламскую религии. Он писал о том, что человеческий Разум может найти Истину, если он ее ищет, не боясь стоящих перед ним трудностей.

                Теософское учение было направлено на то, чтобы верить не только одному Богу, но и стремиться «изучить беспредельность тайных психологических сил, скрытых внутри человеческой психики; развивать и совершенствовать эти силы» (Е. Блаватская). Пройдя ад войны, Булыгин был человеком глубоко верующим и часто в своих стихах он обращался к Богу: «Христос, спаситель мой, я вновь к тебе взываю! / О, научи меня любви, молю!». В поисках этой любви он сознательно выбирает путь аскетического совершенствования, уход в пустыню, как совершали подвиги первые христиане, жившие в пустыне, чтобы познать себя в результате духовного сосредоточения.

 

Я снова закричу от боли,

И буду звать ее… одну…

В часы глухих моих безмолвий

Я буду слушать Тишину.

 

И кто-то теплый, кто-то нежный,

Шепнет склонившись: «Не забудь!»

И, засыпая, в дали снежной

Провижу я мой странный путь.

 

                Судьба Павла Булыгина заслуживает особого внимания хотя бы потому, что этот замечательный поэт и человек, проживший большую часть жизни вне России, долгие годы оставался в забвении. Как и у многих поэтов первой волны эмиграции, ностальгия и глубокая тоска по родине, поиск смысла жизни, своего пути, смерть и любовь, Бог и Истина – основные темы его поэзии:

 

Как хочется домой, как тяжела чужбина!
Я так измучился на жизненном пути.
Моих полей широкая равнина,
Мои леса, о, если б к вам уйти!

Мой тихий дом, моя семья родная,
Я вижу вас в печальном грустном сне.
Как рвется к вам моя душа больная!
Мне тяжело – молитесь обо мне…

                                                                                Харбин, 1920 г.

 

8. АФРИКАНСКИЕ МОТИВЫ В ПОЭЗИИ П. БУЛЫГИНА

 

                Первое знакомство с неизведанной африканской страной вызывает у Павла Булыгина восторг:

 

Солнце Старой Пустыни отрадно и благостно.

Горя мелкий ручей под лучами иссяк.

Звоны воли моей беспечальны и радостны, –

Я в Пустыне – Колумб-Открыватель, Моряк!

 

                Впоследствии, покоренный экзотикой африканской страны, Булыгин пишет еще целый ряд прекрасных стихов, навеянных красотой и дикостью окружавшей его природы:

 

И день, и ночь смешались на земле.

В лиловом сумраке поднялись кряжи,

Воздушные в вечерней полумгле,

Как кружево какой-то тайной пряжи.

 

                Или в стихотворении «Базар» он так описывает красоты Аддис-Абебы, столицы Абиссинии:

 

И надо всем такой манящий

Зеленый шелк соседних гор,

И дальше – в небо уходящий

Лилово-розовый простор.

                                                Абиссиния, 1925 г.

 

                Живя в Абиссинии, он был сначала инструктором армии негуса, затем заведовал кофейной плантацией (помните Рембо?). «Его всегда тянуло к необычайному, в далекие страны, экзотические миры…» (Петр Пильский). Там Булыгин написал ряд очерков: «Современная Абиссиния», Русские в Абиссинии», «Чем занимаются русские в Абиссинии», «Жизнь русских в Абиссинии» и др.

                Странствие души поэта также таинственно, как его физическое пребывание в той или иной стране: Но, даже живя на чужбине, душа поэта оставалась там, где прошли детство и юность, в те родные места, где писались первые строчки стихов, где впитывала душа музыку русской поэзии.

 

                                В изгнаньи, вдалеке родного края,

                                Где я теряю молодость мою,

                                Как птица в клетке грустно я пою,

                                Минувшее напрасно вспоминая.

                                                Павел Булыгин. «Оборванный сонет», 1921 г.

 

                Эти строки булыгинских стихов напоминают мне стихи Осипа Мандельштама: «Я печаль, как птицу серую, / В сердце медленно несу». Читая стихи Булыгина этого периода, невольно также приходят на ум стихи поэтов «парижской ноты», которые Булыгин, по всей вероятности, хорошо знал, побывав в Париже и познакомившись там со многими из них.

                Уехав из России в 1920 году, и путешествуя по Европе, он восклицает: «Какое счастие дышать / Ветрами всех миров над бездной!». Сначала он едет в Латвию, Литву, потом в Берлин, Париж; в Абиссинии он очутился в совершенно другом мире, изолированный от близких ему людей, от привычного общества. Мысли все чаще возвращаются в прошлое, воскрешают память.

 

Я устал от тоски по родному,

Я здесь слишком, уж слишком чужой.

Все мне снится, что еду я к дому

По дороге знакомой такой…

 

9. В ПЛЕНУ ПРОШЛОГО и ПРЕДЧУВСТВИЕ СМЕРТИ

 

                И даже в чужой стране душа поэта остается «в плену» прошлого, в ней царит, смятение, боль и все та же такая острая, такая терпкая тоска:

 

И здесь в горах, среди ветров пустыни,

                                                Среди зыбей песка,

Где прошлое томится и поныне,

                                                Живет тоска моя…

 

                Пожалуй, из всех ностальгических стихов первой волны эмиграции, его ощущения одиночества, тоски, оторванности от родной почвы, самые сильные, самые пронзительные.

 

Пыль чужих дорог  Литературовед Вадим Прокопьевич Крейд, описал жизнь и творчество Павла Булыгина в «Словаре поэтов русского Зарубежья», изданного в Санкт-Петербурге в 1999 году (20). Как рассказал он сам, после выхода книги, его нашла дальняя родственница Булыгина, заинтересовавшаяся судьбой поэта. В результате, в 2009 году вышла книга стихов и прозаических произведений поэта под названием «Пыль чужих дорог» (21), изданных внучатой племянницей поэта, Татьяной Сергеевной Максимовой.

 

Весна опять зазеленела,
Но нам не ясен жданный срок.
Мы неуверенно, несмело,
Бредем в пыли чужих дорог.

                                                                П. Булыгин

 Татьяна Сергеевна Максимова

     У Максимовой также сохранилось 42 письма жены поэта, где она описывает жизнь в Абиссинии и тепло рассказывает о своем муже, о его характере и его особой, трогательной любви к животным, а также 50 писем подруги Агаты, Евгении Лембке. «Агата Титовна пишет письма-воспоминания о событиях более чем тридцатилетней давности. Но от этой эпистолярной ретроспекции картины их африканского бытия не тускнеют, не теряют своих красок, скорее наоборот, водоворот времени как бы шлифует портрет любимого и любящего человека в экзотическом африканском интерьере» (22). По словам жены, Павел Петрович был человек «горячий, честный, прямой, вспыльчивый, как порох, но скоро отходящий и бесконечно добрый». Его поэтический талант долгие годы оставался незамеченным, хотя поэтом он был милостью Божьей, именно какая-то божественная, «космическая» интуиция вела рукой поэта, писавшего такие глубокие и таинственные строчки стихов:

 

Я, наверное, скоро умру, –

Всё тоскую, томлюсь без толку,

Знаешь, как хорошо поутру

Поклониться росе и Востоку.

 

                О поэтической интуиции написано много книг, еще Рене Декарт писал «Интуитивное познание есть озарение ума…». По определению индийских эстетиков – произведение искусства это плод «преизобилования творческой интуиции, аналогичной сверхчувственной интуиции мистика». Мистическое, интуитивное предчувствие смерти особенно остро чувствовали поэты первой волны эмиграции. В 1921 году, будучи еще совсем молодым человеком, Булыгин написал стихотворение, в котором предсказал свою раннюю смерть вне родины, «в пыли чужих дорог»:

 

А в пыли у дороги
Упавший деревянный крест лежит.
И Ангел в трепете к кресту приник,
Узнав Поверженный Скорбящий Лик…

                Интересно, что в 1934 году вышла книга стихов Бориса Волкова под похожим названием «В пыли чужих дорог» (23). Как писал Г. Адамович об авторе этой книги: «Вкус его эклектичен, – по-видимому, он сильнее всего тянется к раннему Гумилеву…» (24). И опять нити ведут к Гумилеву. В этом сборнике заметно знакомство Б. Волкова с «Чужим небом» Гумилева. Возможно, что названия этих двух книг «Пыль чужих дорог» и «В пыли чужих дорог» простое совпадение, совпадение по схожести судеб, по жизни, прошедшей «в пыли чужих дорог». Жизнь Волкова, также как и жизнь Гумилева, и Булыгина была трудной и яркой, судьба бросала его из одной страны в другую, пока Волков не поселился в Америке, но трагически погиб под колесами автомобиля в 1953 году. Другой поэт, живший в Абиссинии, Иван Хвостов, умер в 1955 году, незадолго до этого, попав под колеса проходящего поезда. Так трагически странно переплетаются судьбы этих поэтов.

 

10. «КАК Я МЕЧТАЛ О СИНИХ НЕБЕСАХ»

 

                Впервые прочитав книгу стихов Павла Булыгина, понимаешь, какой необыкновенно сильной и романтичной личностью был поэт, переживший так много и так много повидавший за свою короткую, но полную событий жизнь. В 1917 году в Петрограде юный Булыгин писал в стихотворении «Гибель безумца»:

 

Как был я юн! Как ввысь стремился,

Как я мечтал о синих небесах!

Но сил не рассчитал,…разбился…

И крылья сломаны…и мрак в глазах…

Прощай мечты!..

                                                Петроград, 23 января, 1917 г.

 

                Страдания его, горячее сердце, романтика души, и громкий, надрывный поэтический голос напоминают жизнь и творчество другого поэта-романтика, участника Белого движения, Ивана Савина. Вот стихотворение Ивана Савина, написанное в 1924 году:

 

И брызнет полночь синей тишью.

И заструится млечный мост…

Я сердце маленькое вышью

Большими крестиками звезд.

 

И, опьяненный бредом лунным,

Ее сиреневым вином,

Ударю по забытым струнам

Забытым сердцем, как смычком…

 

                Героический и романтический голос, как и у Савина, слышится в этих строках булыгинских стихов:

 

Я жил! Я жил! И я сгорел…

Пусть я раздавлен у порога, –

Но я дыханием согрел

Один янтарь на четках Бога!

 

Или:

 

Придет пора! Блеснет зовущей новью,

Опомнится родимая земля!

Омоем мы своей горячей кровью

Всю ржавчину усталого Кремля!

 

Теперь же здесь, пока мне Бог поможет,

Я буду петь упрямое свое,

А если песни эти вас тревожат,

Вы выньте сердце русское мое!

 

                Вадим Крейд так охарактеризовал поэзию Павла Булыгина: «Мужественная, романтизированная и грустная экзотика его стихотворений восходит к раннему акмеизму. В некоторых стихах заметно влияние блоковских ритмов, романса, цыганских песен… Лучшие стихи Булыгина мелодичны, напевны, проникнуты искренним и сильным чувством» (25). Блоковские, романтизированные настроения в поэзии Булыгина носят характер трагический. Так, например, расставание с любимой женщиной оставило тяжелый след в сердце поэта почти на десять лет:

 

Все кончено, и нет давно обмана,

Я сам вернул ненужное кольцо.

Так для чего ж взглянуло из тумана

С такой тоской знакомое лицо.

 

                Читая эти строки, невольно вспоминается блоковское стихотворение «О доблести, о подвигах, о славе…». Тот же ритм, настроение, боль по утерянной любви. В 1916 году умирает от туберкулеза любимая девушка поэта, Наталья Гедроиц, долгие десять лет не может забыть ее Павел Булыгин. Тема смерти любимой – тема не новая в русской поэзии, но сила его тоски, чувства его, доведенные до предела, до самого высокого накала, поражают тем, что через много лет в них еще живет глубокая, неожиданная и тихая тоска («мне грустно, далекий мой друг»):

 

И неизбежней, и яснее

Тоска невозвратимых грез,

И благодарней, и нежнее

Из рамки взгляд твой, полный слез…

                                                                Абиссиния

 

                В 1926 году в его жизнь приходит удивительная женщина, Агата Титовна Шишко-Богуш, сестра его давнего дореволюционного друга. Она жила в Риге, он в Абиссинии. Они переписывались почти два года, и, наконец, встретившись в 1928 году, уже не расставались. Романтическая история их встречи и любви описана Агатой Титовной в сохранившихся письмах к подруге. Ей Павел Булыгин посвятил свои лучшие стихи о любви. И все же, несмотря на то, что рядом была любимая, любящая, верная и преданная женщина, тоска не покидает его:

 

Разметалась, угрозу и страсти тая,

Непонятная, злая Пустыня.

И тоскует душа беспредельно моя

С бездной звездной сливая святыню.

 

                    Часто в своих стихах Булыгин использует образ звезд. Причастность его к миру звезд является как бы отражением его романтических настроений. В то же время, для Булыгина звезды – это не только символ прошлого и будущего, или напоминания о России. В них он видит божий знак, «синие мысли далекого Бога». Звездный свет – это свет таинственной и далекой родины, как у Ивана Савина: «Зеленый свет сбежит по скалам, / Как изумрудная слеза». Или у Ивана Елагина: «Помнишь звезды. Наши звезды помнишь? / Нас от звезд загнали в погреба». Одна из книг Ивана Елагина называется «Тяжелые звезды». «Холодные звезды тревожного марта / Бледнели одна за другой за окном», так видел звезды Гумилев. У Ивана Хвостова его путеводная звезда появилась на небосклоне, когда разбился о волны его жизненный «чёлн»: «Моя звезда, ты появилась, / Чтоб мою гибель увидать».

 

Много в пути вспоминается, много…

Горько и гневно смотрел я назад…

Синие мысли далекого Бога

Звездными каплями в небе дрожат.

                                                                П. Булыгин

 

           Поэзия Павла Булыгина, как и поэзия Ивана Хвостова, и Ивана Савина, была высоко гражданственна. Пройдя все ужасы войны, потеряв родных и близких (У Ивана Хвостова, как и у Ивана Савина, погибли три брата, защищая Россию), поэзия была дневником чувств и летописью страданий.

                В 1934 году, оставив Абиссинию, Павел Булыгин отправляется ходоком от старообрядцев в Парагвай, где он основал русскую старообрядческую деревню:

 

                                За облака я часто принимал

Сквозные контуры Синая.

Я русскую деревню основал

В лесах глухого Парагвая.

 

11. «ВЕРНИ МЕНЯ РОССИИ, БОЖЕ!»

 

                В этом году исполнилось 120 лет со дня рождения Павла Булыгина и 80 лет со дня его смерти. Павел Петрович Булыгин скоропостижно скончался 17 февраля, 1936 года, на террасе своего дома в предместье Асунсьона (Парагвай), в крайней нищете от кровоизлияния в мозг, через две недели после своего сорокалетия. Так описала его смерть вдова поэта: «17 февраля 1936 года сидели на веранде. Павлуша читал вслух отрывок из Трех мушкетеров. Вдруг задохнулся, откинулся, и его не стало» (из письма от 22 сентября 1965 года). В некрологе, появившемся в одной из эмигрантских газет, были такие слова: «Странник, воин, поэт, неугомонный кочевник… – поразительное и чудесное сочетание черт. У него было выразительное лицо, смелое сердце, громадный темперамент…». Как и многие поэты его времени, Булыгин предчувствовал свою раннюю смерть:

 

Жизнь кончена. Пробил внезапный час,

Последняя хрипит еще минута.

Кольцо неосторожное замкнуто.

И за окном усталый свет погас.

 

                В 1935 году в Парагвае он напишет стихотворение, посвященное другу, А. Башмакову, который скончался от ранений во время переворота в Парагвае в феврале 1936 года, в тот же день, что и Булыгин, отправившись на поиски гроба для захоронения друга:

 

Быть может, срок уже намечен,

И вздох последний близок мой.

Заглянут в гроб пугливо свечи.

Душа уйдет… опять домой…

 

                После смерти мужа Агата Титовна нашла в кармане покойного четверостишие, написанное на блокнотном листочке:

 

Мне пальмы не нужны…

Верни меня России, Боже!

Мне иволга родимой стороны

Всех райских птиц сейчас дороже…

 

                Эти строки были написаны поэтом в Асунсьоне, 15 февраля, 1936 года – за два дня до смерти. В этом предсмертном крике поэта выражена вся трагедия его жизни вдали от России. И никакая экзотика, любовь преданного друга, творчество, великая цель, не могли спасти его от тоски по родине. Последние годы Павел Петрович много пил, и только тогда, забывшись, теряя рассудок, заглушал он свои страдания. Его душа недолго блуждала по далеким пустыням Африки, по близкой его сердцу стране поэзии, в мировой вселенной в поисках своей Истины, Ясности, Покоя. Но тот желанный Покой обрела его неуспокоенная душа только в уходе из мира реального, оставив на память «Это предчувствие близкой разлуки. / Призрак проплывший конца».

                Впервые имя Павла Булыгина появляется в печати в 20-х годах, хотя стихи он писал с детства. Первые публикации были в берлинском журнале «Двуглавый орел», органе правого крыла русских монархистов. Там же за два последующих года было опубликовано одиннадцать стихотворений поэта и цикл рассказов «Страницы ушедшего». В одном из берлинских журналов некий А. Рогачев пишет: «…это передача, вылившихся из души настроений, навеянных личными страданиями и страданиями родины» (26). При жизни вышел один сборник стихов – в Берлине, в 1922 году, под названием «Стихотворения» (27), посвященный Вдовствующей Императрице Марии Федоровне. В эпиграфе к книге он напишет строки, ведущие нас в самую глубину понимания его души и его беспредельной тоски по родине:

 

К Твоим стопам Страдалица Царица

Дерзаю я смиренно положить

Разрозненные первые страницы

Своей тоски и мыслей вереницы,

И о прощеньи Родины молить.

 

                В 1930 году, живя в Абиссинии, Павел Булыгин получает первую премию на конкурсе русских поэтов в Варшаве за поэму «Пороша», написанную онегинской строфой. «Лучшие стихотворения Булыгина мелодичны, напевны, проникнуты искренним и сильным чувством», – пишет Вадим Крейд в «Словаре поэтов русского Зарубежья» (28). Я думаю, что имя Павла Петровича Булыгина достойно занять одно из самых почетных мест в русской зарубежной поэзии.

 

12. ПОЭТ ИВАН ХВОСТОВ – ЖИЗНЬ В АБИССИНИИ

 

Иван Сергеевич Хвостов  Как я уже писала, Абиссиния стала домом и для другого русского поэта, князя Ивана Сергеевича Хвостова, поэта со своей сложной и драматической судьбой. Отец Хвостова погиб в 1909 году во время покушения на Столыпина. Сам он служил в Семеновском полку, был тяжело ранен. В стихотворении под названием «Родному Семеновскому полку» молодой Иван Хвостов, разочарованный жизнью, но верящий в будущее Росси, писал:

 

– «Он умер!» – со злобой твердили враги.

Былое погибло и смято.

Какому безумцы мечты дороги,

Кому наше прошлое свято?

—————–

То старая слава пылает в груди.

Семья собралась полковая.

Семеновцы снова идут впереди,

За ними – Россия Святая!

                                                                      Февраль, 1918 г.

 

В 1918 году молодой Хвостов был трижды приговорен большевиками к расстрелу но, по чистой случайности, его избежал. Получил он свободу, совершив удачный побег из тюрьмы. Князь Хвостов создал Добровольческий полк по охране вдовствующей Императрицы Марии Федоровны. Как и Иван Булыгин, молодой поэт прошел через ад войны и смертей родных ему людей. В одном из своих лучших стихотворений «Могилы», написанного в 1925 году он вспоминает тех, кто погиб в Крыму или «в Донских безбрежных степях» или «в тени мне родственного дыма, / в московских родственных стенах»:

 

Увы, чтоб сердце сохранило

Воспоминанья о былом,

Везде безмолвные могилы

Остались на пути моем.

 

До переезда в Абиссинию он жил в Париже и Германии. Но Европа не привлекала поэта – он называл ее той «пустыней, где царили «лицемерие», «безумье» и «безбожье». И оттого пустыня далекой африканской страны и «вой шакала» были ему милей, чем «продажный, хриплый» голос Европы:

 

Пустыня! Звездное распятье

На потемневших небесах.

Европа! Шлю тебе проклятье

В моих истерзанных мечтах!

Нет, я не сын твой! Отрицаю

Твое презренное родство,

И с ног усталых отрясаю

Я прах гниенья твоего!

 

В 1924 году князь Хвостов уехал в Абиссинию на поиски своего счастья. И только в далекой, дикой и первозданной стране нашел Иван Сергеевич покой и цель жизни. Через год после приезда в Абиссинию, усталый душой, скорбящий по России и погибшим родным и друзьям, откроет он в своих стихах тайну своего решения поселиться вдали от цивилизации:

 

Настанет день и я, возможно,

Пойду паломником живым,

Всю землю обойду тревожно

К могилам близким и святым.

 

А, может быть, мой круг свершая,

Безрадостный окончив путь,

Вдали от всех, изнемогая,

Покой найду я где-нибудь.

 

 В Аддис-Абебе Иван Сергеевич нашел покой и свой новый дом. Там он организовал русскую общину. Но, несмотря на всю свою деятельную жизнь, Иван Хвостов все же, как и Булыгин, чувствует себя в этой далекой африканской стране чужестранцем:

 

Я знаю, в душу не проник

Пустыни многоокий миг,

Не стерли новые картины

Мне образ северной равнины!

 

Местные жители называли Ивана Сергеевича за его доброту «Божьим человеком». После войны он помог многим невозвращенцам найти дом в Эфиопии, где была к тому времени уже немалая русская община. Прожив вне России больше 30 лет, Иван Хвостов полюбил эту загадочную и гостеприимную страну, оставаясь там до конца жизни. Он получил особую благосклонность и признание императора Хайле Селассие за перевод на ахмарский язык всего Гражданского кодекса Наполеона и за свою адвокатскую работу. «Благосклонность эфиопского монарха явилась следствием известности Хвостова, как защитника бедных, нередко угнетаемых представителей местного населения, которым он оказывал услуги совершенно безвозмездно», – пишет в книге воспоминаний Константин Синькевич, лично знавший Ивана Хвостова и его семью (29).

О своей новой родине написал он много стихов, вдохновленный ее необычной и красочной природой:

 

Безмолвно, пустынно, песчано!

Как светлый янтарный платок,

Блестящими блестками тканый,

Лежит бесконечный песок.

 

Иван Сергеевич Хвостов. Песни Альконоста   Цикл стихов «Восток» включен в его единственный сборник «Песни Альконоста» (30). Поэтом Иван Сергеевич Хвостов был негромким, писал в стол, для себя («пускай лишь для себя нанизываю строчки»). И только после его смерти вдова поэта, графиня Наталья Владимировна Татищева, с помощью друзей издала небольшую книжку его стихов, следуя завету мужа: «Последнюю тетрадь с печальными стихами / Тебе, мой друг, спешу я передать». Любимой и любящей жене, и верному другу, посвятил поэт цикл стихов «Голубые октавы».

                Петр Евграфович Ковалевский, известный историк и литературовед, пишет в предисловии к его книге: «Иван Сергеевич Хвостов не принадлежит ни к одной из зарубежных групп. Он был поэтом отшельником, оторванным от литературной среды. Но тем сильнее, и часто скорбнее, звучат его слова о далекой родине…». И далее: «И. С. Хвостов не принадлежит ни к какой поэтической школе. Вся его поэзия есть отголоски великих русских поэтов, строки, навеянные Тютчевым, но он не стремился создать что-то новое, занять место поэта. В своих стихотворениях он изливал свою душу, и только после его смерти через его творчество вполне выявился образ этого рыцаря долга и чести».

                По всей вероятности, Иван Сергеевич Хвостов был знаком с поэзией Павла Булыгина, так как у него есть стихотворение с эпиграфом из стихотворения Булыгина, но документальных свидетельств об их личном знакомстве нет.

                В Абиссинии Иван Хвостов продолжает писать стихи, в которых звучала та же ностальгическая нота, тоска по покинутой родине, тоска одинокого человека, прошедшего трудный путь вдали от России – те же мотивы, что и у поэтов его поколения:

 

Как странно! Не правда ль, как странно!

Я здесь одинок; ты – одна.

Осенняя вьюга туманно

Стучится мне в ставни окна.

И грезится счастье обманно,

И плачет далеко весна.

Как странно! Неправда ль убога

Житейская наша дорога?

 

                Как Гумилев, Блок, Рембо и Булыгин, Иван Хвостов погиб в расцвете своих творческих сил. Вот что пишет о его кончине Константин Синькевич: «Видимо, потеря ног ускорила его кончину. Он умер в сравнительно молодом возрасте, всего 66 лет от роду, в марте 1955 года. На кладбище гроб провожала огромная толпа народа во главе с представителями правительства. Ведь его хорошо знало не только белое население столицы, но и черное. Сам Император после похорон нанес визит вдове, Наталье Владимировне, прибыв к ней в дом лично выразить соболезнование» (31).

                Судьбы разные, но такие одинаковые по своему трагизму. Петр Ковалевский в предисловии к единственной книге стихов Ивана Хвостова писал: «… нельзя русского поэта оторвать от русской стихии. Поэзия “часть души”… а душа его была там, в далекой, но, в тоже время, близкой по воспоминаниям родине» (32). Эти слова можно в полной мере отнести не только к жизни Ивана Хвостова, но и к жизни, и творчеству поэта Павла Булыгина. Их имена нельзя забыть!

                История русских поэтов, живших в Абиссинии, – это история мужества, это глубочайшая трагедия людей, оторванных от родной земли. Судьба каждого из них была одинаково драматична и загадочна, но они оставили нам в наследство свои стихи – историю их короткой и многострадальной жизни под «чужим небом», на котором светили «чужие звезды», так напоминавшие им о потерянной навсегда родине.

 

ЧУЖИЕ ЗВЕЗДЫ… Я устал.

Воспоминания тускнеют,

Жизнь переполнила бокал,

И капли, падая, твердеют.

                                                                Павел Булыгин

 

ПРИМЕЧАНИЯ

 

1. Лялина М. А. Путешествие по Абиссинии Теодора Бента в 1893 г. – СПб, 1896.

2. Его перу принадлежит также научный комментарий к описанию путешествия в Эфиопию епископа Ованеса – одного из видных иерархов армянской церкви.

3. Тураев Б. А. Абиссинские хроники ХIV—ХVI в.в. – Москва: Изд-во Академии Наук, 1936.

4. Газета «Возрождение» , № 4055, 5 декабря 1936 г.

5. Там же.

6. По другим источникам его прадед, Ганнибал, был рабом с южных берегов озера Чад, подаренным русскому царю Петру I османским султаном.

7. Miller, Henry. The Time of the Assassins: A Study of Rimbaud. – NY: “New Directions Books”, 1946.

8. «Rimbaud turned from literature to life» (Henry Miller).

9. Формальное написание города – Харрар (Harrar), но в энциклопедии он значится как Харар (Harar). Оба написания правильные.

10. Газета «Возрождение», № 3800, 29 ноября 1935 г.

11. Булыгин Павел. Янтари. Стихотворения. Предисл. П. Пильского. – Рига: 1937, 152 стр.

12.Газета «Сегодня» (Рига), № 172, 1928 г.

13.Журнал «Рубеж» (Харбин),  № 11 (528), 1938, С.19-20.

14. Bulygin Paul, Kerensky Alexander F. The murder of the Romanovs. The Authentic Account.– New York: R. M. McBride, 1935.

15. «Новое русское слово», № 8484, 24 апреля, 1936 г.

16. Титул императора Эфиопии вплоть до свержения монархии в 1975. Негус был главой государства и главой правительства, сосредотачивал в своих руках полную исполнительную и законодательную власть. Легендарно — потомки Соломона и царицы Савской, выходцы из народа тигре.

17. Пильский П. Предисловие к сб. «Янтари» – Рига, 1937.

18. Fandane, Benjamine. Rembaund le Voyou – Paris: Denoel de Steel, 1933.

19. Бердяев Николай. Смысл творчества. – Париж, ИМКА-ПРЕСС, 1985.

20. Словарь поэтов русского Зарубежья. Составители В. Крейд, Д. Бобышев, В. Синкевич. – СПБ: РХГИ, 1999, С. 43.

21. Булыгин Павел. Пыль чужих дорог. Собрание стихотворений. Изд. 2-е. – Москва: Academia, 2009.

22. Крылова Н. Л. Хорошо иметь любимую женщину или преданного кота. // Восточный архив, Выпуск № 17, 2008.

23. Волков, Борис. В пыли чужих дорог. Стихи. – Берлин: Парабола, 1934.

24. «Последние новости», 8 февраля, 1934 г.

25. Словарь поэтов русского Зарубежья. Составители В. Крейд, Д. Бобышев, В. Синкевич. – СПБ: РХГИ, 1999, С. 44.

 26. «Двуглавый орел» (Берлин), № 30, 1922 г.

27. Булыгин, Павел. Стихотворения. – Берлин: Изд-во «Град Китиж»,1922.

28. Словарь поэтов русского Зарубежья. Составители В. Крейд, Д. Бобышев, В. Синкевич. – СПБ: РХГИ, 1999, С. 44.

29. Синькевич, Константин. Вне родины. – Москва: «Воскресенье»; Рыбинск: Изд-во ОАО «Рыбинский Дом Печати», 2004, 484 стр.

30.  Хвостов, Иван. Песни Альконоста. – Брюссель: Издание журнала «Перезвоны», 1960, 160 стр.

31. Синькевич, Константин. Вне родины. – Москва: «Воскресенье»; Рыбинск: Изд-во ОАО «Рыбинский Дом Печати», 2004, 484 стр.

32. Хвостов Иван. Песни Альконоста – Брюссель: Изд-во  журнала «Родные перезвоны»,  1960.

 

ПОДПИСИ ПОД ФОТОГРАФИЯМИ

 

  1. Михаил Бабичев.
  2. Артюр Рембо
  3. Поль Валери
  4. Портрет Николая Гумилева. Работа филадельфийской художницы Инны Лазаревой.
  5. Хайле Селассие, негус (король) Абиссинии.
  6. Павел Булыгин
  7. Павел Булыгин
  8. Обложка книги о Павле Булыгине «Пыль чужих дорог»
  9. Агата Булыгина, жена поэта
  10. Обложка книги Ивана Хвостова «Песни Альконоста».

 

image_printПросмотр для печати
avatar

Об Авторе: Елена Дубровина

Елена Дубровина — поэт, прозаик, эссеист, переводчик, литературовед. Родилась в Ленинграде. Уехала из России в конце семидесятых годов. Живет в пригороде Филадельфии, США. Является автором ряда книг поэзии и прозы на русском и английском языках, включая сборник статей «Силуэты» Составитель и переводчик антологии «Russian Poetry in Exile. 1917-1975. A Bilingual Anthology», а также составитель, автор вступительной статьи, комментариев и расширенного именного указателя к трехтомнику собрания сочинений Юрия Мандельштама («Юрий Мандельштам. Статьи и сочинения в 3-х томах». М: Изд-во ЮРАЙТ, 2018). В том же издательстве в 2020 г. вышла книга «Литература русской диаспоры. Пособие для ВУЗов». Ее стихи, проза и литературные эссе печатаются в различных русскоязычных и англоязычных периодических изданиях таких, как «Новый Журнал», «Грани», «Вопросы литературы», «Крещатик», «Гостиная», «Этажи». “World Audience,” “The Write Room,” “Black Fox Literary Journal,”, “Ginosco Literary Journal” и т.д. В течение десяти лет была в редакционной коллегии альманаха «Встречи». Является главным редактором американских журналов «Поэзия: Russian Poetry Past and Present» и «Зарубежная Россия: Russia Abroad Past and Present». Вела раздел «Культурно-историческая археология» в приложении к «Новому Журналу». Входит в редколлегию «Нового Журнала» и в редакцию журнала «Гостиная». В 2013 году Всемирным Союзом Писателей ей была присуждена национальная литературная премия им. В. Шекспира за высокое мастерство переводов. В 2017 году – диплом финалиста Германского Международного литературного конкурса за лучшую книгу года «Черная луна. Рассказы». Заведует отделом «Литературный архив» журнала «Гостиная».

7 Responses to “Елена Дубровина. Под звёздным небом Абиссинии. А. Рембо, Н. Гумилев, П. Булыгин, И. Хвостов”

  1. Исключительно интересно, очень познавательно. Спасибо!
    Даже в Абиссинию захотелось…
    Анна Немеровская

    • avatar Елена says:

      Спасибо, Анна! Сама бы не отказалась побывать в Эфиопии, только мне кажется, что в 1920-30 гг. она была, наверное, более привлекательной, загадочной и дикой.

      • Благодарю за предоставленную информацию. К сожалению, ознакомился с ней только сейчас, после выхода в свет моей книги “Кругосветная география русской поэзии”, в которой собраны стихи известнейших русских поэтов обо всех странах мира, которые им довелось увидеть, а также 27 статей об отдельных путешествиях русских поэтов. Это своеобразная карта поэтических впечатлений русских о странах земного шара. Булыгин там тоже присутствует, так же, как и многие другие поэты русской эмиграции – всего 85 авторов и более 90 стран Америки, Азии, Африки, Европы, Океании…

        • avatar Елена says:

          Дорогой Эльдар! Спасибо за информацию о вашей (исключительно для меня интересной) книге. Я редактирую американский журнал на русском языке “Зарубежная Россия: Russia Abroad Past and Present”. Если у вас есть статьи о поэтах-эмигрантах, присылайте мне на этот адрес yelena_dubrovin@yahoo.com, а также для журнала “Гостиная” в раздел “Литературный архив”. Читала ваши стихи в 45 параллели — ОЧЕНь понравились!

  2. Спасибо, Елена! Только что всё Вам отправил на Ваше усмотрение и на Ваш выбор.

  3. avatar Igor Leonidovich says:

    Елена, thank you for this interesting and well-researched trove of information and insights. It has been some time since I’ve encountered historical depth in a poetic context. For someone with such a young countenance, you’ve taunted wisdom herself. Since you, as most young people, are clearly in need of humorous poetry’s stimulation, here are two links to my каляки маляки:
    https://allpoetry.com/poem/13706508-Some-Poetic-Commentators—or–Selfies-Tailored-Horde–by-Augustian
    https://allpoetry.com/poem/13706212-Translating-Great-Omar-Khayyam…-by-Augustian
    https://allpoetry.com/poem/13706212-Translating-Great-Omar-Khayyam…-by-Augustian

    Looking forward to more from your excellent pen.

  4. Его сын, Михаил Бабичев, стал первым эфиопским пилотом и национальным героем войны 1935 года, когда Эфиопия победила фашистскую Италию. Михаилу Бабичеву удалось спасти семью императора, которую он вывез во Францию, где они находились пять лет. Таким образом, присутствие русских в стране оставило свой глубокий след в жизни этого африканского государства.
    Это ошибка 1) Михаил Бабичев не мог стать героем войны 1935 года, так как Эфиопия проиграла войну и в 1936 году и была оккупированна. 2) не вывозил семью императора во францию, семья императора находилась в Англии и c 1936- 1941 гг. жила Fairfield House in Bath.

Оставьте комментарий