Лидия ГРИГОРЬЕВА. Фотопоэзия

 

«Фотопоэзия» – это новый жанр, идея создания которого принадлежит известному русскому поэту и фотохудожнику Лидии Григорьевой. Ее работы основаны на синтезе поэзии и фотографии. А основная идея автора – «экстатическое любование прекрасным». Так откликнулся российский телеканал «Культура» на премьеру «Фотопоэзии», которая состоялась в январе 2007 года в Государственном музее А.С. Пушкина в Москве.

За прошедшие десять лет идея фотопоэзии разрослась до масштабов видео и кино-поэзии, в основе которой все-таки всегда лежит Слово во всех его метафорических смыслах и преображениях. 

Журналы и газеты писали об этом так: «Цветы тут оказываются образами космоса («Рождение звезды») и страстными публицистами («Слезы по генералу Гамову»). Они охвачены вполне человеческими страстями и их последствиями («Слезы радости», «Ангел страсти», «Утреннее похмелье»). Словом, полная цветософия, переходящая в цветогеополитику». «Ее фотоработы – это видео-поэмы, фото-драмы и даже фото-трагедии из жизни опиумного мака или камелии, растущих в лондонском саду Лидии Григорьевой. Она фотографирует только несрезанные цветы, только при естественном освещении и только в собственном саду». «Новизна этого события в том, что и стихи, и фотографии, и видеофильмы и даже сам сад, запечатленный в поэзии и фотографии – это творчество одного и того же человека».

К публикации предлагается один из вариантов визуализации текста в рамках жанра фотопоэзии. А именно: литературные эссе Лидии Григорьевой, окантованные реальными фото-образами и фото-картинами.

 

ШМЕЛЬ И КРОКУС

 

Лидия ГРИГОРЬЕВА. Фотопоэзия

Что поняла, в саду копаясь,
Пыхтя и маясь?
Лишь то, что жизнь
сильнее смерти!
Уж вы поверьте…
 

       И снова сад меня удивил. Зима в этом году в Лондоне была суровая: даже заморозки случались по ночам! В здешних местах к этому не привыкли ни люди, ни сады. С грустью думалось, что посаженные осенью тюльпаны и гиацинты, крокусы и нарциссы не выживут, замерзнут. Но они пошли в рост при первом же потеплении.

Я вышла в сад, чтобы порадоваться этому и тут же огорчилась, увидев на газоне горстку луковичных головок. Они, видимо, были случайно нами забыты, и вот всю зиму провели под дождем и ветром. Их и снегом заносило, и морозцем пробивало насквозь. А вот, поди ж ты, к марту и они выпустили на свет свои бледно-зеленые росточки. Из ничего, как говорится, произросли. У себя же самих и взяли силу для произрастания. Выжили – без дополнительного питания, без почвы, без полезного, витаминного питья. Какова сила духа и воля к жизни! Нам бы, человекам, у них поучиться…

Под зимним солнцем  и луной,

Под нежной снежной пеленой,

Из ничего, из «не могу» –

Растет мой сад – назло врагу.

 

Я взяла в руки эти луковички, очнувшиеся, прозревающие и прорастающие из самих себя в белый свет, в небо, в воздушное пространство, и посадила их в садовый контейнер с хорошим компостом. Словно бы в госпиталь отправила на поправку израненных инвалидов этой необычно долгой зимы.

Смотрю на днях: битые жизнью гиацинтовые луковицы уже выпростали вверх свои тугие косички и метелочки. И крохотные крокусы, словно дети, спрыгнувшие с больничной койки при первых же признаках выздоровления, бойко обзавелись бутонами, а сегодня при первом же ярком солнце уже и распустились, раскрыли свои разноцветные, пестрые чашечки. Но они были словно бы меньше росточком, явно бледнее своих здоровых ровесников, благополучно перезимовавших в питательной садовой почве.

Крокусов у нас в саду всегда хоть пруд пруди, так много. Мы любим это радужное и радостное разноцветье. Сегодня и шмели выползли на свет из зимних норок, и гудели весь день, и ныряли в большие, налитые здоровой плотью и силой  крокусы, копошились там, купались в первой весенней пыльце.

Перед закатом я опять вышла в сад. И то, что я увидела, ввергло меня в состояние созерцательного восторга. Большой шмель, очевидно одуревший от первой «дозы» весеннего воздуха и солнца, спал в сердцевине цветочной чашечки. Словно дитя в колыбели! Самым удивительным же и необычным было то, что спал он в цветке еще не окрепшем, с трудом раскрывшем свои лепестки после всех суровых невзгод. И он сам при этом согревал слабое растеньице изнутри, из самой сердцевинки, своим телесным теплом. Большой и пушистый шмель выбрал для отдыха и ночлега не сытый и сильный цветок с хорошей родословной, а бледный и слабый, без роду и племени. Цветок, случайно выживший в житейских передрягах, распустивший свои яркие перышки в детском доме, в детском санатории, в детской больнице.

Не уюта, а приюта искал этот ночной постоялец.

Этот крохотный крокус, ставший для истощенного зимним голоданием шмеля спасением, был когда-то беспризорным найденышем, и тоже был спасен, получил свой шанс на выживание. И теперь словно бы передал его дальше, по эстафете добра.

Безродный приютил Бездомного! Дал ночлег бесприютному, утешил безутешного, накормил, обогрел и спать уложил.  Явил нам чудо милосердия.

ШМЕЛЬ ЗОЛОТИСТЫЙ

 

Необратимая жизнь – коротка,Лидия ГРИГОРЬЕВА. Фотопоэзия

мчится, на стыках грохочет.

Шмель золотистый в устье цветка

долго и нежно хлопочет.

 

И, за витком завивая виток,

в звоне зеленого зноя,

шмель золотой окунает в цветок

тело свое молодое.

 

Зной бесноватый, соленая муть,

грохот вблизи автострады.

Жизнь коротка, но ее обмануть –

нет вожделенней отрады.

 

Не перестанет и не улетит,

далью влекомый душистой,

видишь – витает, слышишь – гудит

шмель золотой и пушистый.

 

Венчиком дымным стоит над цветком

жаркий дурман аромата.

Это не важно, что будет потом,

жизнь коротка, но чревата…

       


КАМЕЛИЯ В СИЯНЬЕ ДНЯ

      Лидия ГРИГОРЬЕВА. Фотопоэзия

                           

Зимним февральским днем, выйдя после церковной службы из лондонского храма Успения Божьей Матери и Всех Святых, я была поражена буйным цветением неведомого мне растения. Невысокое раскидистое деревце с ярко-зелеными глянцевыми листьями было сплошь покрыто роскошными, пышными багряными цветами. Я не могла оторвать глаз от этого ботанического чуда.

Так много лет назад я впервые встретилась с одной из разновидностей японской камелии. Южная Англия с ее теплыми и бесснежными зимами приютила в своих парках и садах много и других завезенных из бывших британских колоний экзотических растений: от пальм и рододендронов до глициний и азалий. Разве что только на любимые мною олеандры и бугенвиллии тут тепла не хватает. Но зато с февраля по апрель, выкипая, как молочная и клубничная пенка, через края садовых оград, цветут разнообразные декоративные вишни. И, конечно же, тут и там в этом кипении виден сиятельный блеск, лоск и глянец царственных камелий – от свадебно белых до нежно-розовых и ярко-алых тонов.

Тогда же у ограды зимнего церковного палисадника я размечталась и поняла, что если мне доведется обладать хотя бы небольшим садом, я обязательно посажу в нем камелию. Так все и случилось. Уже много лет в моем лондонском садике цветут персидская сирень, индийская азалия, крымская глициния и три деревца японских камелий.

Одна камелия в своих притязаниях очеловечиться похожа на страстную цыганку с ярко-красным цветком в прическе. Классическая цыганка Аза. А может быть, и Кармен. Она произросла из купленного в садовом центре отростка и со временем превратилась в пышнотелую яркую особу, разбросавшую по темно-глянцевому зеленому подолу пышной кустистой юбки ярко-красные, самых знойных оттенков, роскошные соцветия.

Второе деревце мне подарили, сказав, что цветы на нем будут бледно-розовыми. И я огорчилась. Ведь и красную камелию я купила только потому, что не было в тот момент другой. А мне хотелось исполнить свою мечту о камелии в своем саду как можно скорее. Бледно-розовый цвет тоже меня не мог бы порадовать, ибо я люблю яркие, насыщенные цвета. Я высказала свои сомнения вслух. И тогда случилось невероятное. Подаренная мне худенькая и бледная девочка-камелия… заболела. Она словно бы услышала мой монолог и обиделась на меня. «Лучше умереть, чем быть нежеланной и нелюбимой!» – словно бы решила она. И стала сохнуть. И отказалась цвести. Ее бутончики, налившиеся соками за зиму, к весне просто опали. А юные листья и вовсе потеряли свой изумрудный блеск, побледнели и покрылись болезненными ржавыми пятнышками.

Что только мы ни делали, как только ее ни лечили! И пересаживали неженку в наиболее солнечные уголки нашего небольшого сада. И подкармливали ее органическим компостом и всякими вкусными, нужными для здоровья удобрениями. Ничего не помогало. Розовая камелия погибала на наших глазах, как погибла от чахотки Маргарита Готье – героиня романа Дюма-сына «Дама с камелиями», воплотившаяся и в знаменитой опере Верди «Травиата».

 

ДАМА С КАМЕЛИЯМИ

 

Камелия моя, ты приболела,

покрылись листья рябью желтизны,

ты, как свеча, оплавилась, истлелаЛидия ГРИГОРЬЕВА. Фотопоэзия

в напрасном ожидании весны.

 

Не будет подвенечного наряда,

тебя изъела долгая зима.

И над тобой рыдает Травиата,

слезу роняют Верди и Дюма.

 

И вызывают страсти роковые,

порочные и гиблые мечты,

блестящие и словно восковые,

заблудшие, роскошные цветы.

 

Камелия моя, ты иностранка!

Вокруг тебя чужой восторг сквозит.

И лишь любви алмазная огранка,

тебя очеловечив, воскресит.

 

И вижу я, судьбу твою листая:

ты вышла из страстей, как из огня,

невинною красой своей блистая,

камелия моя! В сияньи дня…

 

В конце концов, мы отделили от больной камелии черенок и рассадили, словно бы дочку и маму, в два больших керамических горшка. И перестали надеяться на полноценное и здоровое цветение обеих болезненных капризниц. Пусть себе растут, как могут. Пусть и не цветут, если не хочется. В этих пустых и напрасных, казалось бы, заботах пролетело, ни много и ни мало, целых десять лет! И вот прошлой зимой два маленьких вечнозеленых деревца покрылись, наконец-то, бутонами, напоминавшими своим здоровым видом хорошо откормленных младенцев. Будто бы в отместку за мои сомнения в их красоте, оба  деревца раскрыли свои бутоны, словно бы ларцы с невиданными сокровищами. Цветы оказались ярко-розово-малиновыми. Именно такими, о каких когда-то мне и мечталось! Они не были похожи на все другие, встречавшиеся мне ранее. Во-первых, форма каждого цветка отличалась яркой индивидуальностью. Разнообразие цветочных розеток было таким поразительным, что они напоминали собой целое человеческое сообщество, где каждый не похож на другого.

Кроме того, на одной и той же ветке, словно бы сочленившись друг с другом, произросли цветки весьма ощутимо разнополые. Мальчик и девочка. Не иначе. И на здоровье, как говорится! Уж если больную камелию удалось возродить к жизни и цветению, есть на что надеяться и каждому из нас, столь не похожему на всех прочих и остальных.

Говорят, что именно Жозефина Богарне, ставшая потом женой Наполеона Бонапарта, привезла  камелию в Европу с тропического острова, на котором родилась и выросла. Именно она ввела во Франции в моду цветок камелии как женское украшение, прикрепив его однажды к своему бальному платью.

 

КАМЕЛИЯ И ЖОЗЕФИНА

 

Не влюблена и небезвинна,

в алмазах чуткие персты:

камелия и Жозефина –

горячий глянец красоты.

 Лидия ГРИГОРЬЕВА. Фотопоэзия

Заметит даже иностранец:

тут выставляют напоказ

камелии и лоск, и глянец,

креольский блеск лукавых глаз.

 

Касаньем губы холодили

и ускользали на лету…

Они друг другу подходили –

цветок и женщина в цвету!

 

Несло опасностью и риском:

цветок блистательный не пах

ни на балу бонапартийском, 

ни на атласных простынях.

 

Лишь лепестки багряно рдели.

Светился кожи влажный лоск.

И в императорской постели

цветы оплавились, как воск.

 

 

 

«Фотопоэзия» – это новый жанр, идея создания которого принадлежит известному русскому поэту и фотохудожнику Лидии Григорьевой. Ее работы основаны на синтезе поэзии и фотографии. А основная идея автора – «экстатическое любование прекрасным». Так откликнулся российский телеканал «Культура» на премьеру «Фотопоэзии», которая состоялась в январе 2007 года в Государственном музее А.С. Пушкина в Москве.

За прошедшие десять лет идея фотопоэзии разрослась до масштабов видео и кино-поэзии, в основе которой все-таки всегда лежит Слово во всех его метафорических смыслах и преображениях. 

Журналы и газеты писали об этом так: «Цветы тут оказываются образами космоса («Рождение звезды») и страстными публицистами («Слезы по генералу Гамову»). Они охвачены вполне человеческими страстями и их последствиями («Слезы радости», «Ангел страсти», «Утреннее похмелье»). Словом, полная цветософия, переходящая в цветогеополитику». «Ее фотоработы – это видео-поэмы, фото-драмы и даже фото-трагедии из жизни опиумного мака или камелии, растущих в лондонском саду Лидии Григорьевой. Она фотографирует только несрезанные цветы, только при естественном освещении и только в собственном саду». «Новизна этого события в том, что и стихи, и фотографии, и видеофильмы и даже сам сад, запечатленный в поэзии и фотографии – это творчество одного и того же человека».

К публикации предлагается один из вариантов визуализации текста в рамках жанра фотопоэзии. А именно: литературные эссе Лидии Григорьевой, окантованные реальными фото-образами и фото-картинами.

 

ШМЕЛЬ И КРОКУС

 

Лидия ГРИГОРЬЕВА. Фотопоэзия

Что поняла, в саду копаясь,
Пыхтя и маясь?
Лишь то, что жизнь
сильнее смерти!
Уж вы поверьте…
 

       И снова сад меня удивил. Зима в этом году в Лондоне была суровая: даже заморозки случались по ночам! В здешних местах к этому не привыкли ни люди, ни сады. С грустью думалось, что посаженные осенью тюльпаны и гиацинты, крокусы и нарциссы не выживут, замерзнут. Но они пошли в рост при первом же потеплении.

Я вышла в сад, чтобы порадоваться этому и тут же огорчилась, увидев на газоне горстку луковичных головок. Они, видимо, были случайно нами забыты, и вот всю зиму провели под дождем и ветром. Их и снегом заносило, и морозцем пробивало насквозь. А вот, поди ж ты, к марту и они выпустили на свет свои бледно-зеленые росточки. Из ничего, как говорится, произросли. У себя же самих и взяли силу для произрастания. Выжили – без дополнительного питания, без почвы, без полезного, витаминного питья. Какова сила духа и воля к жизни! Нам бы, человекам, у них поучиться…

Под зимним солнцем  и луной,

Под нежной снежной пеленой,

Из ничего, из «не могу» –

Растет мой сад – назло врагу.

 

Я взяла в руки эти луковички, очнувшиеся, прозревающие и прорастающие из самих себя в белый свет, в небо, в воздушное пространство, и посадила их в садовый контейнер с хорошим компостом. Словно бы в госпиталь отправила на поправку израненных инвалидов этой необычно долгой зимы.

Смотрю на днях: битые жизнью гиацинтовые луковицы уже выпростали вверх свои тугие косички и метелочки. И крохотные крокусы, словно дети, спрыгнувшие с больничной койки при первых же признаках выздоровления, бойко обзавелись бутонами, а сегодня при первом же ярком солнце уже и распустились, раскрыли свои разноцветные, пестрые чашечки. Но они были словно бы меньше росточком, явно бледнее своих здоровых ровесников, благополучно перезимовавших в питательной садовой почве.

Крокусов у нас в саду всегда хоть пруд пруди, так много. Мы любим это радужное и радостное разноцветье. Сегодня и шмели выползли на свет из зимних норок, и гудели весь день, и ныряли в большие, налитые здоровой плотью и силой  крокусы, копошились там, купались в первой весенней пыльце.

Перед закатом я опять вышла в сад. И то, что я увидела, ввергло меня в состояние созерцательного восторга. Большой шмель, очевидно одуревший от первой «дозы» весеннего воздуха и солнца, спал в сердцевине цветочной чашечки. Словно дитя в колыбели! Самым удивительным же и необычным было то, что спал он в цветке еще не окрепшем, с трудом раскрывшем свои лепестки после всех суровых невзгод. И он сам при этом согревал слабое растеньице изнутри, из самой сердцевинки, своим телесным теплом. Большой и пушистый шмель выбрал для отдыха и ночлега не сытый и сильный цветок с хорошей родословной, а бледный и слабый, без роду и племени. Цветок, случайно выживший в житейских передрягах, распустивший свои яркие перышки в детском доме, в детском санатории, в детской больнице.

Не уюта, а приюта искал этот ночной постоялец.

Этот крохотный крокус, ставший для истощенного зимним голоданием шмеля спасением, был когда-то беспризорным найденышем, и тоже был спасен, получил свой шанс на выживание. И теперь словно бы передал его дальше, по эстафете добра.

Безродный приютил Бездомного! Дал ночлег бесприютному, утешил безутешного, накормил, обогрел и спать уложил.  Явил нам чудо милосердия.

ШМЕЛЬ ЗОЛОТИСТЫЙ

 

Необратимая жизнь – коротка,Лидия ГРИГОРЬЕВА. Фотопоэзия

мчится, на стыках грохочет.

Шмель золотистый в устье цветка

долго и нежно хлопочет.

 

И, за витком завивая виток,

в звоне зеленого зноя,

шмель золотой окунает в цветок

тело свое молодое.

 

Зной бесноватый, соленая муть,

грохот вблизи автострады.

Жизнь коротка, но ее обмануть –

нет вожделенней отрады.

 

Не перестанет и не улетит,

далью влекомый душистой,

видишь – витает, слышишь – гудит

шмель золотой и пушистый.

 

Венчиком дымным стоит над цветком

жаркий дурман аромата.

Это не важно, что будет потом,

жизнь коротка, но чревата…

       


КАМЕЛИЯ В СИЯНЬЕ ДНЯ

      Лидия ГРИГОРЬЕВА. Фотопоэзия

                           

Зимним февральским днем, выйдя после церковной службы из лондонского храма Успения Божьей Матери и Всех Святых, я была поражена буйным цветением неведомого мне растения. Невысокое раскидистое деревце с ярко-зелеными глянцевыми листьями было сплошь покрыто роскошными, пышными багряными цветами. Я не могла оторвать глаз от этого ботанического чуда.

Так много лет назад я впервые встретилась с одной из разновидностей японской камелии. Южная Англия с ее теплыми и бесснежными зимами приютила в своих парках и садах много и других завезенных из бывших британских колоний экзотических растений: от пальм и рододендронов до глициний и азалий. Разве что только на любимые мною олеандры и бугенвиллии тут тепла не хватает. Но зато с февраля по апрель, выкипая, как молочная и клубничная пенка, через края садовых оград, цветут разнообразные декоративные вишни. И, конечно же, тут и там в этом кипении виден сиятельный блеск, лоск и глянец царственных камелий – от свадебно белых до нежно-розовых и ярко-алых тонов.

Тогда же у ограды зимнего церковного палисадника я размечталась и поняла, что если мне доведется обладать хотя бы небольшим садом, я обязательно посажу в нем камелию. Так все и случилось. Уже много лет в моем лондонском садике цветут персидская сирень, индийская азалия, крымская глициния и три деревца японских камелий.

Одна камелия в своих притязаниях очеловечиться похожа на страстную цыганку с ярко-красным цветком в прическе. Классическая цыганка Аза. А может быть, и Кармен. Она произросла из купленного в садовом центре отростка и со временем превратилась в пышнотелую яркую особу, разбросавшую по темно-глянцевому зеленому подолу пышной кустистой юбки ярко-красные, самых знойных оттенков, роскошные соцветия.

Второе деревце мне подарили, сказав, что цветы на нем будут бледно-розовыми. И я огорчилась. Ведь и красную камелию я купила только потому, что не было в тот момент другой. А мне хотелось исполнить свою мечту о камелии в своем саду как можно скорее. Бледно-розовый цвет тоже меня не мог бы порадовать, ибо я люблю яркие, насыщенные цвета. Я высказала свои сомнения вслух. И тогда случилось невероятное. Подаренная мне худенькая и бледная девочка-камелия… заболела. Она словно бы услышала мой монолог и обиделась на меня. «Лучше умереть, чем быть нежеланной и нелюбимой!» – словно бы решила она. И стала сохнуть. И отказалась цвести. Ее бутончики, налившиеся соками за зиму, к весне просто опали. А юные листья и вовсе потеряли свой изумрудный блеск, побледнели и покрылись болезненными ржавыми пятнышками.

Что только мы ни делали, как только ее ни лечили! И пересаживали неженку в наиболее солнечные уголки нашего небольшого сада. И подкармливали ее органическим компостом и всякими вкусными, нужными для здоровья удобрениями. Ничего не помогало. Розовая камелия погибала на наших глазах, как погибла от чахотки Маргарита Готье – героиня романа Дюма-сына «Дама с камелиями», воплотившаяся и в знаменитой опере Верди «Травиата».

 

ДАМА С КАМЕЛИЯМИ

 

Камелия моя, ты приболела,

покрылись листья рябью желтизны,

ты, как свеча, оплавилась, истлелаЛидия ГРИГОРЬЕВА. Фотопоэзия

в напрасном ожидании весны.

 

Не будет подвенечного наряда,

тебя изъела долгая зима.

И над тобой рыдает Травиата,

слезу роняют Верди и Дюма.

 

И вызывают страсти роковые,

порочные и гиблые мечты,

блестящие и словно восковые,

заблудшие, роскошные цветы.

 

Камелия моя, ты иностранка!

Вокруг тебя чужой восторг сквозит.

И лишь любви алмазная огранка,

тебя очеловечив, воскресит.

 

И вижу я, судьбу твою листая:

ты вышла из страстей, как из огня,

невинною красой своей блистая,

камелия моя! В сияньи дня…

 

В конце концов, мы отделили от больной камелии черенок и рассадили, словно бы дочку и маму, в два больших керамических горшка. И перестали надеяться на полноценное и здоровое цветение обеих болезненных капризниц. Пусть себе растут, как могут. Пусть и не цветут, если не хочется. В этих пустых и напрасных, казалось бы, заботах пролетело, ни много и ни мало, целых десять лет! И вот прошлой зимой два маленьких вечнозеленых деревца покрылись, наконец-то, бутонами, напоминавшими своим здоровым видом хорошо откормленных младенцев. Будто бы в отместку за мои сомнения в их красоте, оба  деревца раскрыли свои бутоны, словно бы ларцы с невиданными сокровищами. Цветы оказались ярко-розово-малиновыми. Именно такими, о каких когда-то мне и мечталось! Они не были похожи на все другие, встречавшиеся мне ранее. Во-первых, форма каждого цветка отличалась яркой индивидуальностью. Разнообразие цветочных розеток было таким поразительным, что они напоминали собой целое человеческое сообщество, где каждый не похож на другого.

Кроме того, на одной и той же ветке, словно бы сочленившись друг с другом, произросли цветки весьма ощутимо разнополые. Мальчик и девочка. Не иначе. И на здоровье, как говорится! Уж если больную камелию удалось возродить к жизни и цветению, есть на что надеяться и каждому из нас, столь не похожему на всех прочих и остальных.

Говорят, что именно Жозефина Богарне, ставшая потом женой Наполеона Бонапарта, привезла  камелию в Европу с тропического острова, на котором родилась и выросла. Именно она ввела во Франции в моду цветок камелии как женское украшение, прикрепив его однажды к своему бальному платью.

 

КАМЕЛИЯ И ЖОЗЕФИНА

 

Не влюблена и небезвинна,

в алмазах чуткие персты:

камелия и Жозефина –

горячий глянец красоты.

 Лидия ГРИГОРЬЕВА. Фотопоэзия

Заметит даже иностранец:

тут выставляют напоказ

камелии и лоск, и глянец,

креольский блеск лукавых глаз.

 

Касаньем губы холодили

и ускользали на лету…

Они друг другу подходили –

цветок и женщина в цвету!

 

Несло опасностью и риском:

цветок блистательный не пах

ни на балу бонапартийском, 

ни на атласных простынях.

 

Лишь лепестки багряно рдели.

Светился кожи влажный лоск.

И в императорской постели

цветы оплавились, как воск.