* * *

Чуть свет, чуть птичьих интонаций

Достанет, чтобы скрасить лес,

Густой от запаха акаций,

В прожилках пасмурных небес –

 

Ты ускользаешь за калитку,

Чтоб у воды, невдалеке,

Согреть продрогшую улитку

В полуразжатом кулаке.

 

И дразнишь сонную округу,

Когда, услав поводырей,

Спешишь к сверкающему лугу,

Жуков роняя и ктырей.

 

О, как тебе даётся споро

Наука этой широты

Срывать в охапку у забора

Травоподобные цветы!

 

Мне не угнаться, не угнаться…

И только вижу сквозь туман,

Как прогорает меж акаций

Твой невесомый сарафан.

 

* * *

Я бреду по колено в июле

И читаю в игре голубиц,

Как тебе, босоногой, нетрудно

Пробираться по пояс в полудне

И молчаньи напуганных птиц.

 

Про тебя сочинили стрекозы

Неподвижный полёт над водой,

Про тебя, прошуршав по рогозу,

Выкликает брусничную прозу

Не один муравей молодой.

 

Бог ты мой!  босиком, ежевикой,

Листоедов роняя в траву,

Катишь день, словно обруч, увитый

Белоталом, ольхой, повиликой,

Горицветом соришь на ветру!

 

Ты бежишь без оглядки. И, верно,

Обронила дорогой в хвощи

Горький привкус цветущих календул,

Телиптериса влажные ленты,

И уже не ищи, не ищи…

 

* * *

А может быть, мы и прозреем,

Невольно коснувшись небес,

Спустившись ночным Колизеем,

Пройдя через поле и лес.

И глянем на мир виновато,

Как будто впервые узрев

Холмов полотняных заплаты

Да редкие стайки дерев.

И воздуха гибельный клёкот

Рыданьем очнётся в груди.

Что прожито — стало далёким,

И нет ничего впереди…

Утешат ли — ропот осины

Да горечи грубый помол,

Шатёр голубой парусины

И холода утренний скол?

О том ли в слезах пожалеем,

Сжимая траву в кулаках,

Когда по небесным аллеям

И мы побредём в облаках?..

 

* * *

    Галине Климовой

 

Я приеду к тебе — поиграем в уют.

Голова на плечах у тебя.

А в моей — то ли зяблики в поле поют,

То ли тянет каюр у себя на краю

Бесконечность, на звёзды дробя.

Несвободы глоток пуще воли пьянит,

И когда проиграем слова —

Простодушным стараньем воздушных сильфид

Воспылает над нами звезда Фианит,

Как и мы, ни жива, ни мертва.

Только сильным — бояться стыда своего,

А растерянным, сбившимся, — нам,

Не понять, что свобода — превыше всего…

Неужели не видишь, — и наше родство

С одиночеством напополам.

Я тебя обниму — подожмёшь кулачки,

Неприютно прильнёшь на груди.

Поиграем в уют? Словно вновь новички,

Я тебя научу, ты меня научи,

Не спеши, всё опять впереди…

 

* * *

А иногда, как смеркнется, я заявляюсь в гости

Накоротке, как водится, даже не ночевать.

След мой — сухой песок вслед легкокрылой трости,

Смоет его водой, ветром сметёт в тетрадь.

Прожитого не сметь перевернуть страницу,

Ветреный Огород, плачущая пчела.

Верили — навсегда, знали — не застудиться,

Хватит на нашу жизнь краденого тепла. 

А огляделись — нет, кроме секущей тени,

В сущности, ничего, что бы могло держать

Так же, как этот взгляд, как голова в колени —

Вымыслы накопи и на меня потрать.

 

* * *

Мы, как супруги, ляжем нá пол

Без вожделенья, без обид.

«Сегодня ночью кто-то плакал…» —

«То были слёзы аонид».

Каким снежком хрестоматийным

Сполна набило обшлага,

Сожгло ознобом малярийным? —

Смахнуть, забыть, и недолга…

И виновато, очи долу,

Обнявшись, как в последний раз,

Твердим солёную крамолу,

Что эта влага — не про нас…

Молчи, не вороши словами,

Пугливо кожу не тревожь:

Прикосновенье — только пламя,

А названное — вовсе ложь.

Над нами, жмущимися тесно,

Боящимися соскользнуть,

Какая музыка исчезла,

Какая перезрела суть?

 

* * *

Городская звезда догорела,

Лёгок дым и печален итог.

А какое мне, собственно, дело? —

Не моя же судьба…

                 И несмело

Озираю набрякший восток.

Так очнёшься в ночи нестерпимой

И глядишь в ледяное окно,

И несёшься небесной равниной,

И надеешься — всё же не глиной… —

Ни на что не надеясь давно.

Не обманешься. Не обмануться.

Как звезда, прогорела дотла

Сигарета в фарфоровом блюдце.

Боже мой! не успел оглянуться —

Досидел до светла…

 

* * *

Как бабочка, летящая на юг

В безбрежность окантованной поляны,

Как музыка, в которой узнают

Самих себя: и слёзы, и изъяны,

Как шёлковая блузка на полу,

Скользящая упрямо с табурета,

Как летний дождь в остывшую золу,

Как лаковая капелька секрета…

Всё — вымысел, а что всерьёз — смешно,

По крайности, — уже не интересно, —

Не то что снег в разбитое окно,

Не то что боль, прописанная честно…

И вспыхнет медным золотом блесны

Лукавая догадка, что в итоге —

Перед собой бываем мы честны

В бесплотном сне и вымысле эклоги…

 

* * *

Только тонкая линия счастья,

Что легла на ладошке твоей,

Да прозрачная кожа запястья,

Да холодного воздуха клей,

Да нечаянная позолота

На верхушках, напротив окна,

Да упрямо растущая нота

Тишины, замирания, сна…

Это лето в четыре недели

Уместилось, как в старый комод,

Золотые свои ритурнели

Разменяв на пустой небосвод.

Бесконечное, словно страница

Дорогого письма о любви,

Будет длиться оно и струиться

На ресницы и губы твои

Сквозь проталину верхнего света

И оконный подутренний лёд.

Ничего не вернётся, а это —

От тебя никогда не уйдёт.