RSS RSS

Елена ДУБРОВИНА. Две дороги Али Рахмановой

 

1. КТО ТАКАЯ АЛЯ РАХМАНОВА

 

В холодный зимний день 1991 года, когда за окнами дома мела тяжёлая февральская вьюга, в живописном швейцарском городке Эттенхаузене, в маленькой полупустой квартирке, в полном одиночестве, в возрасте 92 лет скончалась всеми забытая австро-немецкая писательница русского происхождения Аля Рахманова (настоящее имя Галина Николаевна Дюрягина). «Комната… была меблирована просто, точнее, не меблирована вообще: кровать, стол, два стула и русская шкура на полу вместо второй постели», – так описала жилье Али Рахмановой ее знакомая, Иоганна Шухтер. Кто же была Аля Рахманова, всё еще говорившая при жизни с русским акцентом? Какими дорогами прошла ее судьба, и какие события в ее жизни привели Рахманову из маленького уральского посёлка в швейцарский городок Эттенхаузен?

 

Мало кто знал тогда, что эта старая русская женщина была в 1930-х годах одной из самых читаемых писательниц Европы, книги которой расходились миллионными тиражами и переводились на все мировые языки (кроме русского). В оригинале ее книги выходили по-немецки и только по-немецки, хотя и были написаны на ее родном языке. Тема ее первых романов – жизнь молодежи в послереволюционной Росси. Слава Али Рахмановой затмила даже известную в 1930-1940-ые годы американскую писательницу и философа русского происхождения Айн Рэнд (Ayn Rand), роман которой «We the Living» («Мы живые»), написанный на ту же тему, был распродан двухмиллионным тиражом. Какова же судьба Али Рахмановой, имя которой ушло в забвение задолго до ее смерти?

 

Еще будучи подростком, 14-летняя Аля начала вести дневник, в котором описывала до мельчайших подробностей каждое событие, происходящее в ее жизни и в жизни страны. «Нет, вероятно, более странных обличительных документов о коммунизме и жизни в советской России, чем частные дневники», – писал о дневниках Рахмановой Юрий Мандельштам в газете «Возрождение». – Но, как можно возразить против обывательских записей, день за днем, почти без комментариев, и уж, во всяком случае, достоверно фактически воспроизводящую кошмарную жизнь советских граждан? Объективность повествования не смягчает, а лишь подчеркивает ужасы этого безрадостного существования: мелочи подсоветского бытия настолько красноречивы сами по себе, что совершенно не нуждаются в патетических восклицаниях. Пожалуй, впечатление безвыходности и гнета даже тем сильнее, чем меньше автор дневника на них настаивает. В самых тяжелых условиях средний человек всё же старается продолжить свою личную жизнь и собственные его переживания, волнения и страхи невольно будут темой его записей, а бедствия, постигшие страну – лишь фоном. Но именно потому, что на этом фоне протекают все события его жизни, что он каждую минуту дышит отравленным воздухом большевицкой атмосферы, читатель не может не верить и не ужаснуться. Мы, эмигранты, по мелким черточкам узнаем то, что самим нам пришлось испытать. Западные же читатели не могут сомневаться, что перед ними действительно жизнь – тем более ужасная, что составитель записок уже привык к ней и ужасаться почти не в силах».

 

Аля Рахманова была не единственным автором, поведавшим зарубежному читателю о жизни в разрушенной революцией России. В 1933 году в Париже в возрасте 29 лет от невероятно тяжелых условий покончил жизнь самоубийством русский писатель Иван Болдырев (наст. фамилия Шкот Иван Андреевич), успев выпустить при жизни в 1929 году одну единственную повесть «Мальчики и девочки», которая рассказывает о страшной жизни молодежи в первые годы советской власти, о самом трудном для молодежи времени. Старые культурные навыки русских интеллигентных семей, внушивших молодежи уважение к русским классикам и прививших интерес к Достоевскому, причудливо переплетаются с новым советским бытом, быстро опустошающим детские души. «Очень выпукло и ярко характеризует Болдырев настроение педагогов, оставшихся на своих местах, но потерявших интерес к своему делу, томящихся окружающим безобразием и замученных лишениями», – пишет автор небольшой заметке о Болдыреве в газете «Возрождение».  И хотя эта повесть не дневник, она носила характер дневников-воспоминаний, так как в нее вошли описания тех событий, которые произошли с самим автором. Болдырев дает и общую картину Москвы 1919 года, которую, по его словам, «как бы окатили из тысячи помойных ведер и захлестнули стоками нечистоты».

 

В 1938 году в Париже вышел на французском языке роман нашей соотечественницы Славы Поляковой под названием «В стране обреченных» (или «В стране морских свинок», «Au pays des Cobayes»), повествовавшего в полуфантастической форме о злодеяниях в стране Советов, где не столько фактические злодеяния большевизма, сколько их темная сущность – безличность и античеловечность – привлекли внимание читателей.  В основу книги легли газетные сообщения, промелькнувшие во время одного из советских процессов, о таинственных лабораторных опытах врача, использовавшего вместо морских свинок живых людей. Во французской прессе на роман Поляковой появились хвалебные отзывы. Однако книга эта стала не романом, а обличительным документом, хотя той славы, которой достигли дневники Али Рахмановой, она не получила. О самой Славе Поляковой никаких сведений нет, так же как и о другой французской писательнице русского происхождения, Натали Френкель, которой перед войной предсказывали большой успех. Возможно, что обе они затерялись где-то в списке погибших в немецких концлагерях, успев, однако, рассказать западному читателю о своем трагическом опыте в советской послереволюционной России.

 

Ранняя смерть другого забытого русского писателя-эмигранта Валентина Франчича привлекла внимание прессы к его роману «Красная Голгофа», вышедшему посмертно на немецком языке в 1938 году, в котором автор описывает жизнь интеллигенции в послереволюционном Петербурге. «Террор, обыски, голодовки – лишь фон его повествования, а истинное содержание, истинный ужас его – в том “омертвении” души, в том призрачном изменении всей жизни, о коем свидетельствовали многие петербуржцы, присутствовавшее при страшной метаморфозе своего города. Роман Франчича носит на себе печать революционного Петербурга, умирающего, ставшего нереальным» (из статьи Юрия Мандельштама).

 

Тема и дневниковость описываемых событий у приведенных выше авторов были те же, что и у Али Рахмановой – невыносимо тяжелая жизнь и каждодневная борьба за выживание в голодной, послереволюционной и разрушенной России. Однако в отличие от авторов этих романов судьба Али Рахмановой складывалась более успешно.

 

Галина Дюрягина родилась в семье врача 15 июня 1898 года. Детство ее прошло в маленьком рабочем поселке Каслинский Завод, Екатеринбургской губернии (ныне город Касли Челябинской области). Она вспоминала о своем детстве и юности, как о самом счастливом времени в ее жизни «в скалистых горах и у волшебных озер Урала, в неповторимом мире», который особенным образом помог ей раскрыть «таинственные силы природы и человеческой жизни», мире, который дал ей пищу для «страстных желаний найти ключ к загадкам этих сил», мире, который укреплял в ней «любовь к Богу, к людям и к добру» (Ю. Мандельштам). В 1916 году Аля поступает на филологический факультет Пермского отделения Петроградского университета (в июне 1917-го он был преобразован в Пермский университет). Но февральская революция разрушает все ее планы.

                      

2. ЖИЗНЬ В ПОСЛЕРЕВОЛЮЦИОННОЙ РОССИИ

В 1919 году после национализации большевиками всего имущества, Галина Дюрягина (будущая писательница Аля Рахманова) с семьей решает бежать от большевиков в Сибирь, которая в это время была в руках белого правительства. Нелегкий путь их лежал в Омск, где у власти стоял адмирал Колчак. История города была типичной для того времени – город переходил из рук в руки. В Марте 1917 года в Омске было создано временное правительство. В это же время городской комитет провел выборы в городской Совет рабочих и солдатских депутатов. На улицах города прошли многочисленные митинги. Таким образом, в Омске сформировалось два органа власти – «красных» и «белых». Финансовое состояние городского хозяйства было катастрофическим. До июня 1918 года в городе царило безвластие. Однако 7 июня 1918 года он стал резиденцией адмирала Александра Васильевича Колчака, объявившего Омск столицей белой России. «Сам по себе Омск занятен, особенно по населению. Сплошь типично столичные физиономии, столичное оживление. На каждом шагу – или бывшие люди царских времен, или падучие знаменитости революционной эпохи. И грустно становится, когда смотришь на них, заброшенных злою судьбой в это сибирское захолустье – нет, увы, это не новая Россия, это не будущее. Это – отживший старый мир, и ему не торжествовать победу. Грустно…», – писал в своем дневнике некто Н. В. Устрялов  в воспоминаниях «Белый Омск. Дневник колчаковца» (1991 г.).

 

Но правление Колчака было недолгим, и Омск снова оказывается под контролем большевиков. И опять читаем запись из дневника того же Устрялова: «Что-то будет? Ужели новые испытания, бегство… арест? Впрочем, не очень думаешь обо всех этих ужасах, живешь интенсивно, напряженно и… не скучно, просто хорошо…» Но ничего «хорошего» не было. Как и предполагал Устрялов, в городе начались жестокие расправы над участниками белого движения и сторонниками царского режима. Уже в конце 1919 года Омск находился в состоянии полнейшей разрухи. В городе свирепствует тиф, который охватил большую часть населения. По статистике только в ноябре месяце в Омске в день умирало свыше ста человек. Хоронить их не успевали, и потому повсюду стоял ужасающий смрадный запах. Эпидемия отступила только к апрелю следующего года. В январе 1920 года город был официально объявлен красным, а в феврале генерал Колчак был расстрелян в Иркутске большевиками.

 

Жизнь Али Рахмановой, как и любого жителя города, была полна трагических событий. Так на ее глазах погибают друзья и знакомые. Она видит садистские издевательства, казни. Зрелище – страшное. К тому же, любимый ею человек, служивший в Красной армии, не выносит новых порядков и жестокости, он становится дезертиром и трагически погибает. Измученная болью за близких, разочарованная в Боге, смертью возлюбленного, Аля записывает в дневнике: «Ненавижу жизнь, ненавижу Бога». Но вот, в семью приходит новая беда – арестован отец. Начались поиски возможных путей, чтобы вызволить его из тюрьмы. Наконец, с трудом удалось добиться его освобождения. Отец, мать, Аля и две ее младшие сестры чудом уцелели от жестоких расправ красных. Позже, в своих дневниках Рахманова опишет все ужасы того времени: «Мы больше не могли себе представить, что такое – спать неодетыми, говорить иначе как не шепотом, прожить хоть минуту без страха быть расстрелянным».

 

Жить, действительно, приходилось в условиях невероятно тяжелых. В Омске, переполненном беженцами, жилищные условие были совершенно неприемлемыми. О комнате, или даже маленьком собственном уголке, невозможно было даже и мечтать, в то время, когда советские номенклатуры занимали целые квартиры. Выход был один – многим людям приходилось просто жить на вокзале, в товарных вагонах. Так, на железнодорожных путях вырос вагонный город, «город скученности, нищеты и болезней». Обитатели этого «города» были часто полуголодные, едва живые. Как пишет Рахманова, им приходилось есть хлеб из травы, а для отопления красть железнодорожный уголь, чтобы не замерзнуть от сорокаградусного мороза. Эти несчастные прекрасно сознавали, что если попадутся – расстрел на месте и, тем не менее, даже эта угроза их не останавливала. Выживать надо было любыми путями – и люди крали, прячась от облав красноармейцев под вагонами. К тому же, они должны были где-то служить – и не столько ради голодного пайка, сколько для доказательства того, что они «полезные члены общества». Работать голодному, озябшему и бездомному человеку было нелегко, когда после службы надо было идти в Чека для бесконечных разъяснений по поводу любой мелочи, любой оплошности. «Часто результат разговора зависел от настроения чекиста, если он под впечатлением хорошенькой женщины, то даст дров, если же рассержен не принесенным самоваром – посадит в “холодную”» комнату, – жаловалась Аля в своем дневнике.

 

Но самое страшное для Али было поведение чекистов с молодыми девушками, а порою еще девочками. Чекисты приглашали дочерей «буржуев» на вечеринку. Страх за жизнь заставлял их принимать предложения, так как, отказавшись, они подвергали свою жизнь и жизнь родных еще большей опасности. Боятся они постоянно всего, ибо секретов от чекистов быть не должно. Так сестра Али прячет от всех прочитанную книгу, «чтобы хоть что-то принадлежало только ей одной». Приезжие партийцы ведут среди молодежи пропаганду против любви и брака. Советская женщина должна отказаться от всего женского, стать «строительницей» – и только. Об этом позже расскажет Аля Рахманова в своем нашумевшем романе «Фабрика нового человека» (Die Fabrik des neuen Menschen. Salzburg, 1935), где она опишет разложение советских граждан, критикуя политику создания нового человека, и особенно то влияние, которое новая концепция оказывала на женщин. В романе новую советскую женщину насилуют, унижают и бросают советские мужчины-коммунисты. Благодаря этой публикации в 1935 году такое отношение к женщине стало символом сталинского режима. В своем дневнике Аля описывает поразившее ее событие: однажды в библиотеке устраивается показательная выставка: история русской женщины. В повестку дня были включены такие подотделы: старое время – женщина  раба, а раскрепощенная советская женщина – женщина будущего. Рахманова робко замечает, что для последнего отдела материалы для выставки существовать не могут. Ответ: «Гражданка, вы знаете, чем это может для вас грозить». Статистику подделывали по той же причине.

 

Там же в Омске Рахмановой удается устроиться на работу в библиотеку, где Аля знакомится с молодым австрийским ученым-лингвистом, бывшим военнопленным, который по каким-то причинам надолго застрял в России. Он мечтает вернуться на родину. С ним намеревается Аля передать свои дневники для публикации на Западе. Но план ее не удается.

В роду Али текла татарская кровь – у нее необычная внешность – раскосые глаза, выдающиеся скулы, смуглый цвет лица. Надо сказать, что Аля всю жизнь гордилась своей внешностью, а также своим собственным «совершенно необычным лицом, обладавшим явно выраженными индивидуальными чертами». Необычная внешность девушки привлекла Арнульфа фон Хойера. После пяти месяцев непрерывных встреч, Арнульф делает ей предложение и решает остаться в России. В 1921 году Аля выходит замуж за ученого-австрийца аристократического происхождения, и молодые люди переезжают в Пермь…

 

Интересно описание Рахмановой ее возвращения в родной город Пермь. С вокзала их вызывают… в ее бывшую квартиру, где теперь проживает ее бывшая прислуга. Прием, который им оказывают, напоминает моментами допрос, хотя они и стараются, порой, даже изъявить какое-то подобие благодарности за былое хорошее отношение к ним. «Ешьте, ведь вы голодны». – «Спасибо, не хочется» – «Странно, как же это буржуи не могут не быть голодными». «Последнее замечание обнаруживает циническое злорадство: буржуев, конечно, специально морили голодом». На съестные продукты, вспоминает Аля, были различные цены: для членов партии – одни, для рабочих и представителей «отживших классов» – другие. «Что же делать, – говорит комсомолка про свою бывшую квартирную хозяйку, – когда я смотрю на нее, мне становится жалко, но с точки зрения партии, чем скорее она подохнет, тем лучше».

 

Жизнь в Перми такая же трудная, как в Омске, но молодожёны счастливы. Каждый день Аля записывает в дневник свои наблюдения. В 1922 году у молодой четы рождается сын Юрий. Одна из самых жутких картин, описанных Рахмановой в ее дневниках, – это ее роды в городской больнице. «Все роженицы лежат в грязном белье – чистое одевается перед посещением именитого гостя. Доктор заходит тогда, когда ему заблагорассудится. “Но я чувствую, что я сейчас рожу”, – кричит женщина. Сиделка резко отвечает: Родите завтра. Ребенок появляется на свет через час. Сиделка разводит руками: ребенок должен был родиться завтра. Из-за голодания матерей, многие дети рождаются без ногтей». Впрочем, большинство из них через несколько дней умирали, так же как и матери. Рахманова и ее сын чудом выжили.

 

В городе – голодное и грязное существование. Казалось бы, об учении в таких условиях нечего было и думать, но, несмотря на университетские чистки, голод и болезни, Аля продолжает свое образование. Фон Хойеру скоро посчастливилось устроиться на работу лектором в один из университетов. Благодаря этому Аля заканчивает учение в Иркутском университете, а муж собирает материалы для научного труда.

 

Пермским Пленумом губернского комитета ВКП(б) 1 августа 1920 года был избран председателем, и, по сути, первым лицом региона, Гавриила Мясников (1889-1945). К этому времени молодой профессиональный революционер был широко известен в узких партийных кругах как  инициатор убийства великого князя Михаила Романова, архиепископа Андроника и др. Однако судьба его интересна тем, что придя к власти в губернии, Мясников объявил в Перми свободу союзов и партий, что было резко раскритиковано Москвой и самим Лениным. В конечном итоге Мясникова исключили из партии, сначала сослали в Берлин, а потом арестовали. Из ссылки ему удалось бежать, и каким-то образом он оказался во Франции, где издал книгу воспоминаний «Философия убийства или почему и как я убил Михаила Романова». В 1944 году по приглашению Москвы Мясников возвращается в Россию, где через год его арестовывают и вскоре расстреливают как врага народа.

 

В Перми полная разруха, работает черный рынок, где «бывшие» меняют свои последние пожитки на хлеб – такова реальность. И опять-таки судьба была благосклонна, и Алиной семье  удалось как-то просуществовать до НЭПА – Арнульф фон Хойер устраивается преподавателем английского, Аля читает лекции по детской литературе и психологии. Новая экономическая политика принесла лишь внешние облегчения: «гражданок» стали называть «дамочками», «товарищей» – «сударями». Как записывает Аля в дневнике, одновременно появляется некоторая мода на культуру. И хотя университет был открыт, основное внимание уделялось политической установке, при малейшем отклонении от линии их «вычищали». Точно такая же «чистка» касалась и профессоров – их увольняли за открытку, полученную из-за границы, за слишком беспартийное освещение филологии или права, за происхождение. «Приходилось ученым сиживать и в ГПУ – расстрелов стало меньше, зато система слежки и шпионства доведена была до виртуозности: студенты доносили на педагогов, на родителей, профессор, поступавший на службу к советам, вел с коллегами контрреволюционные беседы, чтобы потом донести на них. Вскоре курс переменился, культура была признана ненужной, даже вредной. Только медицинский факультет признавался социально полезным. Юридический вообще закрыли, филологический превратили в “факультет социального прогресса”, философия была заменена “историей материализма”, литература – “историей социальных течений” (в коммунистическом освещении, естественно). Языки долгое время были в чести, но потом спохватились, что Ленин и Бухарин пишут по-русски и что “не мы должны брать пример с Европы, а Европа с нас”», – пишет об этом времени Ю. Мандельштам в статье «Дневник революционных лет».

 

Студенты жили в непроходящем страхе. Культуру и духовную жизнь просто выхолащивали и постоянно вытравливали из повседневной студенческой жизни в комсомоле, на рабфаках в университетах, на митингах – девиз – чем бездуховнее, тем лучше. В массу народа пустили пропаганду безбожия с неизменным выводом: «Раз Бога нет, всё позволено». Трагические страницы книг Рахмановой «Дневники русской студентки во время революции» посвящены бывшей монахине, которую совратил и бросил комсомолец. И, тем не менее, чем больше запрещали религию и культуру, тем сильнее сопротивлялась молодежь этому давлению. Комсомольцы втайне венчались в церкви и крестили детей, студенты умудрялись сквозь политграмоту пробиться к науке.    

3. ЖИЗНЬ В ЕВРОПЕ

 

Вскоре новые неприятности постигли семью фон Хойер – Арнульф стал вызывать подозрения местных коммунистических властей, так как был не только австрийцем, но также и аристократом. В связи со сложившейся ситуацией ему и его семье пришлось спешно строить планы отъезда заграницу. В то время Хойер начал научную работу по лингвистике. Это труд надо было уничтожить, так как советские власти при переезде границы могли легко счесть их за секретные донесения – и тогда вместо Европы ученого ждала бы ссылка на Соловки, а то и расстрел. Аля с мужем покидают Россию навсегда. Разлука с родными останется в сердце молодой женщины тяжелым шрамом на всю жизнь. Выбор псевдонима Рахмановой не случаен – надо было оградить родителей от возможных неприятностей. О судьбе Алиных родителей найти ничего не удалось.

Муж Али был уроженцем Зальцбурга, но сначала они решают обосновываться в Вене. Между 1925 и 1927 годами Арнульф много занимается и сдает экзамены на должность преподавателя в Венском университете. У Али, детского психиатра по специальности, работа менее интересная – она торгует молоком, чтобы как-то свести концы с концами. Так становится она легендарной молочницей с Оттакринга. Каждый день рано утром спешит молодая женщина на рынок закупить продукты, потом развозит их по списку своим покупателям. Немецкий язык еще не стал родным, и при всей ее ненависти к большевикам часто охватывает тоска по России, по оставленным там родным. Иногда приходят письма от родителей, и от этих писем на душе становится еще тяжелее. И тогда она опять обращается к своим дневникам, продолжая вести записи. Каждую свободную минуту записывает Аля подробно в толстую тетрадь всё увиденное и услышанное, сохраняя даже чеки, квитанции и другие, казалось бы, ненужные бумаги. Так, В 1935 году вышел ее нашумевший роман ««Молочница с Оттокринга».

На воспитание сына практически не хватает времени. «В примыкающем кабинете сидел пятилетний сын на скамеечке перед большой географической картой, висевшей на стене. “Он часы проводит за этим занятием, — сказала его мать. Я огляделась в тесной комнате. Она была пуста. Не было видно даже самой крохотной игрушки. При взгляде на одинокого ребенка у географической карты я почувствовала всю горечь судьбы людей без родины», — так описывает встречу с Алей ее знакомая Иоганна Шухтер.

В 1927 году Арнульф, наконец, получает первое постоянное место работы, и семья переезжает в Зальцбург. Аля расстается со своим молочным бизнесом, но продолжает много писать по-русски, муж переводит Алины дневники на немецкий – и так день за днем, пока однажды не произошло чудо.

 

На основе своих дневников Аля написала на русском языке повесть «Студенты, любовь, ЧК и смерть», в которой описала свою жизнь в России с 1916 по 1920 гг. Арнульф перевел ее на немецкий язык и сам отнес в издательство. Некий Отто Мюллер, прочитавший рукопись, пришел в восторг – он оценил Алин труд и понял, что это – бестселлер. Так, под псевдонимом Аля Рахманова вышла первая книга писательницы на австрийский рынок. Повесть принесла ей оглушительный успех – было продано 350 тысяч экземпляров. Аля продолжает лихорадочно писать, Арнульф – переводит. События своей жизни и жизни советской России Аля подробно описывает в трехтомнике изданных дневников под общим названием «Дневники русской студентки во время революции».

 

В своих первых книгах Аля Рахманова повествует о мытарствах молодой девушки, пытавшейся в годы строительства коммунизма завершить свое образование. Эта личная трагедия переплетается с трагедией общерусской – гражданской войной, террором и голодом. «Простота изложения этих, казалось бы, побочных для Рахмановой, но искажавших всю ее жизнь факторов, действовала особенно сильно», – отмечает Ю. Мандельштам в рецензии на ее дневники.

 

Трилогия Рахмановой пользуется огромным успехом не только в Австрии, но и в других европейских странах. Спрос на ее книги был предрешен интересом Запада к революционной России. Ее дневники, искреннее повествование молодой женщины о жизни в России, ее мытарства, скитания, ее каждодневная борьба за выживание, унижения, страх за жизнь, оказали влияние на отношение западной публики к коммунизму. Именно на них обратила внимание европейская пресса и восприняла публикацию Алиных дневников как сенсацию. Все русские зарубежные периодические издания сообщали о выходе ее публикаций.

 

В 1936 году Али Рахмановой был присужден католиками первый приз за лучший антибольшевистский роман. Даже папа Пий ХI ознакомился с произведением Али Рахмановой «Фабрика новых людей». Кардинал Пачелли в связи с присуждением первого места этому роману писал: «Среди того оружия, которым можно бороться против губительной пропаганды, литература представляется отнюдь не наименьшей. Его святейшество благодарит вас за председательство на этом конкурсе, который должен был выделить лучшие труды, обличающие великую опасность наших дней».

 

В то же время, в какой-то газете сообщили, что Аля Рахманова была еврейкой, перешедшей в католичество. Жить в это время в Австрии и быть еврейкой было крайне опасно. В 1936 году Рахманова пишет опровержение в газету «Возрождение», где она просит сообщить, что она не еврейка и происходит из русской православной семьи, и что муж ее – из известной аристократической германской семьи, и далее продолжает: «Я издала пять толстых книг. Четыре из них – мои дневники, которые во всей европейской прессе считаются лучшими антибольшевицкими книгами. Мои книги переведены на двенадцать языков и разошлись в количестве 300,000 экземпляров. Я писала все свои дневники на русском языке… Особенно большой успех книги имели в Германии, где много раз были рекомендованы прессой, как самые лучшие антибольшевицкие книги…» Автор заметки о ней в «Возрождении», опровергая еврейство Рахмановой, добавляет, что она перешла из православия в католичество после того, как вышла замуж на католика. Однако в романе «Фабрика новых людей» о католицизме нет ни одного слова.

 

За первыми публикациями Али – «Заря жизни, заря смерти», «Студенты, любовь, ЧК и смерть», «Браки среди красной бури», «Фабрикой новых людей» и «Молочницей с Оттокринга» – последовали новые книги: «Трагедия одной жизни. Супружеский роман Льва Толстого» (1938), «Юрка. Дневник матери» (1938). «Вера Федоровна. Роман русской актрисы» (1939). Творческий метод Али Рахмановой оставался прежним. Оригиналы ее книг сочинялись по-русски и переводились на немецкий язык мужем писательницы. В итоге ее книги были изданы на 22 языках общим тиражом 2 миллиона экземпляров. По горькой иронии судьбы русские рукописи Рахмановой никогда не были опубликованы. «Зальцбург, в самом деле, свершил чудо, самое большое, которое может произойти с человеком, потерявшим родину: он подарил мне новую родину», – писала в то время Аля Рахманова, окрыленная успехом.

                 

4. ВЫБОР НОВОГО ПУТИ

              

В 1936 году был подписан договор между гитлеровской Германией и Австрией, в связи с которым влияние нацистской партии в Австрии заметно усиливается, и, в конечном итоге, увеличивается опасность завоевания нацистами страны. Жизнь в Австрии становится небезопасной, особенно для подростка-сына. По новому соглашению в правительство Австрии вводятся два нациста. В ноябре 1936 года подписано совместное секретное австро-германское соглашение о борьбе с коммунизмом, и в Австрии вводится общая воинская повинность. В феврале 1938 года был подписан протокол об установлении контроля Германии над внешней политикой Австрии, и министром внутренних дел страны был назначен лидер австрийских фашистов. В том же месяце в своем выступлении в парламенте австрийский канцлер огласил германские требования о проведении аншлюса Австрии. Уже в марте 1938 года немецкие войска начали захват правительственных учреждений в Австрии, и 12 марта Гитлер победоносно въезжает в страну. На следующий день, 13 марта, подписывается проект документа о полном аншлюсе Австрии и, таким образом, Австрия присоединяется к фашистской Германии.  В том же году книги Рахмановой были запрещены к переизданию в Германии как «неарийские». Сын Али призывается в армию.

Несмотря на тот факт, что книги ее запрещены к переизданию, Аля Рахманова поддерживает политику Гитлера, еще до конца не понимая ее сути, как и некоторые русские писатели, оказавшиеся волею судьбы вне России и ненавидящие советский строй. С приходом к власти Гитлера, они надеялись на уничтожение большевизма. Так, например, в Париже издавалась русская газета «Парижский вестник», поддерживающий политику нацистов. В газете печатались многие русские писатели, артисты, художники и политические деятели – бывшие военные царской армии. В эту группу из известных в то время писателей попали Дмитрий Мережковский, Валентин Горянский и Илья Сургучёв. Сургучёв до войны широко печатался в газете «Возрождение», однако, во время войны он писал не только для «Парижского вестника», но и для берлинской профашистской газеты «Новое слово». За эти публикации в 1945 он был арестован, однако суд его оправдал. Полковник Генерального Штаба Белой армии, главный редактор профашистской газеты «Парижский вестник» Павел Богданович вместе с другими лицами, сотрудничавшими в этой газете, был арестован французскими властями в августе 1945 г. В 1948 году ему пришлось покинуть Францию и поселиться в Аргентине. Другой пример – Валентин Горянский, о котором сейчас пишут сочувственные статьи, также активно участвовал в этой антисемитской газете (до этого он широко печатался в «Возрождении»). Известный архитектор и публицист Михаил Спасовский в 1926 году уехал с семьей в Персию, где он стал придворным архитектором шаха Реза Пехлеви. В начале 30-х гг. он вступил в ряды русского фашистского движения и быстро превратился в его признанного идеолога. Спасовский был широко известен своими антисемитским взглядами. И хотя все эти лица физически не участвовали в фашистских злодеяниях, их идеологическая точка зрения вносила свою лепту в фашистскую пропаганду.

 

Итак, немецкая писательница русского происхождения Аля Рахманова, которая в своих романах и дневниках раскрыла миру глаза на злодеяния большевизма, встала на новый путь – путь поддержки гитлеровской Германии, и ее политики. Было ли это заблуждением, непониманием, или сознательным выбором мы никогда не узнаем. В последний день 1943 года Рахманова, вместе со своим мужем фон Хойером, германским аристократом, молилась о мире, но не о том, о котором молились миллионы людей Европы, ее мольбы были… о победе фашисткой Германии. К концу войны ее дневниковые записи, обращенные к Богу, становятся все более патриотичными: «Помоги Германии. Здесь много мужественных, сильных духом людей. Они должны жить. Они – это лучшее, чем обладает человечество» (запись от 25 мая 1944 года). Именно там она признается, что право – на стороне Германии. С 10 августа того же года Рахманова принимает активное участие в общественных работах по защите рейха и заканчивает в тот же день свою дневниковую запись короткой молитвой, обращенной теперь лично к фюреру: «Господи, помоги Гитлеру в его борьбе!»

 

Единственный сын фон Хойеров, Юра, мобилизованный в вермахт, в апреле 1945  года погибает от руки русского солдата в одном из последних сражений за победу фашизма. Гибель сына стала для Али и ее мужа страшным ударом. По окончании войны Аля пишет роман «Один из многих», и посвящает его памяти погибшего сына, воевавшего против покинутой ею родины. В предисловии к роману  писательница изливает накопившуюся на сердце тяжесть и боль утраты Юры: «Двадцать три года мы холили и лелеяли… нашего ребенка, пытались оградить его от всего, что могло навредить ему, излили на него поток любви, которой не было границ, которая наполняла наши сердца… И теперь нашего ребенка нет, потому что ему пришлось быть в мире, в котором ненависть сильнее, чем любовь, и у нас, у родителей, отняли единственный истинный смысл существования».

 

В 1946 году, после гибели сына, Аля с мужем переселяются в Швейцарию, где долгое время находятся в лагере для перемещенных лиц. В 1949 году они, наконец, уезжают уже на постоянное жительство в небольшой, затерянный на карте городок, Эттенхаузен, подальше от людей, подальше от политики. Аля продолжает писать, муж лихорадочно переводит ее книги на немецкий язык. Так появляются книги о Достоевском, Софье Ковалевской, о Тургеневе, Пушкине, Чехове, Чайковском. Но слава Али Рахмановой постепенно уходит в небытие.  В 1970 году умирает Арнульф фон Хойер, муж писательницы, и Аля Рахманова перестает писать, попадая в список забытых имен.

 

После ее смерти прах писательницы был перевезен в Австрию и похоронен в Зальцбурге рядом с могилами мужа и сына. В 1976 году в Цюрихе вышло полное собрание сочинений Али Рахмановой, но событие это в прессе прошло незамеченным. Книги писательницы уже не имели былого успеха. Однако, как ни странно это звучит, с немецкого снова на русский язык была переведена и вышла в 2015 году в Австрии только одна ее книга: «Аля Рахманова. Зальцбург прекрасен даже в снегу и в тумане. Дневники 1942 – 1945 гг. Редактор и переводчик Генрих Риггенбах» (Alja Rachmanowa: Auch im Schnee und Nebel ist Salzburg schön. Tagebücher 1942–1945. Übersetzt und herausgegeben von Heinrich Riggenbach. Salzburg: Wien Otto-Müller-Verlag, 2015).

 

Дом Хойферов в Швейцарии снесли, местность плотно застроили новыми домами. Только небольшая гранитная колонна с портретом на мемориальной доске напоминает иногда прохожим и заезжим туристам, что здесь жила и творила русская эмигрантка, некогда известная австро-немецкая писательница Аля Рахманова, давно забытая в Австрии, Швейцарии, Германии… и России.

 

 

 

 

 

image_printПросмотр для печати
avatar

Об Авторе: Елена Дубровина

Елена Дубровина — поэт, прозаик, эссеист, переводчик, литературовед. Родилась в Ленинграде. Уехала из России в конце семидесятых годов. Живет в пригороде Филадельфии, США. Является автором ряда книг поэзии и прозы на русском и английском языках, включая сборник статей «Силуэты» Составитель и переводчик антологии «Russian Poetry in Exile. 1917-1975. A Bilingual Anthology», а также составитель, автор вступительной статьи, комментариев и расширенного именного указателя к трехтомнику собрания сочинений Юрия Мандельштама («Юрий Мандельштам. Статьи и сочинения в 3-х томах». М: Изд-во ЮРАЙТ, 2018). В том же издательстве в 2020 г. вышла книга «Литература русской диаспоры. Пособие для ВУЗов». Ее стихи, проза и литературные эссе печатаются в различных русскоязычных и англоязычных периодических изданиях таких, как «Новый Журнал», «Грани», «Вопросы литературы», «Крещатик», «Гостиная», «Этажи». “World Audience,” “The Write Room,” “Black Fox Literary Journal,”, “Ginosco Literary Journal” и т.д. В течение десяти лет была в редакционной коллегии альманаха «Встречи». Является главным редактором американских журналов «Поэзия: Russian Poetry Past and Present» и «Зарубежная Россия: Russia Abroad Past and Present». Вела раздел «Культурно-историческая археология» в приложении к «Новому Журналу». Входит в редколлегию «Нового Журнала» и в редакцию журнала «Гостиная». В 2013 году Всемирным Союзом Писателей ей была присуждена национальная литературная премия им. В. Шекспира за высокое мастерство переводов. В 2017 году – диплом финалиста Германского Международного литературного конкурса за лучшую книгу года «Черная луна. Рассказы». Заведует отделом «Литературный архив» журнала «Гостиная».

15 Responses to “Елена ДУБРОВИНА. Две дороги Али Рахмановой”

  1. avatar Наталья Стеркина says:

    Очень интересный материал. Спасибо за знакомство с Алей Рахмановой.

  2. avatar Борис Кушнер says:

    Поразительная жизнь… Что только не вытворяет Судьба со своими избранниками… И, конечно, sic transit gloria mundi. Спасибо.

  3. avatar Галина Казакова (вервейко) says:

    Очень интересная статья, Елена. Спасибо! Хотелось бы прочесть произведения Али Рахмановой, и Ваши тоже.

    • avatar Elena Dubrovina says:

      Дорогая Галина, спасибо за Ваш комментарий! Мои статьи Вы можете прочитать в этом же журнале “Гостиная”. Там, на главной странице есть поиск по авторам. Две последнии публикации в №100 — юбилейном. Еще раз спасибо!

  4. avatar Александр Руденский says:

    Добрый день Елена. Нашел вашу статью о Валентине Синкевич и Владимире Шаталове. Очень интересный для меня материал. Мое имя Александр Руденский. Я работаю над книгой о Константине и Михаиле Черкашениновых – художниках, которые дружили с В. Шаталовым и были
    знкомы с Валентиной Синкевич. У меня часть архива Черкашениновых и среди них письма Шаталова. Надеюсь на общение с Вами. Мой имейл alex8net@sbcglobal.net
    С уважением Александр

  5. avatar Tamara says:

    Спасибо за интересный материал об Але Рахимановой. Вы делаете необыкновенно полезное,нужное дело. Горжусь приобщением к Вам и Вашей группе

    • avatar elena says:

      Спасибо, дорогая Тамара, благодарю за Ваши добрые слова! Я очень рада, если материал, который я даю, Вам интересен.

  6. avatar Валентина Калинина says:

    Елена низкий Вам поклон за эту публикацию и за Ваш бесценный труд по возрождению забытых имен и в целом – за культурное наследие русской эмиграции.

    • avatar Елена Дубровина says:

      Дорогая Валентина, спасибо за Ваши добрые слова, за то, что Вы такой благодарный читатель!

  7. avatar Салехов Рустам says:

    Эти люди такие же светлые, как сера и убога оставленная ими Россия… Без интеллигенции, без яркого языка ярких своих сыновей и дочерей эта страна ничего собой не представляет… Если Россия не одумается, о ней забудут так же, как обречен на забвение Советский Союз. И только рукописи, написанные по русски, не горят.

  8. avatar Борис Митяшин says:

    Впервые узнаю о Рахмановой. В России опубликован прекрасный роман внучки Римского-Корсакова Ирины Головкиной – о подсоветской жизни “бывших”. Нам сегодня, когда “красные”, всякие прилепины, поднимают голову в России, мифологизируют страшное пореволюционное русофобское время, русскому обществу очень нужны такие книги!
    Спасибо за вашу работу! Как жаль, что погибли её русские тексты, в этом безусловная утрата их художественной ценности, но нам, наверное, важнее сегодня их смысл, информация.

    • avatar Елена says:

      Спасибо, Борис, за отзыв! Надеюсь, что когда-нибудь ее дневники будут переведены на русский язык, ведь в них описана жизнь в послереволюционной России глазами очевидца (хотя м.б. поэтому и не переведены?)

  9. avatar Борис Митяшин says:

    Только что прочитал информацию о Рахмановой из Ежегодника Дома русского зарубежья Солженицына, что её рукописи на русском языке хранятся в архиве! Почему не издают?

Оставьте комментарий