RSS RSS

Марина Иванина. Ля-бемоль

– Мама, что они делают? У меня же конкурс! – я с отчаянием смотрел, как пять здоровенных мужиков выносят пианино из нашей квартиры. Им вслед вышел отец, весь красный и злорадно улыбающийся, его глаза нехорошо блестели.

– Обойдёшься, принцесса! Иди вон лучше с пацанами мяч погоняй. Вырастила неженку! – повернулся он к матери, стоявшей с растерянным видом. О, как я его ненавидел в тот момент! Нет, не только в тот, – я ненавидел его вообще. Не понимаю и мать. У неё нет ничего общего с этим мужланом, я даже подозреваю, что и я не являюсь общим для них.

Мой отец, к счастью, ходит в море и тем самым даёт нам жить. Но он с этого моря и возвращается, тогда какое-то время пьёт, а потом начинает нас воспитывать. Я почему-то рождён быть пианистом, это какая-то насмешка судьбы. Для отца восприятие музыки сводится к понятию: «музыка должна быть громкой», а моя игра его всегда крайне раздражала.

Чем старше я становился, тем свирепее делался мой отец. Он обзывал меня чем только мог, орал, что сделает из меня мужчину, хочу я этого или нет. А я все ещё физически слабее него, не могу дать отпор.

Мне шестнадцать, я играю, как бог, побеждаю на всех конкурсах и собираюсь победить на очередном через неделю. И вот теперь у меня нет инструмента. Погоняй мяч! Боже праведный, ты бы сам лучше погонял свою башку вместо мяча!

Я, пожалуй, сбегу из дома. Не уверен, что мать заметит это. Ненавижу и её! Пусть живёт себе дальше с этим животным, если ей так хочется.

Пианино увезли, папаша орёт дома, слышно на улице. Я сижу на качелях, совершенно не представляя себе, что делать дальше. Начать курить? Он бы хотел этого, это по-мужски. Надо пить пиво и качаться, папаша будет доволен. Наверно… И будет меньше терроризировать мать.

В окне первого этажа нарисовалась Роза Исааковна – а как же! У неё же пожизненное дежурство по двору, она всегда в курсе всего.

– Саша, поди-ка сюда, мальчик!

Что еще ей надо? Узнать подробности?

– Зайди ко мне на минутку! Да зайди уже, не бойся, тетя Роза не ест талантливых мальчиков!

Издевается она, что ли? Да мне уже всё равно.

Я, конечно, раньше никогда у неё не был. Даже любопытно! Прямо с прихожей в нос ударил какой-то странный запах… селёдки и старости. Окна были занавешены, это я постоянно видел с улицы. Роза Исааковна показала на старое пианино в углу, которое я не сразу заметил.

– Играй!

Спасение? Сама она уселась в засаленное кресло напротив и принялась что-то жевать. Я поднял пыльную крышку и тронул клавиши. Старый инструмент сначала застонал, потом запищал, и из-под него выбежала мышь. Роза Исааковна продолжала невозмутимо жевать.

– Играй же!

Пальцы привычно забегали по клавишам, но это было совсем не то. ДО малой октавы западала, некоторые клавиши и педаль скрипели, другие нажимались с трудом, и надо было приложить усилия, чтобы выудить нужный мне звук. Я начал играть второй концерт Рахманинова, и тут меня сразила Ля-бемоль: клавиша издавала совершенно ужасный звук, резавший слух и вызывавший головную боль. Роза Исааковна продолжала жевать за моей спиной. Темнело; я вдруг представил, как она нападает на меня сзади и съедает. Стало как-то неуютно… Я поспешил закончить, тем более, что Ля-бемоль была невыносимой.

– Спасибо, Роза Исааковна! Я пойду.

– Ты такой уже талантливый, странно, что ты не еврейский мальчик, – она помолчала, задумчиво жуя. Я не понял, могу ли уходить, или она ещё что-то скажет.

– Тебе надо заниматься, приходи ко мне, сколько хочешь.

Я потоптался на месте, не зная, что ответить. Но это была возможность и спасение.

– Ты можешь никому об этом не говорить.

– Так ведь слышно!

– Не очень. А пусть подумают за Розу, – она заговорщически захихикала.

– Хорошо, Роза Исааковна, я приду, спасибо!
– Приходи, приходи, я всегда дома (это я знал). Как говорится, талантам надо помогать, бездарности пробьются сами.

Вот так дела! Придется простить Ля-бемоль…

Мать пыталась сделать вид, что ничего не произошло, но избегала моего взгляда. Отец смотрел футбол, постоянно выкрикивая семиэтажные ругательства и жуя сало. В мою сторону он и не посмотрел. Я ушёл к себе. К счастью, в мою комнату он никогда не вламывался. Я вообще его не интересовал, точнее, он меня явно презирал. А я его… Мать тихо постучала и проскользнула в комнату, все еще не поднимая взгляда.

– Саш… Может, тебе и правда заняться чем-то другим? Отец продал пианино, другое мы вряд ли купим…

Во мне поднимались гнев и отчаяние одновременно. Понимает ли она сама, что говорит? В первый момент я хотел сказать ей, что буду заниматься у Розы Исааковны, поэтому не нуждаюсь в её советах, но тут же понял, что она меня сдаст, потому что они оба заодно. И я смолчал. Вообще ничего ей не ответил.

– Ты подумай, сынок. Ты очень талантливый, но… – на её глазах выступили слезы. – Может быть, продолжишь позже, сам…

Мать сама закончила консерваторию и была оперной певицей, и уж точно знала, что позже не бывает. Возможно, это была её собственная мечта, поскольку она забросила пение, как только встретила моего отца. Держись за неё, мама! Нам не по пути. Я так ей ничего и не ответил.

Я опять мучился у Розы, проклятая Ля-бемоль сводила меня с ума. Роза невозмутимо жевала на своем месте. Вдруг, словно отвечая моим мыслям, она недовольно сказала:

– Саша, ой-ой, ты, конечно, способный мальчик, но сегодня ты играешь плохо! Что это за Ля-бемоль, я тебя спрашиваю?

Я чуть не подпрыгнул на стуле.

– Но Роза Исааковна! У вас же расстроенное пианино, и особенно Ля-бемоль!

– Не говори глупостей! Пианино настраивали совсем недавно, когда я в музыкальной школе работала. Играй! У тебя сегодня пальцы-тряпки, и пианино тут ни при чем.

Я обиделся, но все же набросился на несчастный инструмент, пытаясь извлечь из него более-менее ровные звуки. Роза все равно осталась недовольна. Прощаясь, она сказала:

– Саша, не думай, что талант покроет всё. Тебе надо заниматься, и много. Приходи.

Дома было тихо: отец где-то праздновал, мать крутилась на кухне. У меня не было ни малейшего желания с ней разговаривать. Да и не о чем. Раньше мы много говорили о музыке, теперь это было табу. Мы с ней неплохо проводили время, пока отец бывал в море… Это было раньше.

Я хотел есть, а дома приятно пахло блинами. Мать знает, как я их люблю! Видно, ее миссия состоит в том, чтобы угождать, и блины она пекла не случайно. Я становлюсь подозрительным…

– Саша, иди кушать! Я блины испекла!

Готовит она вообще божественно! Вдруг я понял, что мои волосы и одежда набрались запаха Розиной берлоги – устойчивого запаха селёдки и старости. Он может меня выдать! Я поспешил в душ.

– Саша, ты куришь?

– С чего ты взяла?

– Ты первым делом пошел в душ!

– Я вспотел.

Смешно! Можешь рассказать о своих подозрениях отцу, он обрадуется. Вы же оба ждете от меня мужского поступка…

Я решил перехитрить Розу: в следующий раз я сыграю в другой тональности, и невозможная Ля-бемоль не будет мне мешать. Сколько же Розе лет и когда она работала в музыкальной школе? Меня интересовало время настройки пианино, потому что ему самому лет семьдесят.

Так я и сделал. Получилось гораздо лучше.

– Саша, ты молодец, но старую Розу не обманешь. Тебе надо играть в правильной тональности. Не выдумывай! Оркестр будет играть в до-минор, а ты уже привыкнешь к ре-минор? Что за глупости! Когда концерт?

– Через неделю.

– Играй!

Так в дополнение к своему учителю я получил ещё и Розу Исааковну. И не сказать, что она была хуже. Я с удивлением замечал, что она делала очень точные замечания, хотя сначала мне казалось, что она просто придирается, я к этому не привык. Мой учитель поправлял меня мягко, а в последнее время перестал замечать ошибки. Наверно, он устал от меня и немножко стыдился, что не может мне дать большего. Роза, по сути, была хамкой, это знал весь двор. Сначала я воспринимал её замечания как оскорбления, потому что знал себе цену. Но играя перед самым концертом, я не ожидал, что именно её замечания в принципе изменят мой взгляд на это произведение. Она вдруг подскочила, сгребла мои руки с клавиатуры и что-то бормоча, стала всматриваться в ноты.

– Смотри сюда, Саша! Ты играешь занудно в этом месте, надо здесь тоже крещендо и чуть замедлить, только чуть-чуть, вот здесь на-на-на-на, та-та-та, видишь? И в этом месте, где же это… Здесь пиано, сто процентов пиано, а ты что играешь?

– Я и играю пиано!

– Нет, ты играешь абы что!

Вот такие были замечания, и я сыграл, как она хотела, чтобы отвязаться, а получилось великолепно! Розе Исааковне было плевать на то, что я талантливый и всеми захваленный; она резала правду как ее понимала.

Конкурс я выиграл. Роза Исааковна ждала меня и заметно волновалась. Я увидел её в окне, она тут же исчезла, но появилась снова – вроде, чтобы проверить, я ли это. Дома у неё стол был торжественно выдвинут в середину комнаты, а на нём была чистая скатерть и красовался торт. Я обрадовался, как ребенок! Аж до слёз…

– Ну расскажи мне, как ты сыграл?

И я стал подробно рассказывать почти по нотам, при этом уплетая торт.

– Ой, а как пиано? Да, там. Как с оркестром звучало? А Ля-бемоль?

– Роза Исааковна, Ля-бемоль на удивление прекрасно звучала! Не так, как на вашем пианино…

– Не выдумывай! Бери еще торт!

В течение двух следующих лет я ухитрился закончить школу при консерватории, выиграть шесть престижных конкурсов, занимаясь у Розы Исааковны, а мои родители так об этом и не узнали. Мать мучилась чувством вины и пыталась его компенсировать кулинарными изысками, отец шумел меньше и казался довольным, что я долго где-то шляюсь. Розу Исааковну я стал приглашать на все конкурсы и концерты; раньше на них всегда бывала моя мать… А после я получал скупую похвалу или полный бесцеремонный разнос, и всегда – детальный анализ и торт. До сих пор удивляюсь, как Роза Исааковна умудрялась объяснять, казалось, сложнейшие вещи буквально на пальцах, и все работало! С этим ее та-та-та…

Я тайно поступил в консерваторию, ушёл из дома и купил себе пианино: победы в конкурсах всегда приносили неплохие деньги, а Роза Исааковна следила, чтобы я их не тратил на ерунду. А сама она так и не согласилась настроить свой инструмент…

Розы Исааковны уже нет. Это я отвез её в больницу, когда у неё случился инфаркт.

– Роза Исааковна, кому мне позвонить, где ваши родственники?

– Саша, у меня никого нет. Розе пришел конец, Розе пора. Спасибо, что позаботился…

Она заплакала, и я тоже. От неё исходил все тот же запах селёдки и старости, и при непривычно ярком свете палаты она казалась совсем сморщенной.

На следующий день её не стало. А ещё через полгода я получил наследство: внушительную сумму денег и старое пианино. И я его таки настроил, Роза Исааковна. Ля-бемоль звучит потрясающе!

image_printПросмотр для печати
avatar

Об Авторе: Марина Иванина

Марина Иванина, родилась в 1962 году в г. Волжском Волгоградской области. По образованию врач-психиатр, является гражданкой Литвы, но проживает и работает по специальности в Норвегии. Литературным творчеством занималась с юности, но начала делиться им только в 2015 году на сайтах Проза.ру и Стихи.ру, под псевдонимомом Снежная Лавина. Дважды номинант на звание Поэт года и Писатель года.

Оставьте комментарий