RSS RSS

Михаил ЮДОВСКИЙ. «У истории нет сослагательного наклонения…»

 Шафран Шафранович, не прячься в крокусе,

цвети оранжево, мой помаранчевый,

как революция, на этом глобусе –

не поворачивай, не поворачивай

 

куда-то в сторону с дороги истинной –

поля Испании, луга Италии

усеяв солнцами, усыпав искрами –

прямостоящими, как гениталии.

 

Мой огнедышащий, огнеглотательный,

мой примиряющий, но несмирительный,

какой падеж у нас? Сегодня дательный,

сегодня дательный – потом творительный.

 

Пора вечерняя, свеченье месяца,

вершины горные, дома игорные.

Шафран Шафранович – пусть мракобесятся

сутаны белые, сутаны черные.

Не вейте холодом, о инквизиторы,

ночные филины – где были раньше вы?

Шафран Шафранович, наденем свитеры:

и ты – оранжевый, и я – оранжевый.

 

Земля во сне пила, терзаясь жаждою.

Шафран Шафранович – меня занебило.

«Его здесь не было, – поведай каждому. –

Но как блистательно его здесь не было!»

 

 

* * *

 

«У истории нет сослагательного наклонения

и нет изъявительного – всё это видимость, пшик, –

рассуждал полковник послевоенного поколения,

бреясь у зеркала лезвием «Шик». –

 

Вот посмотрите: была щетина – и нету.

То же относится к моему галифе –

допустим, я уроню на него котлету

или пролью коньяк в офицерском кафе,

 

сдам в химчистку, а там из него сотворят такое,

что не только галифе – штанами назвать нельзя.

Всё – суета сует на фоне мирового покоя:

не было никакого царя, осутствовали князья,

 

не случалось ни революции, ни гражданской,

ни первой, ни второй мировой войны,

ни мордовской ссылки, ни магаданской –

ничего. А сниму-ка я эти штаны…

 

и трусы… да чего уж там – сниму и кожу

вместе с мясом… с костями. Вот ведь какая херня:

если я себя не уничтожу,

кто еще уничтожит меня?

 

Я – полковник, и это последняя битва».

В опустевшей, похожей на кафельный мешок

ванной комнате, мелькала бритва –

вполне безопасная бритва,

отражаясь в зеркале на уровне щек.

 

04.03.2017

 

* * *

 

Жизнь застала врасплох – ибо что мы знали о ней,

выходя, как бенгальские тигры из бенгальских огней,

обожженные полосы вылизывая языками,

между ними судьбу читая, как между строк,

и молясь: «Спаси и помилуй, тигриный бог,

самый яростный и могущественный меж богами».

 

Наши верные джунгли за нами идут ордой,

наши пестрые морды отражают святой водой

благородный Ганг и живительная Брахмапутра.

Выгибается тело, и на конце хвоста

светляком полуночи вспыхивает звезда.

Из сияния этой звезды рождается утро.

 

В сердце каждого хищника спрятано божество –

существо превращается в вещество

так красиво, что чтим и жертвами сей обычай.

В наших жилах кровь и тигриное молоко,

мы охотники и добыча – и так легко

из охотника стать добычей.

 

За тобой звероловом следует тень судьбы,

твои полосы поднимаются на дыбы,

превращаясь в клетку. Сердце застывшей ртутью

умирает меж ребер, и – по-прежнему боголик –

ты смежаешь янтарный глаз, обнажаешь клык

и бессильно рычишь на мир сквозь стальные прутья.

 

* * *

 

На неволничьем рынке продавали души.

Души были голодны, немыты, издерганы.

Им проверяли зубы, глазницы, уши,

ощупывали подмышки и половые органы.

 

Души политиков продавали партиями,

души банкиров в акции заворачивали.

А души поэтов гляделись париями –

их раздавали даром, да еще приплачивали.

 

«Странно, – говорили, – Гомер был слеп, а душа – стоглаза,

Данте – суров, а душа – нежная, невесомая,

как воздух в легких водолаза,

как след, оставленный в воде рибосомою».

 

Лица покупателей были скрыты масками,

голоса скрипели, шатких ступеней древеснее:

«Ну что, поэты, потешьте нас сказками,

развеселите нам сердце песнею».

 

Души поэтов зубы стиснули,

точно слипшиеся от карамели,

а затем по-птичьи заливисто свистнули –

потому что долго молчать не умели.

 

И полилась, полилась мелодия вольно

на невольничьем рынке, где торговали душами,

пока покупатели не сказали: «Довольно!

Иначе – клянемся всеми морями и сушами –

 

мы вырвем у ваших душ языки,

мы оскопим ваши невыносимые души!»

И наступило молчание. Лишь воздух лопался – как пузырьки

в измолоченной ливнем луже.

 

 

* * *

 

Не помню минуты, когда бы

я не жалел о том,

что мир – бесконечные дамбы,

не спаянные мостом,

 

что страх перед морем вечен,

и память настолько долга,

что лишь пустота и вечер

связывают берега,

 

что воздух – сухой, как вобла –

дрожит, вспоминая, как

рычали стихии сопла,

и волны крошили стёкла,

и ветры трясли маяк,

 

и рвались на волю с реи

потрепанные хореи,

и сипло хрипли ямбы

из душащей пустоты.

И миру являлись дамбы.

И рушились все мосты.

 

* * *

 

Я вернулся к родным пенатам,

восхитительным и пернатым,

из отряда неперелетных.

Я пенатов кормлю шпинатом,

потому что люблю животных;

 

и богов и богинь – люблю я

и люблю им напропалую

то прерывисто петь осанну

то торжественно аллилую –

что приличиствует по сану.

 

Но пенаты настолько глухи

к похвале, если верны слухи,

что целуют мне руки, лая,

и маклайствуют, как миклухи,

и миклухствуют, как маклаи.

 

Если двинусь умом, как овощ,

дома – стены мне будут в помощь.

Исцелюсь от бесовских маний.

Вот и близится, кстати, полночь.

Где же Герман, дитя германий?

 

Он шагает болотным торфом

меж Берлином и Дюссельдорфом,

он забудет меня скорее,

чем я выделю «евр» морфом

из Европы и из еврея.

 

Принимайте меня, пенаты,

завяжите на мне канаты

из начесанной бумазеи.

В этом мире мы – экспонаты.

Так постройте для нас музеи.

 

* * *

 

Сакральная страна пожертвует тобой –

пожертвует любым, чтоб дальше быть сакральной.

Ты чужд своей стране, обрезанный ковбой,

и облик твой ей чужд – высокоаморальный.

 

Прочтение баллад, почтение эллад,

где так устроен быт, что каждый миг постелен.

Пока Афины спят, открой глаза, Эйлат.

Умри, как иудей, свой век прожив, как эллин.

 

Смиряя голоса, стирает полюса

вращение долгот. И в чем-то вы едины –

бессовестный Гомер, тугой на паруса,

и ты – земную жизнь прочтя до середины.

 

 

image_printПросмотр для печати
avatar

Об Авторе: Михаил Юдовский

Михаил родился в 1966 году в Киеве. Учился в художественно-промышленном техникуме и институте иностранных языков. В перерыве между техникумом и ВУЗом побывал в армии. С 1988 года - свободный художник. Выставлял свои работы в Украине, России, Европе и Америке. Свыше 100 его работ находятся в частных и нечастных коллекциях 13-ти стран мира. Писать начал относительно поздно - лет в восемнадцать: сперва стихи, а затем и прозу. Первая книга, написанная в соавторстве с Михаилом Валигурой ("Приключения Торпа и Турпа");, вышла в 1992 году в Киеве (издательство "Эссе");. В том же 1992 году переехал в Германию. Некоторые стихи были опубликованы в немецком русскоязычном журнале "Родная речь", а поэму "Попугай" напечатал американский еженедельник "Новое русское слово". В апреле 2009 года в Украине вышел сборник Михаила Юдовского "Поэмы и стихи". В июне того же года Михаил Юдовский стал бронзовым лауреатом (титул герольда и приз зрительских симпатий) проходившего В Лондоне Международного поэтического турнира "Пушкин в Британии". Первая премия на конкурсе для русскоязычных писателей «Активация слова»

Оставьте комментарий