Вера Михайловна Инбер – русская поэтесса, родилась 28 июня (10 июля) 1890 года в Одессе. Отец – Моисей Липович (Филиппович) Шпенцер (1860-1927),  владелец крупной типографии (с литографией и бланкоиздательством) и председателем товарищества научного издательства «Матезис» (1904-1925), купец второй гильдии. Мать – Фанни Соломоновна Шпенцер (в девичестве Гринберг), учительница русского языка и заведующая казённым еврейским девичьим училищем. В их семье с 9 до 15 лет жил и воспитывался Лев Троцкий (двоюродный брат отца) в пору своей учёбы в реальном училище в Одессе в1889-1895 годах. Посещала историко-филологический факультет на одесских Высших женских курсах. Первые стихи были опубликованы в 1910 году в местной газете, а через два года увидели свет в журнале «Солнце России».
Вышла замуж за Натана Инбера и уехала с ним в Париж, где в 1914 году был опубликован первый сборник ее стихов «Печальное вино». В том же году вернулась на родину, принимала участие в творческих литературных вечерах Одессы, состояла в кружках, ее стихи были опубликованы в газетах «Весенний салон поэтов» и «Скрижаль».
Также пробовала себя в качестве актрисы и постановщика пьес. В 1917 году издала книгу «Горькая услада», которая была опубликована в Петрограде. В 1922 году переезжает в Москву после издания одесской версии книги «Бренные слова».
В Москве начала публиковать стихи в «Огоньке» и «Красной ниве», стала членом Литературного центра конструктивистов и пробует себя в качестве прозаика.
В 1928 году выпускает первую повесть «Место под солнцем», а вскоре после неё «Америка в Париже». Обе повести были написаны под впечатлением от путешествий по Поволжью и Парижу соответственно. Продолжала писать и стихи – в 1925 году вышел сборник «Цель и путь», через год  – «Мальчик с веснушками» и другие. В 1940 году выпустила сборник «Путевой дневник», который, как видно из названия, являлся своеобразным дневником в стихотворной форме. Во время войны жила в блокадном Ленинграде. Впечатления от сурового периода жизни описала в своих стихах «Трамвай идет на фронт» и дневнике «Почти три года», выпущенном в 1946 году. После войны часто выступала на радио, публиковалась в периодике, написала поэму «Пулковский меридиан», за что получила государственную премию. После освобождения от блокады также продолжала писать на эту тему. В 1954 году написала книгу «Как я была маленькая», которую включили во все детские общеобразовательные учреждения для обязательного изучения. Продолжала писать она и в стиле путевых заметок, выпускала сборники стихов. К концу 50-х обратилась к жанру воспоминаний и написала мемуары «Вдохновение и мастерство». Вспоминая о знакомстве с Алексеем Толстым, написала книгу «Страницы дней перебирая», выпущенную в 1967 году. Также занималась переводами – переводила Тараса Шевченко, Рыльского, Петефи и Райниса.
Состояла в Союзе Писателей на руководящей должности и была редактором журнала «Знамя». 11 ноября 1972 года скончалась. Похоронена на Введенском кладбище в Москве.

Именем Веры Инбер назван бывший Стурдзовский переулок в Одессе.

 

Скупа в последней четверти луна…

 

Скупа в последней четверти луна.

Встает неласково, зарей гонима,

Но ни с какой луною не сравнима

Осенней звездной ночи глубина.

 

Не веет ветер. Не шумит листва.

Молчание стоит, подобно зною.

От Млечного Пути кружится голова,

Как бы от бездны под ногою.

 

Не слышима никем, проносится звезда,

Пересекая путь земного взгляда.

И страшен звук из темной глуби сада,

Вещающий падение плода.

1920

 

 

Уже заметна воздуха прохлада…

 

Уже заметна воздуха прохлада,

И убыль дня, и ночи рост.

Уже настало время винограда

И время падающих звезд.

Глаза не сужены горячим светом,

Раскрыты широко, как при луне.

И кровь ровней, уже не так, как летом,

Переливается во мне.

И, важные, текут неторопливо

Слова и мысли. И душа строга,

Пустынна и просторна, точно нива,

Откуда вывезли стога.

1920

 

Такой туман упал вчера…

 

Такой туман упал вчера,

Так волноваться море стало,

Как будто осени пора

По-настоящему настала.

А нынче свет и тишина,

Листва медлительно желтеет,

И солнце нежно, как луна,

Над садом светит, но не греет.

Так иногда для, бедных, нас

В болезни, видимо опасной,

Вдруг наступает тихий час,

Неподражаемо прекрасный.

1920

 

 

Слишком быстро проходит жизнь моя…

 

Слишком быстро проходит жизнь моя,

Редеет лесной опушкой,

И я  – вот эта самая я –

Буду скоро беленькой старушкой.

 

И в гостиной у дочери моей Жанны,

Одетая по старинной моде,

Буду рассказывать медленно и пространно

О девятьсот семнадцатом годе.

 

Шумное молодое племя

Будет шептаться с моим зятем:

 –  Бабушка-то… в свое время

Писала стихи… еще с ятем.

По тихому-тихому переулку,

На закате, когда небо золотится,

Я буду выходить на прогулку

В теплом платке и лисицах.

 

Ты будешь вести меня любовно и учтиво

И скажешь:

– Снова сыро. Вот горе!

И долго мы будем глядеть с обрыва

На красные листья и синее море.

1920

 

Прохладнее бы кровь…

 

Прохладнее бы кровь и плавников бы пара,

И путь мой был бы прям.

Я поплыла б вокруг всего земного шара

По рекам и морям.

 

Безбровый глаз глубоководной рыбы,

И хвост, и чешуя…

Никто на свете, даже ты бы,

Не угадал, что это я.

 

В проеденном водой и солью камне

Пережидала б я подводный мрак,

И сквозь волну казалась бы луна мне

Похожей на маяк.

 

Была бы я и там такой же слабой,

Как здесь от суеты.

Но были бы ко мне добрее крабы,

Нежели ты.

 

И пусть бы бог хранил, моря волнуя,

Тебя в твоих путях,

И дал бы мне окончить жизнь земную

В твоих сетях.

1920

 

 

Лучи полудня тяжко пламенеют…

 

Лучи полудня тяжко пламенеют.

Вступаю в море, и в морской волне

Мои колена смугло розовеют,

Как яблоки в траве.

 

Дышу и растворяюсь в водном лоне,

Лежу на дне, как солнечный клубок,

И раковины алые ладоней

Врастают в неподатливый песок.

 

Дрожа и тая, проплывают челны.

Как сладостно морское бытие!

Как твердые и медленные волны

Качают тело легкое мое!

 

Так протекает дивный час купанья,

И ставшему холодным, как луна,

Плечу приятны теплые касанья

Нагретого полуднем полотна.

1919

 

Забыла все: глаза, походку, голос…

 

Забыла все: глаза, походку, голос,

Улыбку перед сном;

Но все еще полна любовью, точно колос

Зерном.

Но все еще клонюсь.

Идущий мимо,

Пройди, уйди, не возвращайся вновь:

Еще сильна во мне, еще неодолима

Любовь.

 

1919, Одесса

 

 

 

 

Из раннего

 

ПЕТРОНИЙ

 

Неясный свет, и запах цикламены,

   И тишина.

Рука, белее самой белой пены,

   Обнажена.

На длинных пальцах ногти розоваты

   И нет перстней.

Движенья кисти плавны и крылаты,

   И свет на ней.

В руке дощечка, залитая воском,

   В цветах – окно.

На мраморном столе, в сосуде плоском,

   Блестит вино.

Зачем здесь я, в ночи и неодета,

   И кто со мной?

Библиотека древнего поэта

   Полна луной.

Я подхожу, дрожа, к столу со львами

   И говорю:

«Привет тебе!.. Я не знакома с вами», –

   И вся горю.

Склонившись в непривычном мне поклоне,

   Я слышу смех.

Из непонятных слов одно – «Петроний» –

   Яснее всех.

Далёкий век, другая жизнь и вера…

   Я говорю:

«Я помешала. Ты читал Гомера

   И ждал зарю…»

В саду вода лепечет монотонно,

   Шуршит лоза.

Эстет и скептик смотрит удивлённо

   В мои глаза.

 

1913

 

Из книги «Бренные слова» (Одесса, 1920)

 

* * *

 

Не то, что я жена и мать,

Поит души сухие нивы:

Мне нужно много тосковать,

Чтоб быть спокойной и счастливой.

 

Мне нужно, вставши поутру,

Такой изведать страх сердечный,

Как будто я сейчас умру

И не узнаю жизни вечной.

 

Но через миг опять жива,

В размере до сих пор не петом,

Смогу я бренные слова

Осеребрить нездешним светом.

 

июнь 1917 г., Одесса

 

* * *

 

Мне не дано быть розой без шипов.

В густом снопе я лишь смиренный колос,

И растворяется мой слабый голос

Среди ему подобных голосов.

Но всё же я пою по мере сил,

Без гнева, не ища сокрытой цели,

Чтоб после смерти ангел не спросил:

– Где ты была, когда все пели?

 

* * *

 

Хорош воскресный день в порту весной:

Возня лебедок не терзает слуха,

На тёплом камне греется, как муха,

Рабочий, оглушённый тишиной.

 

Я радуюсь тому, что я одна,

Что я не влюблена и не любима,

Что не боюсь я солнцем быть палима

И стать смуглей кофейного зерна.

 

Что я могу присесть легко на тюк,

Вдыхать неуловимый запах чая,

Ни на один вопрос не отвечая,

Ничьих не пожимая нежно рук.

 

Что перед сном смогу я тихо петь,

Потом сомкну, как девственница, вежды,

И поутру нехитрые одежды

Никто не помешает мне надеть.

 

* * *

 

Он юнга. Родина его Марсель.

Он обожает ссоры, брань и драки.

Он курит трубку, пьёт крепчайший эль,

И любит девушку из Нагасаки.

У ней такая маленькая грудь,

На ней татуированные знаки…

Но вот уходит юнга в дальний путь,

Расставшись с девушкой из Нагасаки.

Но и в ночи, когда ревёт гроза,

И лёжа в жаркие часы на баке,

Он вспоминает узкие глаза

И бредит девушкой из Нагасаки.

Янтарь, кораллы красные, как кровь,

И шёлковую кофту цвета хаки,

И дикую, и нежную любовь

Везёт он девушке из Нагасаки.

Приехал он. Спешит, едва дыша,

И узнает, что господин во фраке

Однажды вечером, наевшись гашиша,

Зарезал девушку из Нагасаки.