Сергей НАДЕЕВ. Голубиная почта

 

* * *

Ночь обернула мирозданье,

не выходя за берега,

покорная, как расставанье,

и скорая, как пустельга.

Какие тени бродят цугом,

какая выдумка томит?

Подрагивает в такт посуда,

покачивает вслед лафит.

И точным лезвием ланцета

открыта раковина снов,

где жалость, горечь горицвета

и проливень слепящих слов…

 

* * *

А знаешь, не так нестерпимо

Вскипают уже небеса —

Несутся стремительно мимо,

Как память в 4 часа.

Бессонница.

Только и живы —

Киприды капризный рожок

Да мелкие бурые сливы

В июле. Так метит ожог.

Зачем-то остались сомненья

И ночи лоскутный платок

И лопнувший от напряженья

Горячей полоской восток.

Начальная школа ухода,

Звезды предначальный урок.

За светом — иная свобода,

За тьмою…

(Беспомощность строк.)

 

* * *

Мы вышли к озеру.

 И резко

Повеяло, как сквозняком,

И вздрогнул лес, как занавеска,

Повисшая над косяком.

И большего – не разглядели…

Но что скрывается вдали? –

Не прошлое же, в самом деле,

Которого не обрели!

Отчётливы и одиноки,

Покачиваясь, как во сне,

Текут воздушные потоки

Сквозь лес, недвижный в стороне.

И нам, наверное, – туда же

Брести по сумрачным холмам,

Куда и жизнь течёт, и даже

Относит дым по берегам.

Туда, куда полоска света

Подсунута… –

 За эту дверь

Заглядывать – дурная мета.

Или смертельная, поверь.

 

* * *

Побросали лёгкую одежду,

В воду погрузились неспеша,

И сновали рыбьи тени между

Смуглых икр, порывисто дыша.

Лёгкий свет позванивал над плёсом.

Или просто с берега влекло

Запах непросушенного тёса,

Лодок перевёрнутых тепло?

Ночь поверх – ворочалась, скрипела,

Дизелем топталась на мели,

А внизу – лилась, сияла, пела.

И в восторге обмирало тело.

Фонари маячили вдали.

 

* * *

Звенящая звезда, в косую сажень лето,

Немного облаков, и боле – не проси:

Достаточно щедрот, остановись на этом.

А впрочем, принеси неспелых слив в горсти.

В полуночь будет дождь. И вместе с влагой будут

Беззвучно опадать усталые плоды.

И привкус частых зим дичком вкрадётся в губы,

И по щекам пройдут чуть влажные следы.

Забылось, всё прошло: и ссадины, и раны;

В разгар июльских гроз не вспомнить холодов,

Как жили, что во сне, и спать ложились рано,

Вписав поспешность дня в подшивку дневников.

Не помяни судьбы со зла и суетливо

За щедрости её на признаки беды!

Прикрутим фитили, просыплем нá пол сливы

И вслушаемся в сад, теряющий плоды…

 

* * *

Окрестности исхожены, а дале –

И жизнь пройдёт, не ведая конца.

Я в ней ловлю приметы и детали:

Лес, осень, дождь и дождевик отца.

О, как дрожит, поблёскивая жёстко,

Тропой мелькая, выбитой в траве,

Широкий плащ! И пятнышко извёстки

Смывает дождь на левом рукаве.

Я остаюсь перед открытой рамой.

Остывший воздух затекает в дом.

Я мал ещё, и нестерпимо рано

Заглядывать за влажный окоём.

Что ожидает мальчика в матроске,

Когда предстанет выйти за предел

Его забав на дачных перекрёстках?

Плывёт дурман: полынь и чистотел…

 

* * *

Как мнительна и как ты непохожа,

Когда стоишь – ладони в рукавах –

На сквозняке! Опять одно и то же:

На сжатых пальцах прошлое итожа,

Прости меня – уж если в двух словах!

Меж нас, должно быть, скрыты недомолвки,

Пространные, как лёд, обиняки,

Просыпанные в простыни иголки

Сосновые, фонарь у верхней полки

И памяти цветные сквозняки.

Да всё бы это высказать! И всё бы

Назвать, сложить и подвести итог:

Звонки, записки, частые хворобы,

Заносы снега, прошлого сугробы. –

Я не могу. А впрочем, кто бы – смог?

И мы молчим. И так невероятна

Молчанием подбитая черта

Под прошлое – под вспышки, блики, пятна

И суету, что, в сущности, понятна,

И чем не дорожили ни черта!

 

* * *

З.К.

Голубиная почта нам выпала на неделе:

Забиралась на подоконник, в форточку опускала… –

И птица летела косо, ворочалась еле-еле

И грузно ложилась нáземь, как будто она устала.

Легчайший вид несвободы: как говорят, «во благо» –

Оставили же бумагу и к форточке допустили!

А может быть, я впервые почуял слепую тягу

Вцепиться, рвануться нá свет, в глаза заглянуть: да ты ли!

Неужто уже сказались последние два-три года,

В которые мы учились исподволь – не смиряться?

Похвастаться ли плодами, посетовать ли немного?

Или отмахнуться вовсе, невесело рассмеяться?

…А птица парит на воле, корму легко задирая.

Следишь за ней, упираясь коленками в подоконник.

А что как порывом ветра обрушится ввысь, сгорая,

Бумажный непрочный голубь,

 прочих свобод сторонник?

 

* * *

Попробуй, возрази: когда-нибудь и нам

Предстанет кочевать по весям и холмам

Не путником, не странником дорожным,

А чем-то вроде памяти о том,

Как берега уходят под шестом,

Что жизни – не объять стрекозьим зреньем сложным.

Ты вдумайся: как это нелегко –

Назвать себя по имени «никто»

И ощутить не кровь, а протеканье лета

По хрупким обнажённым проводкам,

Не мысль, а хаос чувствовать, а там –

И не сознаньем называют это…

Когда-нибудь, но через много лет,

Нас поглотит, на свет разъяв, фасет,

И не узнаем, встретившись снаружи,

Ни дворика московского дубы,

Ни голоса, ни – строгой худобы,

Не выдадим себя, ничем не обнаружим…

 

 

* * *

Ночь обернула мирозданье,

не выходя за берега,

покорная, как расставанье,

и скорая, как пустельга.

Какие тени бродят цугом,

какая выдумка томит?

Подрагивает в такт посуда,

покачивает вслед лафит.

И точным лезвием ланцета

открыта раковина снов,

где жалость, горечь горицвета

и проливень слепящих слов…

 

* * *

А знаешь, не так нестерпимо

Вскипают уже небеса —

Несутся стремительно мимо,

Как память в 4 часа.

Бессонница.

Только и живы —

Киприды капризный рожок

Да мелкие бурые сливы

В июле. Так метит ожог.

Зачем-то остались сомненья

И ночи лоскутный платок

И лопнувший от напряженья

Горячей полоской восток.

Начальная школа ухода,

Звезды предначальный урок.

За светом — иная свобода,

За тьмою…

(Беспомощность строк.)

 

* * *

Мы вышли к озеру.

 И резко

Повеяло, как сквозняком,

И вздрогнул лес, как занавеска,

Повисшая над косяком.

И большего – не разглядели…

Но что скрывается вдали? –

Не прошлое же, в самом деле,

Которого не обрели!

Отчётливы и одиноки,

Покачиваясь, как во сне,

Текут воздушные потоки

Сквозь лес, недвижный в стороне.

И нам, наверное, – туда же

Брести по сумрачным холмам,

Куда и жизнь течёт, и даже

Относит дым по берегам.

Туда, куда полоска света

Подсунута… –

 За эту дверь

Заглядывать – дурная мета.

Или смертельная, поверь.

 

* * *

Побросали лёгкую одежду,

В воду погрузились неспеша,

И сновали рыбьи тени между

Смуглых икр, порывисто дыша.

Лёгкий свет позванивал над плёсом.

Или просто с берега влекло

Запах непросушенного тёса,

Лодок перевёрнутых тепло?

Ночь поверх – ворочалась, скрипела,

Дизелем топталась на мели,

А внизу – лилась, сияла, пела.

И в восторге обмирало тело.

Фонари маячили вдали.

 

* * *

Звенящая звезда, в косую сажень лето,

Немного облаков, и боле – не проси:

Достаточно щедрот, остановись на этом.

А впрочем, принеси неспелых слив в горсти.

В полуночь будет дождь. И вместе с влагой будут

Беззвучно опадать усталые плоды.

И привкус частых зим дичком вкрадётся в губы,

И по щекам пройдут чуть влажные следы.

Забылось, всё прошло: и ссадины, и раны;

В разгар июльских гроз не вспомнить холодов,

Как жили, что во сне, и спать ложились рано,

Вписав поспешность дня в подшивку дневников.

Не помяни судьбы со зла и суетливо

За щедрости её на признаки беды!

Прикрутим фитили, просыплем нá пол сливы

И вслушаемся в сад, теряющий плоды…

 

* * *

Окрестности исхожены, а дале –

И жизнь пройдёт, не ведая конца.

Я в ней ловлю приметы и детали:

Лес, осень, дождь и дождевик отца.

О, как дрожит, поблёскивая жёстко,

Тропой мелькая, выбитой в траве,

Широкий плащ! И пятнышко извёстки

Смывает дождь на левом рукаве.

Я остаюсь перед открытой рамой.

Остывший воздух затекает в дом.

Я мал ещё, и нестерпимо рано

Заглядывать за влажный окоём.

Что ожидает мальчика в матроске,

Когда предстанет выйти за предел

Его забав на дачных перекрёстках?

Плывёт дурман: полынь и чистотел…

 

* * *

Как мнительна и как ты непохожа,

Когда стоишь – ладони в рукавах –

На сквозняке! Опять одно и то же:

На сжатых пальцах прошлое итожа,

Прости меня – уж если в двух словах!

Меж нас, должно быть, скрыты недомолвки,

Пространные, как лёд, обиняки,

Просыпанные в простыни иголки

Сосновые, фонарь у верхней полки

И памяти цветные сквозняки.

Да всё бы это высказать! И всё бы

Назвать, сложить и подвести итог:

Звонки, записки, частые хворобы,

Заносы снега, прошлого сугробы. –

Я не могу. А впрочем, кто бы – смог?

И мы молчим. И так невероятна

Молчанием подбитая черта

Под прошлое – под вспышки, блики, пятна

И суету, что, в сущности, понятна,

И чем не дорожили ни черта!

 

* * *

З.К.

Голубиная почта нам выпала на неделе:

Забиралась на подоконник, в форточку опускала… –

И птица летела косо, ворочалась еле-еле

И грузно ложилась нáземь, как будто она устала.

Легчайший вид несвободы: как говорят, «во благо» –

Оставили же бумагу и к форточке допустили!

А может быть, я впервые почуял слепую тягу

Вцепиться, рвануться нá свет, в глаза заглянуть: да ты ли!

Неужто уже сказались последние два-три года,

В которые мы учились исподволь – не смиряться?

Похвастаться ли плодами, посетовать ли немного?

Или отмахнуться вовсе, невесело рассмеяться?

…А птица парит на воле, корму легко задирая.

Следишь за ней, упираясь коленками в подоконник.

А что как порывом ветра обрушится ввысь, сгорая,

Бумажный непрочный голубь,

 прочих свобод сторонник?

 

* * *

Попробуй, возрази: когда-нибудь и нам

Предстанет кочевать по весям и холмам

Не путником, не странником дорожным,

А чем-то вроде памяти о том,

Как берега уходят под шестом,

Что жизни – не объять стрекозьим зреньем сложным.

Ты вдумайся: как это нелегко –

Назвать себя по имени «никто»

И ощутить не кровь, а протеканье лета

По хрупким обнажённым проводкам,

Не мысль, а хаос чувствовать, а там –

И не сознаньем называют это…

Когда-нибудь, но через много лет,

Нас поглотит, на свет разъяв, фасет,

И не узнаем, встретившись снаружи,

Ни дворика московского дубы,

Ни голоса, ни – строгой худобы,

Не выдадим себя, ничем не обнаружим…