RSS RSS

Рита БАЛЬМИНА. Первое стихотворение и другие стихи

Меня часто спрашивали читатели и интервьюеры, когда я начала писать стихи.
Это интересный вопрос, потому, что в юности я стихи не писала, и даже не очень любила их читать: предпочитала прозу. Моя мама была переплётчицей и реставратором старых антикварных книг. Она делала частные заказы дома после работы и поэтому у меня в руках ещё в подростковом возрасте оказывались уникальные, редкие, а иногда и запрещённые книги.
Мне не всегда удавалось их дочитать до конца, потому, что мама старалась побыстрее их починить и избавиться от таких опасных в те времена книжек. Многие из них были изданы до революции, старыми шрифтами с исключёнными впоследствии буквами «ять» и «фита».

А стихи я начала писать в 26 лет после тяжелой 12-часовой операции, во время которой меня ненадолго потеряли: я была в состоянии клинической смерти, но врачам удалось меня реанимировать и вернуть к жизни. Я очнулась от наркоза в мире своего первого стихотворения, которое я назвала «Мария Магдалина», и которое вошло в мою первую книгу «Закрытие  Америки».

Я – Мария Магдалина
(Не из грязи, а из глины
Яхве сделал нас),
Я порочна и невинна,
Я – Мария Магдалина,
И меня казнят сейчас.
Я – Мария Магдалина,
Я – плясунья и певица,
Дочь трущоб Иерусалима
И презренная блудница.
Наготу в лохмотьях драных
Чем прикрыть? Без покрывала
В плясках у ступеней Храма
Праздно песни распевала,
Извиваясь в танце диком,
Волосами пыль взметая,
Песенным гортанным криком
В вашем городе великом
Возвестив, что не святая.
На базаре пестром, людном,
Данью зною и дождям
Наготой своей распутной
Я бросала вызов вам,
Вам, кто ночью целовал,
А на утро вслед плевал,
Вам, казнящие меня,
Вам не избежать Огня –
Ведь не сыщется меж вами
(Эй, блюстители, сюда!)
Тот, кто первым бросит камень,
Тот, кого не тронет пламя
Страшного Суда.
Я – Мария Магдалина,
Я – презренная блудница,
Я – преступная Далила:
Мне зачтется, мне простится…
От камней не уклоняюсь,
Но не плачу и не каюсь!

Верующие люди говорят, что моя прежняя душа в момент клинической смерти досталась кому-то другому, а в меня вошла новая, способная улавливать стихи. Я не верю в существование души и в загробный мир, но не понимаю и не могу объяснить, что тогда произошло со мной. Одно мне ясно: что-то изменилось в моем мозгу. Получается, что никакого раннего периода творчества у меня не было…

________________________________

ФЕДРА

Все, кто не видел знаменитой Федры,
идите и смотрите, как старуха
средь грязной сцены коммунальной кухни
в соседский чайник подсыпает соль,
большим бельмом кося под примадонну
и героиню довоенной драмы –
пока венецианскую бауту
на пыльных антресолях травит моль…
А Ипполит расстрелян на рассвете
колючего, как проволока, утра:
он списка кораблей до половины
не дочитал… не помнит… не слыхал…
И он не видел знаменитой Федры,
и он не знал, как Федра знаменита
за толщей закулисного дознанья,
где ослепляет ламповый накал.

В тот год воронья шуба поседела
в удушливом, как память, коридоре,
где очередь длинней, чем жизнь Сивиллы,
не предсказавшей прошлое назад.
К ней прежде тоже гости приходили
на светлый праздник, заполночь, под утро,
без стука, без звонка, – и вышибали
резных дверей классический фасад
подкованной кирзой… А на паркете
бледнели лица редких фотографий
из переписки легендарных дам.
Все умерли: и Анна, и Марина,
и друг их жизни Ося Мандельштам –
все умерли. Апофеоз Расина.

Финальный хор. Не пенье – отпеванье
из панихид по стареньким знакомым,
которые в урочищах Сибири валили кедр…
Вдвоём и допоём
под вечный вой служебных волкодавов
про вычурный чубук в зубах у вохры…
В чужбинном многоярусном вокзале
Расин усоп на празднестве своём.
Он не увидел знаменитой Федру, –
зато она его в гробу видала
в его парадном маршальском мундире
с наградами, покрывшими живот.
Всем, кто не видел знаменитой Федры,
прослушать лекцию на том вокзале,
где Федра только тем и знаменита,
что всех и всё всегда переживёт…

* * *

Все двери давно закрыты,
Двуногие спят в тепле,
Дворняга по кличке Рита
Прижалась к чужой земле.
Ни шороха и ни звука…
И думает вслух она:

 

* * *

 

по наклонной вниз я жила в нью-йорке

как в одесском детстве скользила с горки

и при этом над всеми и вся глумилась

я впадала в панику и в немилость

выходила в тираж не за тех из комы

навсегда забыла всю жизнь искомых

я плохая мама и дочь плохая

и пою пустотами громыхая

 

нахлебавшись грязи с богемной кодлой

поступала пошло грешно и подло

все мои лирические чертовки

просто грубый фейк или фокус ловкий

на ходу меняя задач условия

под ответ подгоняла строки злословие

виртуальных оваций срывала лаву

и теперь пожинаю дурную славу

 

я словесный мусор сметаю в строки

и от критиков слышу одни упрёки

я на ветер пускаю свои зарплаты

и оставлю сыну одни заплаты

я давно растеряла родных и близких

вместо них лишь даты на обелисках

впереди распад и его законы

я прошу не пишите с меня иконы

 

*   *   *

 

Неотвратимо, как псалом –

Пушинкой пушкинского текста –

Уже витает над столом

Воспоминание из детства:

Бабуля заварила чай,

А папа смотрит телевизор:

Свисток, пенальти получай,

Арбитр поруганный освистан.

А мама шьёт, кляня иглу,

И кошка сонно лижет плошку

У подоконника в углу,

Где муха оседлала крошку.

А я с уроками вожусь,

И буря мглою небо кроет,

Сгущая косинусов жуть

Над ратным подвигом героев.

Обычный вечер, как всегда,

Темнеет, исчезая в Лете,

Чтоб сквозь года и города

Со мной скитаться по планете.

 

*   *   *

давай вернёмся в сорок лет назад

где ты был гад а я была красотка

лилась в гранёные стаканы водка

и тот был строен кто теперь пузат

 

на улице стоял двадцатый век

горел фонарь под надписью аптека

никто не слышал слова ипотека

и даже мент был тоже человек

от тех времён остался только сон

их помнить даже смысла не осталось

и только мы с тобой сглотнув усталость

по прошлому вздохнули в унисон

 

 

 

 

image_printПросмотр для печати
avatar

Об Авторе: Рита Бальмина

По профессии художник-дизайнер. Публиковалась в периодических изданиях и толстенных журналах России, Украины, Европы, США и Израиля, а также в многочисленных альманахах и антологиях. Член Союза писателей Израиля. Член Международного ПЭН-клуба. Лауреат литературной премии имени Д. Кнута за 1995 год. Номинант Бунинской премии за 2007 год. Автор книг: «Закрытие Америки», «Флорентин, или Послесловие к оргазму», «Стань Раком», «Из бранного», «Лишняя жизнь», «Недоуменье жить», «Бал мин». Обитает в Нью-Йорке.

Оставьте комментарий