Татьяна ПАРТИНА. Картинка, знакомая с детства…

Господин Тамарисков поёт, что наш поезд в огне.
Это значит, что нынче вагоны взлетели в цене,
Смерть в обнимку с предательством вышли в поля на пленэр.
Эфиальт, ты оставил потомкам достойный пример!
А когда бы не ты, то Иуда б остался в живых.
Посмотри, как меняется мир без деяний твоих:
Брут, непризнанный сын, своего обожает отца
И не падает Цезарь, а медленно сходит с крыльца,
Приговор не выносит Пилат и Христос не убит,
От яиц разноцветных на Пасху в глазах не рябит,
Не записан Мессия трактирщиком в гамбургский счет,
И никто нас от гибели больше уже не спасет.


* * *

В небыль уходит картинка, знакомая с детства.
Кто-то мой город уродует и убивает.
Мы получили на всех золотое наследство,
Но промотали его – и такое бывает.
Маленькой птичкой вспорхнула над морем Одесса.
Маленьким птичкам всегда не хватает покоя.
Сильные хищные птицы иного замеса
Ловко твоё разорили гнездо родовое.
Где этот дворик, прибежище сплетен и лени?
Сахар растаял, и люди, и бублики к чаю…
Время, как ластик, стирает следы поколений,
Но разорителей гнёзд и гробниц – не прощает.

* * *

Отсюда никто не уйдёт без куриного бога,
Здесь счастье лежит по соседству с бутылочным стразом.
Кто ищет – обрящет, и мне подфартило немного –
Из пены морской он глядит на меня одноглазо.
Сквозь дырочку в камне увидеть нависшие кручи,
И корень акации, в бездну расщелины вросший,
Ватагу сумаха, бурьян под обрывом дремучий,
И козлобородник, и пламенный куст расторопши.
Оставьте нам этот фрагмент первобытного мира!
Пусть время и ливни грызут пересохшую глину,
И камень, похожий на ломтик швейцарского сыра,
Ныряет с обрыва в прибрежные волны и тину.
Пусть ухают совы под вечер, с мышами гуторя,
Живет красота в простоте непокрытой дороги,
В пушинке, летящей на фоне лилового моря
На берег пустынный, где людям встречаются боги.

 

Осенняя зарисовка

Сентябрь налетел на город несносным отроком
И тут же, как пыль с комода, лето стряхнул
С фасадов домов пушистым лиловым облаком;
А завтра загар прогонит с девчачьих скул.

Хозяйки несут домой баклажаны с перцами,
А лучше б купили мяса своим мужьям.
Но – время икры из синих… Терзает сердце мне
Сюжет консервации с перцами по краям.

А на Итальянской ветер играет форточкой.
Пикирует вниз замазка, как Мессершмидт.
И белый Фиат с маленькой круглой мордочкой
Под старым платаном, как под навесом, спит.

 

Четыре сотки

Четыре сотки. Изгородь дряхла.
Здесь некогда вовсю гудели осы,
Здесь падали на землю абрикосы
И нервно фыркал ёжик остроносый,
Здесь рос когда-то сад. И я росла.
Я выросла, а сада уж и нет.
Репейники заполнили куртину,
Восстали, заглушили и малину,
И портит этой вольности картину
Лишь яблони рассохшийся скелет.
Но арка виноградная жива:
Грустя среди бесплодного поместья,
Над ним лозы возносит перекрестья,
И виноград как будто шепчет: «Здесь я,
Где листья превратились в кружева».
А в гуще обнаглевших сорняков
Вдруг вырос гордый тип иной породы.
Он метит мощной кроной в неба своды…
О сколько же в запасниках природы
Таится нам неведомых ростков!
И наблюдая вместе жизнь и смерть –
Угасший сад на возрожденном поле –
Я вспоминаю детство поневоле,
И сердце вдруг сжимается от боли,
От страшного желания успеть
Втащить сюда тот дедушкин верстак
И мной уже освоенный рубанок,
И парусник, сколоченный из планок…
Но детства исчезает полустанок
Быстрее, чем упущенный судак.

 

 

Господин Тамарисков поёт, что наш поезд в огне.
Это значит, что нынче вагоны взлетели в цене,
Смерть в обнимку с предательством вышли в поля на пленэр.
Эфиальт, ты оставил потомкам достойный пример!
А когда бы не ты, то Иуда б остался в живых.
Посмотри, как меняется мир без деяний твоих:
Брут, непризнанный сын, своего обожает отца
И не падает Цезарь, а медленно сходит с крыльца,
Приговор не выносит Пилат и Христос не убит,
От яиц разноцветных на Пасху в глазах не рябит,
Не записан Мессия трактирщиком в гамбургский счет,
И никто нас от гибели больше уже не спасет.


* * *

В небыль уходит картинка, знакомая с детства.
Кто-то мой город уродует и убивает.
Мы получили на всех золотое наследство,
Но промотали его – и такое бывает.
Маленькой птичкой вспорхнула над морем Одесса.
Маленьким птичкам всегда не хватает покоя.
Сильные хищные птицы иного замеса
Ловко твоё разорили гнездо родовое.
Где этот дворик, прибежище сплетен и лени?
Сахар растаял, и люди, и бублики к чаю…
Время, как ластик, стирает следы поколений,
Но разорителей гнёзд и гробниц – не прощает.

* * *

Отсюда никто не уйдёт без куриного бога,
Здесь счастье лежит по соседству с бутылочным стразом.
Кто ищет – обрящет, и мне подфартило немного –
Из пены морской он глядит на меня одноглазо.
Сквозь дырочку в камне увидеть нависшие кручи,
И корень акации, в бездну расщелины вросший,
Ватагу сумаха, бурьян под обрывом дремучий,
И козлобородник, и пламенный куст расторопши.
Оставьте нам этот фрагмент первобытного мира!
Пусть время и ливни грызут пересохшую глину,
И камень, похожий на ломтик швейцарского сыра,
Ныряет с обрыва в прибрежные волны и тину.
Пусть ухают совы под вечер, с мышами гуторя,
Живет красота в простоте непокрытой дороги,
В пушинке, летящей на фоне лилового моря
На берег пустынный, где людям встречаются боги.

 

Осенняя зарисовка

Сентябрь налетел на город несносным отроком
И тут же, как пыль с комода, лето стряхнул
С фасадов домов пушистым лиловым облаком;
А завтра загар прогонит с девчачьих скул.

Хозяйки несут домой баклажаны с перцами,
А лучше б купили мяса своим мужьям.
Но – время икры из синих… Терзает сердце мне
Сюжет консервации с перцами по краям.

А на Итальянской ветер играет форточкой.
Пикирует вниз замазка, как Мессершмидт.
И белый Фиат с маленькой круглой мордочкой
Под старым платаном, как под навесом, спит.

 

Четыре сотки

Четыре сотки. Изгородь дряхла.
Здесь некогда вовсю гудели осы,
Здесь падали на землю абрикосы
И нервно фыркал ёжик остроносый,
Здесь рос когда-то сад. И я росла.
Я выросла, а сада уж и нет.
Репейники заполнили куртину,
Восстали, заглушили и малину,
И портит этой вольности картину
Лишь яблони рассохшийся скелет.
Но арка виноградная жива:
Грустя среди бесплодного поместья,
Над ним лозы возносит перекрестья,
И виноград как будто шепчет: «Здесь я,
Где листья превратились в кружева».
А в гуще обнаглевших сорняков
Вдруг вырос гордый тип иной породы.
Он метит мощной кроной в неба своды…
О сколько же в запасниках природы
Таится нам неведомых ростков!
И наблюдая вместе жизнь и смерть –
Угасший сад на возрожденном поле –
Я вспоминаю детство поневоле,
И сердце вдруг сжимается от боли,
От страшного желания успеть
Втащить сюда тот дедушкин верстак
И мной уже освоенный рубанок,
И парусник, сколоченный из планок…
Но детства исчезает полустанок
Быстрее, чем упущенный судак.