Михаил ЮДСОН. Игра Фельдмана

Михаил Фельдман – поэт, мастер авторской песниМихаил Фельдман – поэт, мастер авторской песни. Живет в Беэр-Шеве.

Он играет словами на гитаре, скажем так про этот жанр. А игра эта – странная, струнная, завораживающая, порой ранящая душу, но неизменно сохраняющая иронию. Здесь вместо минора присутствует менора, волшебный фонарик метафоры – свет разгоняет сумерки рутины. И график песен Фельдмана, ежели таковой удосужиться построить – не плавная заунывная синусоида, а колкие пики остроумия, пристальные игрища ума. В отличие от неисчислимой, незатейливо барабанящей «бардованщины», песни Фельдмана радуют тем, что тут властвуют талантливые стихи – бисерная вязь звуков, отточенная игра смыслов. Влекут на гитара и голос, ритм и рифма, и еще что-то, чему нет определения – какая-то загадочная надстройка, божий дар. Поговорим с Михаилом Фельдманом.

– Расскажите сначала немного о себе – как Набоков бурчал: «учёба и прочие приключения…»

 

– Набоков гениален, так коротко у меня не получится! Ничего необычного рассказать о себе не могу. Стандартная судьба. Выучился на технаря, хотя по призванию чистый гуманитарий. В 1991 году репатриировался, работаю по специальности инженером-автодорожником, разведён, доченька чудесная уже взрослая. Из увлечений можно выделить игру со словом.

 

– Когда в вашей жизни возникла бардовская (снаружи) и авторская (ваша) песня? Что потянуло вас соединять музыку и стихи, звуки и знаки?

 

– Более или менее серьёзно начал  писать стихи в 18 лет в институте. Потом попробовал с помощью пяти аккордов эти стихи сопровождать. Что потянуло? Не помню. Видимо, модно было. Половина моих друзей пели песни под гитару, я тоже пел, но у меня получалось хуже. Дай, думаю, свои песни начну петь и стану лучшим исполнителем своих песен. Лучшим, потому что единственным!

 

– Вы  могли бы назвать своих песенных учителей-наставников? Кто из поющих-пишущих нынче вам близок?

 

– В юношестве взахлёб слушал Высоцкого и Галича. Восторгался, мечтал дорасти хотя бы до половины их уровня. Сегодня многие из поющих нравятся, но особо отметил бы Михаила Волкова,он именно «близок» по сочетанию юмора и игры со словами.

 

Как вы оказались в Израиле, и как проходило это сизифово восхождение?

 

– Ну, сизифовым я бы это восхождение не назвал, так как оно в первую очередь бесполезное, а потом уже трудное. В Израиле оказался «на гребне волны» с алиёй начала 90-ых. Культурный шок прошел довольно быстро, появились друзья, с которыми легче было вставать на ноги. Иврит пошёл легко, – помогла привычка играть со словами. Использовал всякие мнемонические приёмы, искал и находил корневые совпадения с русским. Но главный переворот в сознании случился лет через семь, когда, находясь в Москве, я захотел…. домой!!! С тех пор я живу дома с большой буквы «Д», люблю Израиль и готов за него воевать. Далее начинается пафос, поэтому закругляюсь с ответом.

 

– Вы с успехом выступали в Америке. Не было желания там осесть («земли на свете много, предпочитаю США», – писал Бродский, в Израиль так и не выбравшийся)?

 

– Если честно, желание было. Но ни коим образом не по экономическим соображениям, а по природным. Уж очень не хватает в Израиле настоящих лесов с настоящими грибами. Обожаю гулять по лесу и собирать грибы и ягоды.

 

– Ваши диски это некие вехи на творческом пути, «периоды Фельдмана»?

 

– Нет, это не вехи. Вехами являются удачные песни, а диски это просто оцифровывание накопленного материала. Вот как на работе приходится писать месячные отчёты, так и запись дисков. Надо!

 

– Ваши песенные стихи, поющиеся тексты – весьма изысканны и необычны. Чаще это результат вдохновения, «прихода» сверху, или долгая кропотливая работа над словом?

 

– Я бы сказал, что и то, и другое. Вдохновение необходимо для первоначального толчка, пинка под ленивый зад. Очень интересна и загадочна природа вдохновения. Про других не скажу, а у меня это случается спонтанно, не связанно ни с какими переживаниями, впечатлениями, чувствами и т.д. Иногда приходит в момент максимальной загруженности на работе. Тогда страдает, разумеется, работа, ибо у вдохновения конкурентов нет! Оно вытесняет всё. Пока действует вдохновение формируется «скелет» будущего творения. Если повёзет, то за время действия вдохновения можно успеть написать половину стиха или даже песни. У меня это длится примерно часа два. Потом всё затихает и ты остаёшься наедине с чем-то незавершенным. Вот тут-то и начинается сладкая, мучительная работа над словом.

 

– Вы увлекаетесь палиндромами, этими зеркальными отражениями языка («кони, топот, инок» – крутил Хлебников ещё век назад) – это помогает при нахождении незатёртых, нестандартных строчек?

 

– Палиндромия никак не связана с поэзией. Это чисто мозговая деятельность, не связанная с поиском образов. Бездушная, я бы сказал, деятельность. Но весёлая! Когда удаётся найти сложное и осмысленное сочетание букв, одинакого читающихся туда и обратно, то радость накрывает ничуть не меньше, чем от удачного стиха. Но в поэзии это занятие никак не помогает. Абсолютно параллельные вещи.

 

– Кино, театр как-то присутствуют в вашей «авторской» жизни?

 

– Был у меня опыт написания песни для кинофильма. Замечательный режиссёр Галина Евтушенко как-то дала мне прочитать сценарий своего будущего фильма. Если, мол, зацепит, то вдруг песенка появится. Зацепило. Появилась песенка и прозвучала в фильме. Было очень приятно, а песенка стала программной. А еще я как-то написал собственный сценарий к гипотетическому спектаклю под названием «Картина мира». Правда, этим сценарием никто не воспользовался, но я упорно продолжаю его петь со сцены.

 

– Поделитесь, если можно, своими творческими планами – что пишется, где выступается?

 

– Творческие планы могут быть только у профессиональных художников. Им надо работать и зарабатывать. А такие, как я, могут позволить себе отдаться на волю вдохновения, приход которого невозможно спланировать и спрогнозировать. Вот уже лет десять я пишу где-то в среднем по одной песне в год. Какие тут планы? А выступаю там, куда позовут. Иногда бывает по три концерта в месяц, а иногда затишья по полгода. Летом позвали на слёт в Америку. Там еще и на домашнем концерте выступлю. Вот и все планы. А на момент опубликования этого интервью может что-то добавиться. Так что, резюмирую: веду бесплановую творческую жизнь!

 

– Как можно, по вашему мнению, помочь русскоязычно-пишущим, сочиняющим, скопившимся в крошечном Израиле?

 

– Не совсем понял вопрос. Помощь утопающих в стихах – дело рук самих утопающих! Существует масса клубов, литобъединений. Вступай не хочу. Там проводятся отчетные концерты, презентации. По-настоящему стОящее всегда будет замечено, оценено и продвинуто. Гораздо актуальнее вопрос «как помочь многим русскоязычно-пишущим НЕ писать». Но на этот вопрос лично у меня ответа нет.

 

– И напослед, пожелайте, пожалуйста, что-нибудь своим слушателям и читателям.

 

– Желаю побольше меня!! Ну, а если серьёзно, то желаю только положительных эмоций, радости и улыбок, а грусть чтобы была светлой. Для этого, собственно, и пишутся песни.

                      

Михаил Фельдман – поэт, мастер авторской песни

Михаил Фельдман – поэт, мастер авторской песниМихаил Фельдман – поэт, мастер авторской песни. Живет в Беэр-Шеве.

Он играет словами на гитаре, скажем так про этот жанр. А игра эта – странная, струнная, завораживающая, порой ранящая душу, но неизменно сохраняющая иронию. Здесь вместо минора присутствует менора, волшебный фонарик метафоры – свет разгоняет сумерки рутины. И график песен Фельдмана, ежели таковой удосужиться построить – не плавная заунывная синусоида, а колкие пики остроумия, пристальные игрища ума. В отличие от неисчислимой, незатейливо барабанящей «бардованщины», песни Фельдмана радуют тем, что тут властвуют талантливые стихи – бисерная вязь звуков, отточенная игра смыслов. Влекут на гитара и голос, ритм и рифма, и еще что-то, чему нет определения – какая-то загадочная надстройка, божий дар. Поговорим с Михаилом Фельдманом.

– Расскажите сначала немного о себе – как Набоков бурчал: «учёба и прочие приключения…»

 

– Набоков гениален, так коротко у меня не получится! Ничего необычного рассказать о себе не могу. Стандартная судьба. Выучился на технаря, хотя по призванию чистый гуманитарий. В 1991 году репатриировался, работаю по специальности инженером-автодорожником, разведён, доченька чудесная уже взрослая. Из увлечений можно выделить игру со словом.

 

– Когда в вашей жизни возникла бардовская (снаружи) и авторская (ваша) песня? Что потянуло вас соединять музыку и стихи, звуки и знаки?

 

– Более или менее серьёзно начал  писать стихи в 18 лет в институте. Потом попробовал с помощью пяти аккордов эти стихи сопровождать. Что потянуло? Не помню. Видимо, модно было. Половина моих друзей пели песни под гитару, я тоже пел, но у меня получалось хуже. Дай, думаю, свои песни начну петь и стану лучшим исполнителем своих песен. Лучшим, потому что единственным!

 

– Вы  могли бы назвать своих песенных учителей-наставников? Кто из поющих-пишущих нынче вам близок?

 

– В юношестве взахлёб слушал Высоцкого и Галича. Восторгался, мечтал дорасти хотя бы до половины их уровня. Сегодня многие из поющих нравятся, но особо отметил бы Михаила Волкова,он именно «близок» по сочетанию юмора и игры со словами.

 

Как вы оказались в Израиле, и как проходило это сизифово восхождение?

 

– Ну, сизифовым я бы это восхождение не назвал, так как оно в первую очередь бесполезное, а потом уже трудное. В Израиле оказался «на гребне волны» с алиёй начала 90-ых. Культурный шок прошел довольно быстро, появились друзья, с которыми легче было вставать на ноги. Иврит пошёл легко, – помогла привычка играть со словами. Использовал всякие мнемонические приёмы, искал и находил корневые совпадения с русским. Но главный переворот в сознании случился лет через семь, когда, находясь в Москве, я захотел…. домой!!! С тех пор я живу дома с большой буквы «Д», люблю Израиль и готов за него воевать. Далее начинается пафос, поэтому закругляюсь с ответом.

 

– Вы с успехом выступали в Америке. Не было желания там осесть («земли на свете много, предпочитаю США», – писал Бродский, в Израиль так и не выбравшийся)?

 

– Если честно, желание было. Но ни коим образом не по экономическим соображениям, а по природным. Уж очень не хватает в Израиле настоящих лесов с настоящими грибами. Обожаю гулять по лесу и собирать грибы и ягоды.

 

– Ваши диски это некие вехи на творческом пути, «периоды Фельдмана»?

 

– Нет, это не вехи. Вехами являются удачные песни, а диски это просто оцифровывание накопленного материала. Вот как на работе приходится писать месячные отчёты, так и запись дисков. Надо!

 

– Ваши песенные стихи, поющиеся тексты – весьма изысканны и необычны. Чаще это результат вдохновения, «прихода» сверху, или долгая кропотливая работа над словом?

 

– Я бы сказал, что и то, и другое. Вдохновение необходимо для первоначального толчка, пинка под ленивый зад. Очень интересна и загадочна природа вдохновения. Про других не скажу, а у меня это случается спонтанно, не связанно ни с какими переживаниями, впечатлениями, чувствами и т.д. Иногда приходит в момент максимальной загруженности на работе. Тогда страдает, разумеется, работа, ибо у вдохновения конкурентов нет! Оно вытесняет всё. Пока действует вдохновение формируется «скелет» будущего творения. Если повёзет, то за время действия вдохновения можно успеть написать половину стиха или даже песни. У меня это длится примерно часа два. Потом всё затихает и ты остаёшься наедине с чем-то незавершенным. Вот тут-то и начинается сладкая, мучительная работа над словом.

 

– Вы увлекаетесь палиндромами, этими зеркальными отражениями языка («кони, топот, инок» – крутил Хлебников ещё век назад) – это помогает при нахождении незатёртых, нестандартных строчек?

 

– Палиндромия никак не связана с поэзией. Это чисто мозговая деятельность, не связанная с поиском образов. Бездушная, я бы сказал, деятельность. Но весёлая! Когда удаётся найти сложное и осмысленное сочетание букв, одинакого читающихся туда и обратно, то радость накрывает ничуть не меньше, чем от удачного стиха. Но в поэзии это занятие никак не помогает. Абсолютно параллельные вещи.

 

– Кино, театр как-то присутствуют в вашей «авторской» жизни?

 

– Был у меня опыт написания песни для кинофильма. Замечательный режиссёр Галина Евтушенко как-то дала мне прочитать сценарий своего будущего фильма. Если, мол, зацепит, то вдруг песенка появится. Зацепило. Появилась песенка и прозвучала в фильме. Было очень приятно, а песенка стала программной. А еще я как-то написал собственный сценарий к гипотетическому спектаклю под названием «Картина мира». Правда, этим сценарием никто не воспользовался, но я упорно продолжаю его петь со сцены.

 

– Поделитесь, если можно, своими творческими планами – что пишется, где выступается?

 

– Творческие планы могут быть только у профессиональных художников. Им надо работать и зарабатывать. А такие, как я, могут позволить себе отдаться на волю вдохновения, приход которого невозможно спланировать и спрогнозировать. Вот уже лет десять я пишу где-то в среднем по одной песне в год. Какие тут планы? А выступаю там, куда позовут. Иногда бывает по три концерта в месяц, а иногда затишья по полгода. Летом позвали на слёт в Америку. Там еще и на домашнем концерте выступлю. Вот и все планы. А на момент опубликования этого интервью может что-то добавиться. Так что, резюмирую: веду бесплановую творческую жизнь!

 

– Как можно, по вашему мнению, помочь русскоязычно-пишущим, сочиняющим, скопившимся в крошечном Израиле?

 

– Не совсем понял вопрос. Помощь утопающих в стихах – дело рук самих утопающих! Существует масса клубов, литобъединений. Вступай не хочу. Там проводятся отчетные концерты, презентации. По-настоящему стОящее всегда будет замечено, оценено и продвинуто. Гораздо актуальнее вопрос «как помочь многим русскоязычно-пишущим НЕ писать». Но на этот вопрос лично у меня ответа нет.

 

– И напослед, пожелайте, пожалуйста, что-нибудь своим слушателям и читателям.

 

– Желаю побольше меня!! Ну, а если серьёзно, то желаю только положительных эмоций, радости и улыбок, а грусть чтобы была светлой. Для этого, собственно, и пишутся песни.

                      

Михаил Фельдман – поэт, мастер авторской песни