Сергей ГЛАВАЦКИЙ. Кожура моря

ЕДВА

Я долго бродил по дремотью окраин,
Как будто в просторной, большой кинозале,
И мчались кометы, в туманах сгорая,
И хлебные ломти лучей нарезали.

Я преданно югом был занят, был другом
Песочных монголов, совсем одичалых…
Я долго не видел её, её взгляды…
Она назвала это время Разлукой –
Как будто и впрямь обо мне тосковала,
Как будто мы были вместе когда-то…

Случайность преград, мимолётные встречи…
Мне больше всего нужна их мимолётность!..
Как в небе сражаются блики и кречет,
Так время приводит влюблённость в негодность!..

Всегда: за разлукой – разлука. К тому же,
От встречи до встречи – бессонница мудрых,
Стояние перед мольбертом, и лужи,
В которых всегда отражается утро…

Опасно любить тех, кого ты не знаешь,
И скучно – того, кто тобою опознан…
У вещего инея ценность – иная…
Он вещ, и он знает, что всё – слишком поздно…

Под вечер проснувшись, ты светишься бледно,
Растрёпаны волосы, ломкие – взгляды…
Но лужи мигают зарёю рассветной,
Как будто бы мы будем вместе когда-то.

 

КОЖУРА МОРЯ

Она приходила ко мне осторожно,
Сквозь воздух из лёгких, но только ко мне.
Для всех остальных же была невозможной,
Невидимой тенью в их плазменном сне.

И кроме меня так никто и не видел
Её… – тем верней приходила она,
И мы разгребали мифических мидий
На призрачном море с утра дотемна.

Ты пела, и в эти мгновенья мы оба
Невидимы были для всех остальных.
Мы плыли – как будто бы так и должно быть! –
По коже живых океанов ночных.

Костры на холмах, подражая тем травам,
Что взяты норд-остом в кладбищенский плен,
Искрящейся шерстью плясали коряво
Под ветреный однообразный рефрен,

Желая на время своей зимней спячки
Придумать себе сновидений мешок.
Костры отдавались роскошной горячке,
И каждый огонь сам себя же и сжёг.

Ворота молчали, как птицы в затменье,
Никто не хотел враждовать с тишиной,
Но ты приходила ко мне, тем не менье,
И где бы я ни был – дружила со мной.

Закончилось тем, что моря задрожали,
Луна расцвела оловянным цветком,
И мы незаметно друг в друга упали,
Как бездна на бездну летя кувырком.

И лопнуло небо, как шарик воздушный,
Пытаясь разнять, и строптивилась твердь,
И вдруг под водой становилось нам душно,
Но жизнь обманула стоглавую смерть.

Кудрявое солнце кружило жар-птицей,
И мы всё стояли под небом седым…
И что же нам делать теперь? Раздвоиться?
О, нет! Так и будем стоять, как стоим! –

Теперь обрели наши души жемчужный
Покой, и для нас – неподвижность Луны…
Нам вряд ли теперь уже что-нибудь нужно –
Ни твердь, ни небесная гладь не нужны…

В нас всё это есть, и – пусть будят нас кличи,
Пусть вечный огонь догорает в груди! –
Теперь нашим душам весь мир безразличен,
И время, и вечность у них позади.

 

 

ЕДВА

Я долго бродил по дремотью окраин,
Как будто в просторной, большой кинозале,
И мчались кометы, в туманах сгорая,
И хлебные ломти лучей нарезали.

Я преданно югом был занят, был другом
Песочных монголов, совсем одичалых…
Я долго не видел её, её взгляды…
Она назвала это время Разлукой –
Как будто и впрямь обо мне тосковала,
Как будто мы были вместе когда-то…

Случайность преград, мимолётные встречи…
Мне больше всего нужна их мимолётность!..
Как в небе сражаются блики и кречет,
Так время приводит влюблённость в негодность!..

Всегда: за разлукой – разлука. К тому же,
От встречи до встречи – бессонница мудрых,
Стояние перед мольбертом, и лужи,
В которых всегда отражается утро…

Опасно любить тех, кого ты не знаешь,
И скучно – того, кто тобою опознан…
У вещего инея ценность – иная…
Он вещ, и он знает, что всё – слишком поздно…

Под вечер проснувшись, ты светишься бледно,
Растрёпаны волосы, ломкие – взгляды…
Но лужи мигают зарёю рассветной,
Как будто бы мы будем вместе когда-то.

 

КОЖУРА МОРЯ

Она приходила ко мне осторожно,
Сквозь воздух из лёгких, но только ко мне.
Для всех остальных же была невозможной,
Невидимой тенью в их плазменном сне.

И кроме меня так никто и не видел
Её… – тем верней приходила она,
И мы разгребали мифических мидий
На призрачном море с утра дотемна.

Ты пела, и в эти мгновенья мы оба
Невидимы были для всех остальных.
Мы плыли – как будто бы так и должно быть! –
По коже живых океанов ночных.

Костры на холмах, подражая тем травам,
Что взяты норд-остом в кладбищенский плен,
Искрящейся шерстью плясали коряво
Под ветреный однообразный рефрен,

Желая на время своей зимней спячки
Придумать себе сновидений мешок.
Костры отдавались роскошной горячке,
И каждый огонь сам себя же и сжёг.

Ворота молчали, как птицы в затменье,
Никто не хотел враждовать с тишиной,
Но ты приходила ко мне, тем не менье,
И где бы я ни был – дружила со мной.

Закончилось тем, что моря задрожали,
Луна расцвела оловянным цветком,
И мы незаметно друг в друга упали,
Как бездна на бездну летя кувырком.

И лопнуло небо, как шарик воздушный,
Пытаясь разнять, и строптивилась твердь,
И вдруг под водой становилось нам душно,
Но жизнь обманула стоглавую смерть.

Кудрявое солнце кружило жар-птицей,
И мы всё стояли под небом седым…
И что же нам делать теперь? Раздвоиться?
О, нет! Так и будем стоять, как стоим! –

Теперь обрели наши души жемчужный
Покой, и для нас – неподвижность Луны…
Нам вряд ли теперь уже что-нибудь нужно –
Ни твердь, ни небесная гладь не нужны…

В нас всё это есть, и – пусть будят нас кличи,
Пусть вечный огонь догорает в груди! –
Теперь нашим душам весь мир безразличен,
И время, и вечность у них позади.