Человек человеку – яблоко.

Не спеши

расставаться с родимым садом в преддверии осени,

где на ветке два наших яблока – две души,

где бросает  безжалостно  северный ветер оземь их.

И одно другому пытается прошептать:

Не спеши, не падай… 

Успенья дождись, пожалуйста.

Коли выпало жить и в осень с тобой упасть,

то ни слёз не надо, ни жизни, ни глупой жалости.

Не спеши. Сгоревшее лето идёт ко дну –

в предстояние осени.

Близятся дни ненастные.

Были яблоки  – скажут –  и умерли в ночь одну.

Были яблоки  –  долго –  и были счастливы.

Человек человеку  – яблоко, свет и боль.

Только чтобы усвоить нехитрое это правило,

то разводит меня судьба, то сводит с тобой

в том саду, где старая яблоня свет оставила.

На него наши яблоки-души ещё летят,

на восток –  к восходу,

где станет печаль легка.

Человек человеку свет и, конечно – сад.

Человек человеку боль – и, конечно – яблоко.

 

Научи меня быть

 

Научи меня быть вечерней рекой,
плыть и верить: каждому – да по вере
отмеряет и щедрой даёт рукой
тот, кто сам и вода и река и берег.
Научи меня быть огнём и землёй,
лёгким облаком – тихого вздоха легче,
там кончается долгий путь домой,
где вечерней зарёй окоём расцвечен.
Научи меня быть.

Научи меня жить.
Я, усвоив премудрость твоей науки,
перестану загадывать и спешить,
и приму все утраты и все разлуки,
и однажды поверю, что смерти нет,
воспарю и свободно и облегчённо,
и увижу, как горний исходит свет
от приговорённых и обречённых.
Научи меня жить… как в последний день,
чтоб уснуть на краю и проснуться с краю,
чтоб от яблони – яблоком в свет и в тень,
где вечернее солнце в траве играет.
И запомнится: зарев, земля, огонь,
и журавль над серым срубом колодца,
И – как прежде – в протянутую ладонь
вожделенное яблоко-жизнь сорвётся…

 

 Читается август

 

Предчувствие осени бродит в закате,
рассветы бессонницами прирастают,
и птицы всё громче кричат об утрате
и просятся в стаю.

Июль догорает над морем зарницей,
сгущается сумерек томная благость,
и в строчках последней июльской страницы
читается август.

А там, где цвели золотые купавы,
где в омутах тихих венки пропадали,
тяжёлые яблоки в сонные травы
в ночи упадают.

И пахнут полынною волглой землёю
и липовым мёдом и сеном лежалым,
и верят, что падают в небо ночное,
и дом их – Стожары.

И я, извлекая осеннее жало
и зная, что это смешно и нелепо,
как яблоки верю, что дом мой – Стожары,
и падаю в небо.

 

* * *

 

От меня и следа не останется,
только лёгкая тень у моря,
что – как день в межсезонье – тянется
между осенью и зимою,
и блуждает июльским вечером,
в коридоре лунных затмений.
Рядом тени судьбой отмеченных –
позабытых поэтов тени,
что ходили по этим улицам
и слагали стихи, в которых
море с солнцем легко рифмуется,
ветер ждёт в парусах и шторах
и гнездится в белье, развешанном,
во дворе моём – на верёвке.
Он бывает ручным и бешеным,
мне знакомы его уловки –
он любитель осенних шалостей:
притворится, что мирно дремлет,
и к утру оборвёт безжалостно
все остатки листвы с деревьев.
Вот по этой листве – как по /морю
уплываю от жизни прочь я,
вспоминая давно знакомые,
позабытых поэтов строчки.
В них деревья хрипят простуженно,
словно петли скрипят дверные,
и дожди, хоть зовутся южными –
ледяные, сплошь ледяные.
Пролетит зима-бесприданница,
станет притчей наимудрейшей,
от стихов только тень останется –
тенью больше,
иль тенью меньше,
лишь бы синим июльским вечером
над водою прошелестели
строчки, странной судьбой отмеченных –
позабытых поэтов тени.

 

* * *

 

С полки снимаю томики –
даже вздохнуть не смею,
в рамках силлаботоники

пишется всё теснее.

Пишется, только нехотя,
нехотя и живётся.
Пусто.
Лететь ли,
ехать ли.
Но на бумагу рвётся
слово,
да только надо ли
приумножать печали?
Снова за словом падаю
в ночь и не сплю ночами
и не грешу верлибрами,
розами и шипами…
В доме тепло и прибрано,
вытерты пыль и память –
давняя и бурлящая
пристань с отметкой «юность»,
только без настоящего,
видимо разминулись.
Пишется.
Только надо ли –
дом и душа в порядке,
глупое сердце падает
в брошенную тетрадку,
ищет дорогу Млечную,
дух бередит бродяжий,
давняя хворь сердечная –
как ты ему прикажешь.
Вот и плетёшься исподволь
на поводу у слова,
то ли за древней истиной,
то ли за чем-то новым
в дебри силлаботоники
тропами и тропами…
С полки снимаешь томики
и воскрешаешь память.

 

* * *

 

Деревья влаги заждались
и замерли и заскучали,
а лето просится на лист
и много солнца обещает
в стихах, где венский круглый стол,
накрытый к утреннему чаю,
послужит временным холстом
для чайных чашек и для чаек,
что над верандою кружа,
о скорой осени вещают,
и предрекают, ворожа,
разлуку с милыми вещами.
И переездов кутерьма
в пустые хлопоты упрячет
осиротевшие дома
и в спешке брошенные дачи.
А мы…
Мы стали привыкать
к дыханью моря за окошком,
к певучим сходням чердака,
к дорожке лунной,
к странной мошке,
что в свете фонаря кружит
то облаком, то позументом,
и свято верит, что бессмертна.

А нам бы до утра дожить.

В ладонях смуглых летних дней
дымится моря сизый ладан,
и белоснежных простыней
всё вожделеннее прохлада.
И берег пуст и каменист,
и лодку нам волна выносит…

И лето просится на лист,
но остаётся только осень.

 

* * *

 

Не называешь имени – и ладно.
Я по глазам прочту тебя, листая
прохладу взгляда,
тихих слов прохладу,
горчащих оттого, что жизнь тает.
Её полупустую оболочку
раскачивает глупое заклятье:
ни взгляда,
ни слезы,
ни дня без строчки.
Сомнительное, мнимое занятие.
Размениваю лето – пядь за пядью –
на несколько смешных стихотворений,
и лист из недописанной тетради
сжимается полоскою шагрени.
Не называешь имени – и ладно.
где тени безымянны – осень ближе,
прохладны ночи и дожди прохладны,
и месяц – как лимон – до капли выжат.
Но полнится моими именами
наш странный дом,
наш мир странноприимный,
где прошлое сумерничает с нами,
едва лишь затихает город дымный.
Не называешь ангелом – и полно
о прошлом причитать – не растерять бы.
Бутылочную почту носят волны
и раковины – для жемчужной свадьбы.
И эту жизнь до дна придётся выпить –
смешать морскую соль с дорожной пылью…
Но там, где все иные тени видят,
ты видишь свет моих раскрытых крыльев.

 

* * *

 

Пол-августа – на двоих,

забытая жизнь в подарок,

страницы любимых книг,

щемящая грусть гитары.

Далёкого лета блик

на  утренний дождь нанизан,

и августа черновик дописан,

почти дописан,

и падевый выпит мёд,

и столько звёзд в поднебесье…

Здесь лето ещё поёт

свою негромкую песню,

здесь пишется так легко

и так же легко молчится

об осени, что возком

небесный везёт возница.

Пылает закат в окне

заброшенного сарая,

и рукописи в огне

рождаются и сгорают,

от боли –  как мы –  крича.

И пепел летит над миром…

Здесь яблони по ночам

в садах источают миро –

лекарство от всех забот,

от горестей и лишений.

Здесь каждый из нас пройдёт

свой путь до  преображения.

И каждому будет сад, –

зови, если хочешь – раем.

Здесь рукописи горят,

но к счастью – не все сгорают.

 

 

 

 

2 Responses to “Людмила ШАРГА. Читается август”

1. Борис Кушнер says:

   September 4, 2018 at 12:20 pm

   Как и раньше, очарован Вашей поэзией, дорогая Людмила… Как глоток свежего воздуха, которого заждался… Земной поклон. Спасибо.

   Reply
   • Людмила says:

     September 4, 2018 at 12:34 pm

     Благодарю Вас, Борис Абрамович.

     Reply