Моряков Петр Фадеевич (25 января 1914-20 октября 2018)

 

Литературный мир Сибири скорбит – на 105 году жизни умер старейший, а может самый старый поэт России Петр Фаддеич Моряков. Он родился в селе Улановка Томского уезда 25 января 1914 года, когда ещё не началась Первая мировая война. Закончил литературный факультет Томского педагогического института. Во время Великой Отечественной войны был военным корреспондентом в газете «Красноармейская звезда» (в дальнейшем «Советский воин»), где вёл раздел «Изучай боевой опыт фронта!», делал литературную обработку рассказов, присылаемых участниками боевых действий. В дальнейшем эти рассказы вылились в два тома «Бить врага по – гвардейски» и «Знай повадки врага»). После войны работал корреспондентом областного радио в Новосибирске. Многие десятилетия писал стихи, выпустил несколько поэтических сборников, изданных в столице Сибири –  «Любви святая простота», «Доверье душ», «Речь ручья», «Звезда на излете», «А жизнь идёт», «Гроздь рябины». Кроме того, издал двухтомный сборник рассказов –воспоминаний «Что было – то было» ( вышли в 2009 и в 2011 году). Член Союзов писателей и журналистов России. П.Ф. Моряков был исключительно скромным человеком, в Союз писателей вступил в возрасте 90 лет. Кавалер Золотого почётного знака «Достояние Сибири» (2007),  получил премию «Золотое перо», которую ему вручал Василий Песков, а также медаль имени Александра Покрышкина. Возглавлял Литературную гостиную при Совете ветеранов Новосибирской журналистской организации.

В 2016 году другой пожилой поэт и переводчик Новосибирска Юрий Михайлович Ключников, который был его давнишним товарищем (в 60-е годы они вместе работали в одном отделе областного радио Новосибирск), написал  о нём очерк  «Фаддеич», который вошел в книгу его воспоминаний «Предчувствие весны» и который предлагается вниманию читателей.

Сергей Ключников

ФАДДЕИЧ

 

Когда будет напечатан этот очерк, ему, очень бы хотелось надеяться, исполнится сто три. (Это случилось!) Он родился в год Тигра по восточному календарю, Водолей по зодиаку – 25 января 1914 года. Зовут его Пётр Фаддеич Моряков. Место рождения – село Улановка Кемеровской области. Это село – также родина известного советского поэта Василия Фёдорова и народного артиста России Петра Чернова, сыгравшего в кинофильме «Поднятая целина» роль Давыдова. В честь двух знаменитостей односельчане учредили общий музей, а когда Петру Фаддеичу исполнилось 100 лет, к двойной экспозиции музея прибавили третью.

Я знаю Морякова с 1960 года, т. е. больше пятидесяти лет, из них около десяти мы одно время работали в Новосибирском радиокомитете. Люди моего, а тем более его поколения постепенно становятся, как говорил Маяковский, «подобием чудовищ ископаемых хвостатых». Ещё бы, Фаддеич пережил одного царя, всех партийных генсеков, одного президента России, а по части здоровья превзошёл самого Микояна, который, как известно, прожил «от Ильича до Ильича без инфаркта и паралича». Но от «динозавра» и «восточного тигра» в характере Морякова нет ни капли. До сих пор пишет стихи о любви к женщине, к русской природе, к исторической и нынешней России, а в последние годы – философские четверостишия наподобие рубаи Омара Хайяма. Стихи же сочиняет, страшно произнести, с тридцатых «расстрельных». В 1936-м опубликовал первое стихотворение, в 1962-м – первый сборник, в 1994-м вступил в Союз писателей России. Тут, похвалюсь, я его перещеголял: первое стихотворение напечатал в четырнадцать лет,  а в писательский Союз вступил не в восьмидесятилетнем возрасте, как он, а в семьдесят три!

Хотя, вообще-то говоря, мы оба не склонны ни к словесному кокетству, ни тем более к конкуренции. Не мельтешим в СМИ, не «самовыдвигались» на местные и национальные премии. Но в 2013 году так случилось, что нас обоих выдвинули на единственную областную премию. И что вы думаете? На писательском собрании, где была предложена такая альтернатива, Моряков свою кандидатуру снял. Сказал: «Я считаю, что сделанное Ключниковым более достойно премии, чем моё…». Меня на собрании, к несчастью или к счастью, не было, за мою фамилию новосибирские писатели проголосовали безальтернативно, так что не стану продолжать дальше рассуждения на данную тему… А он получил эту премию на следующий год.

Уже сказал: около десяти лет мы вместе работали, как говорится, бок о бок на новосибирском радио. У нас был интересный коллектив – нас двое, еще один журналист, мой товарищ Саша Ковалёв, трагически погибший в быстрых водах Катуни и  тогда еще никому неизвестный музыкальный редактор Виктор Захарченко, который сегодня возглавляет знаменитый на весь мир Кубанский казачий хор, другие журналисты и литераторы. Внутри большого коллектива всегда существуют группы и группочки, симпатии и пристрастия. Моряков ни в какие из них не входил, но и не уходил в самоизоляцию, в некую творческую позу, которую метко подметил в творческих личностях Блок: «Там жили поэты и каждый встречал другого надменной улыбкой». Был доброжелателен, прост, ровен со всеми. Его очень уважали, начальство тянуло вступить в КПСС. Он отнекивался немногими словами, в том смысле, что «не дорос». Мог бы сказать: и «перерос», потому что больше всего в жизни тянулся к поэзии.

 Здесь же отмечу, когда я спросил Фаддеича, что его всё-таки отталкивало от партии, он ответил: «Жестокость, которую очень не люблю в людях».

Справедливость, доброжелательность, спокойствие и некоторые другие свойства, думаю, и позволили моему товарищу перешагнуть столетний порог, о чём пойдёт речь дальше. За наше более чем полувековое знакомство я никогда не видел П. Ф. в раздражении, тем более чтобы он когда-либо вышел из себя. Но это вовсе не характеризует его как человека равнодушного. Наоборот, когда речь шла о несправедливости, личной или общественной, своё возмущение он никогда не скрывал. Но и не склонен к шумному выражению чувств. Заходил у нас разговор об этом. Моряков высказался примерно так: «Знаешь, когда сильно шумят, особенно публично, например, о том, каким плохим было советское прошлое, я всегда думаю: зачем человеку это надо? Даже если ему в своё время от коммунистов достались большие неприятности. Народ не зря придумал пословицу: о прошлом говори либо хорошо, либо промолчи…». Оба мы сошлись на том, что воевать с историей не только бесполезно, но и опасно: можно накликать на себя и на свою страну худшее из минувшего…

 

Ещё одна черта к вопросу о долголетии. Дело было в марте 2012 года. Звоню ему:

– Как дела?

– Да вот, написал последнее стихотворение в книжку. Думаю о названии.

– Что в голову приходит?

– Всякие сибирские плоды: ранетки, калина, рябина… Из того, чем питаются воробьи зимой.

– И когда мы книжку увидим?

– Планирую сдать в печать в первом квартале следующего года.

Так и случилось. Книжка вышла в 2013-м под названием «Рябиновая кисть».

Я знал, что проблем со спонсорами у моего товарища не было, поэтому осведомился:

– Почему тянешь со сдачей в печать?

– Пусть полгода сборник отлежится. Со временем разные новые мысли приходят, поправлю старые… Ты знаешь, я давно заметил: когда планируешь жизнь, и она тебя держит наплаву.

25 января 2016 г. я позвонил ему, поздравил со 102-летием, спросил между прочим:

– У тебя ноги не отекают?

Почему задал именно этот вопрос в его день рождения, объяснить не могу. Но ответ был вполне ожидаемым:

– Раньше отекали, теперь – нет.

– А почему?

– Делаю лет тридцать самомассаж по Мюллеру.

– ?

–Начинаю с подошв ног, – объяснил Моряков, – разминаю пальцами рук и костяшками кулаков ступни, пятки, растираю икры, бёдра…

Не стану входить в дальнейшие уточнения разговора, самое интересное, –что я тоже практикую самомассаж, но не по Мюллеру, а по собственной методике, наработанной с годами интуитивно.

Мы часто употребляем слово «интуиция» в качестве некоего знания, пришедшего изнутри. Уже говорил, что, задавая П. Ф. вопрос об отёке ног, неизбежном в наши годы, примерно предполагал, что ответит мой «правофланговый». Значит, между людьми существует какая-то связь, предшествующая словам. Говоря шире, человек иногда совершает поступки под воздействием непонятных ему мысленных импульсов. Если поступки благие, говорим: Бог помог, если дурные – бес попутал. Так ли это?

Загадочна природа многих крупных открытий, когда они делаются людьми разных стран примерно в одно и то же время и независимо друг от друга. Часто на тему приоритета спорят до хрипоты, на самом же деле возникает неоспоримое мнение: та или иная идея как бы плавает в пространстве, ожидая, кто её поймает и выразит, плюс кто оформит в предметном исполнении. Но если идея пущена, как говорится, в эфир, то никуда не спрячешь вопрос,  «кто запустил.

Говорю об этом потому, что многое в наших отношениях с П. Ф. Моряковым совершается как бы на интуитивном уровне. Сказал я П. Ф. однажды: «В следующем воплощении будешь великим поэтом. Муза сделает тебе такой подарок в благодарность за многие годы верности». Сказал – и услышал от Морякова: «Мне это уже говорил покойный Илья Фоняков (петербургский поэт, живший долгое время в Новосибирске). Или как-то я потерял П. Ф. из поля зрения и слуха – телефон на звонки не откликался. Пришлось поднять тревогу. Вдруг слышу внутри голос П. Ф.: «Успокойся, со мной всё в порядке». Спустя некоторое время получаю телефонное подтверждение от самого Фаддеича: «Извини, что доставил хлопоты. Телефон сломался».

Подводя итог сказанному, попробую дать резюме в современном духе: «Творец создал человека по образу и подобию Своему и предложил в качестве редкого примера П. Ф. Морякова, всю жизнь творящего стихи, не поддающегося ни на какие другие соблазны».

 

PS.

 

Дописываю этот очерк о моём товарище 12.02.17. Своё 103-летие он перешагнул 25 января этого года в здравии и творческой форме, отправив в издательство очередную рукопись стихов.

А вскоре… упал, сломав шейку бедра.

Знающие люди поймут, что означает такой полом, да ещё в его возрасте. Лёг на операцию. Кости скрепили, но напутствовали: в эти годы они не срастаются. Выписали Фаддеича из больницы домой.

Через некоторое время он позвонил мне и сообщил, что осваивает методику передвижении по квартире на «ходунках» и что возобновляет прерванное в больнице сочинение стихов. А ещё через неделю его внук Ильяс сказал по телефону, что дед снова упал и теперь практически всё время спит.

Что ж, с каждым из нас в назначенное время происходит «обыкновенная история» – сдача «арендованного» на время тела Природе. У каждого свой срок «аренды». Но дело не в ней, а в том, что мы – не тела, и  ещё в том, как используем «аренду».

Фаддеич использовал свой срок так, как дай бог каждому из нас! Закончу свой очерк восточным поучением: «Важно знать, что, отдавая себя в жизни земной какому-то любимому делу, особенно творчеству, будешь его продолжать и при переходе в Инобытие, но в новых и более благоприятных условиях. Там исчезнут плотные ограничения».

Часто можно наблюдать, как люди преклонного возраста с энтузиазмом начинают заниматься творческой деятельностью, воплощая свою мечту прежних лет, которую не удавалось осуществить в пору молодости и зрелости. Таким образом они прокладывают трассу, по которой будут продвигаться в будущем. И не станет ли человек, посвятивший себя творчеству на старости лет и продолжающий путь совершенствования души в Невидимом мире, выдающимся деятелем искусства в следующей земной жизни? При постоянстве и устремлении это поистине так. Абсолютно верно говорят: «Учиться никогда не поздно». Человек должен осознавать себя вечным учеником и всегда стремиться раскрывать свой беспредельный Божественный потенциал, заложенный в нём изначально».

Это о Фаддеиче. В самое яблочко!

И желательно – о каждом из нас.

 

 

 

 Пётр МОРЯКОВ

         

 * * *

Мне — сто.

Невидимые двери

Я в мир неведомый открыл.

Своим глазам я не поверил —

Такой рубеж переступил!

И все во мне притихло сразу…

Но даже в дни, что так тихи,

Я рад тому, что ясен разум,

А в сердце все еще стихи.

* * *

Не все весна.

Придет и осень.

И станут все луга пусты.

Сентябрь косой незримой скосит

Весенней лирики цветы.

Так думал я.

Все так и вышло,

А листопад навеял грусть.

Но горевал-то я не слишком.

Раз все меняется — и пусть.

Но в сердце все же что-то зреет.

И вник я в суть закатных дней.

Чем грусть осенняя острее,

Тем и лиричней, и родней.

 

* * *

Полна природа перепадов.

Гроза еще гремит в полях,

А радуга к реке припала,

Струю студеную ловя.

И не пила ее — вдыхала.

А чтобы ярче был улов,

Бесцветный блеск переливала

В семь ослепительных цветов.

Вот эту магию и мне бы,

Чтоб мог и я всю благодать,

Что разлита под синим небом,

В свои стихи переливать.

 

* * *

Я чувство времени утратил

В лесной рассветной тишине.

Но застучал вдруг дробно дятел —

И я очнулся — это мне.

Вот иволга, простившись с ночью,

Свой голос пробует взрывной,

Кукушка мне года пророчит,

Стрижи стреляют надо мной…

А с поля хлебного, из дали

Шлет перепелка свой привет.

Я всем пернатым благодарен,

Не дали мне проспать рассвет.

 

Тень

Представить трудно, что на свете

Ты тенью стал. Тебя уж нет.

Но я же был!

Касался веток

И трогал жаркий горицвет.

А луч?..

Его прикосновенье?

Он согревал мою ладонь.

Не может быть, чтоб стала тенью

Рука, принявшая огонь.

 

Жизнь — миг

Я знал соседского подростка,

Он резвый был и озорной.

Он по тропе, травой заросшей,

Скакал на палочке резной.

И вот иду я той тропою,

А мне навстречу старичок.

Все с той же палочкой резною,

Но превращенной в посошок.

 

* * *

Слышать мне не раз случалось:

Если боль тебя прижмет,

Не горюй и не печалься,

Все до свадьбы заживет.

И ведь вправду заживало.

Дунешь, плюнешь — не болит,

И теперь бы помогало,

Да никто не говорит.

Лишь плечами пожимают,

Устремив глаза во мглу,

И все бога поминают,

А про свадьбу — ни гу-гу.

 

Тропинка

На прибрежном пригорке

Помню все до травинки.

И смешно мне и горько —

Потерял я тропинку.

Здесь была над обрывом.

Нет ее и следа.

Видно, время размыло,

А быть может, вода.

Прохожу, как над бездной,

И подумать боюсь:

Неужели бесследно

Вот и я растворюсь?

 

На родном проселке

Здесь каждый вздох

Меня касается.

За возом дров идет вдова.

Я знал ее еще красавицей,

А вот теперь узнал едва.

Вздохнула горько:

«Вот история!

Кружусь одна,

Всю жизнь одна…»

Взглянула,

Но готов поспорить я —

Меня не вспомнила она.

Когда звала нас ребятишками,

Уже невестилась сама.

И на гуляньях и девичниках

Сводила всех парней с ума.

Но как-то раз меня умышленно

Вдруг обняла при всех при них:

«Вот за кого бы замуж вышла я,

Да не подрос еще жених».

Из жарких рук стараясь вырваться,

Чуть не сгорел я от стыда.

А сам подумал:

«Дайте вырасти…»

Но где-то шла уже беда.

А красота, она изменчива.

Гляжу в глаза, но холод в них.

И вдруг спросила тихо женщина:

«Не узнаешь меня, жених?!»

 

* * *

Помню, примостишься у костра

И следишь, как льется дождик звездный.

Жаль, что звон зануды-комара

Лезет в ухо тоненькой занозой.

Головой зароешься в тулуп

И доволен, что злодей не тронул.

До чего ж я был в ту пору глуп,

Столько звездопадов проворонил!

 

* * *

Сколько мне еще топать по свету?

Кто же знает отмеренный срок?

Отвожу я заботливо ветку,

Обхожу осторожно цветок.

А на ближней опушке, в покое,

Мне кукушка считает лета…

Пригибаю я пальцы рукою —

Неужель досчитает до ста?

Ах, вещунья, ты явно в ударе —

Столько лет… И откуда взяла?

Я за щедрость тебе благодарен.

Только где же ты прежде была?

 

* * *

Сто рек и радуг за плечами.

Я так летел — лишился сна!

А ты грозой меня встречаешь,

Моя родная сторона.

Ну, не сердись, что долго не был!

Мне сердце — верь! — не даст солгать,

Я не забыл под знойным небом

Твоей прохлады благодать.

Твой добрый бор над перевозом,

Твои клубничные бугры…

И даже яростные грозы,

Что грозны только до поры.

Ну вот и кончился твой ливень

И, подобрев, унялся гром…

Опять клубникой и малиной

Свежо повеяло кругом.