RSS RSS

Вера Зубарева. «Пиковая дама»: ловкость рук или проделки старухи?

 

«Пиковую даму» обычно трактуют как повесть, написанную в жанре мистики. Это, однако, не соответствует литературной ситуации 1830-х гг., когда готический жанр уже не воспринимался всерьёз. В том была немалая заслуга Антония Погорельского, выпустившего в 1828 г. книгу «Двойник», в которой он не только приводит готические сюжеты от лица своего писателя, но и даёт им реалистическую трактовку от лица Двойника писателя. Каждая трактовка ставит под вопрос реальность описываемых мистических событий, и приводится ряд доказательств по их развенчанию. Один из рассказов, публиковавшийся ещё до выхода в свет этой книги, восхитил Пушкина, и с открытием «Литературной газеты» Погорельский становится её почётным автором. Так что Пушкин вряд ли принялся бы за жанр, к которому изначально относился скептически и выступал в прессе с ироническими заметками по этому поводу.

Имя Погорельского упоминается Пушкиным в «Гробовщике». И не случайно. Пушкин как бы намекает на то, что  «Гробовщик» должен быть проанализирован с позиций метода Погорельского, базирующегося на усиленном внимании к психологии героя, а не на вмешательстве запредельных сил. Четыре года спустя выходит «Пиковая дама», внешне походящая на готическую повесть.

Первый вопрос, возникающий в этой связи: как мог Томский в кругу картежников поведать то, что потенциально ставило под угрозу его бабушку? Неужели он и впрямь не понимал природу страстей, владеющих игроками? Верится с трудом. Возможно, Томский хотел пошутить. Но это все равно, что пошутить в кругу искателей кладов о том, что в сейфе у кого-то из родных хранится карта острова сокровищ. В противном случае у Томского была скрытая цель, и рассказ должен был раззадорить игроков. Попытаемся в этом разобраться.

Сообщение о женитьбе Томского становится завершающим аккордом в повести. И это настораживает, поскольку происходит смещение фокуса с ведущей пары «Герман и Лиза» на Томского и Полину. Куда естественнее было бы поставить точку на судьбе Лизы и Германна. Пушкин же решает по-другому. Почему? Может быть, история вовсе не о Германне, а о том, как Томский пытался раздобыть денег? Похоже, азартного, но не играющего пока Германна хотели «раскрутить», учитывая, что он является обладателем «маленького капитала», доставшегося ему от отца, притом капитала нетронутого, включая и проценты, которых «Германн не касался». О какой сумме может идти речь? Судя по тому, что Германн сразу поставил на карту у Чекалинского, она составляет не менее 47 тысяч рублей. Он удваивает эту сумму во второй день. Недавно, читая историю династии купцов Прохоровых, я наткнулась на рассказ о том, что «когда сыновья выросли, то с общего согласия 20 апреля 1824 года Екатерина Прохорова произвела “полюбовный» раздел и выделила им неравные доли из семейного капитала – от 47 тысяч до 91 тысячи рублей». Стало быть, 47 тысяч, которыми обладал Германн, были немалой суммой.

Пушкин был в гуще не только литературного, но и картежного мира, которые пересекались в часы досуга. Он знал эту кухню изнутри со всеми ее нюансами, и они не могли не отразиться в повести.

В статье Евгения Вышенкова, опубликованной в «Фонтанке» – Петербургской интернет-газете – приводится интервью с крупнейшим ленинградским шулером по кличке Бегемот, который утверждает, что Германн в «Пиковой даме» «погорел на скрупулезно отработанном шулерском приеме, именовавшемся в Ленинграде “качалка”» [Вышенков]. Бегемот свидетельствует:

 

Постановка Пушкина нами исполнялась. Научился ей в Харькове в конце 50-х, когда там гастролировал столичный шулер эпического дарования Боря Альперович. Так что парни нашей масти «Пиковую даму» никогда до дыр не зачитывали. Дело в повести начинается в покоях Нарумова. То есть на дворянском катране. Туда постоянно заглядывает немец Герман. Он никогда не играет, но «смотрит до пяти часов», а не ведется. В то же время признается, что игра занимает его сильно. Таких называли дармовыми, то есть наивными. А так как Герман жил на жалованье военного инженера, то и «безвоздушными», то есть безденежными. Герман щеголял бережливостью. Так что игровые вначале подсуетились и прознали, что за душой у него имеется в наследстве имение (здесь неточность. – В. З.). С этого момента и начинается классическое исполнение старинной разводки, где кульминацией является технический трюк – «качалка». Томский, как бы случайно, начинает рассказ о своей бабушке Сперва Герман сомневается. Тогда хозяин заведения Нарумов, который не может быть не в курсе всех лукавых делишек на своей территории, а именно с них он фактически и живет, подталкивает в беседе Томского, и тот все же добивает, что бабуля секрет редко, но раскрывает [Вышенков].

 

Итак, расклад видится следующим. Инициатором разговора является Нарумов. Повесть начинается с его подначивания Сурина, проигравшегося «по обыкновению»:

 

— Что ты сделал, Сурин? — спросил хозяин.

— Проиграл, по обыкновению. Надобно признаться, что я несчастлив: играю мирандолем, никогда не горячусь, ничем меня с толку не собьешь, а все проигрываюсь!

— И ты ни разу не соблазнился? ни разу не поставил на руте?.. Твердость твоя для меня удивительна.

 

Тут же к нему подключается один из гостей, переводя как бы невзначай разговор на Германна: «А каков Германн! — сказал один из гостей, указывая на молодого инженера». И с этого момента все внимание переходит на инженера. Все это в соответствии со схемой «разводки», в которой участвуют, как правило, несколько человек.

Рассказ о трех картах сыграл роковую роль в жизни Германа, закончившего в «17-м нумере» Обуховской больницы. Появление призрака – ключевой момент в повести, позволяющий трактовать «Пиковую даму» как разновидность готического жанра.  Правда, насчет призрака нельзя быть в полной уверенности. «Вы не знаете, как решить: вышло ли это видение из природы Германна или действительно он один из тех, которые соприкоснулись с другим миром, злых и враждебных человечеству духов», – пишет Достоевский в письме к Ю. Абаза 15 июня 1880 года [Достоевский 1988: 192]. То, что Германн в этот день напился «против обыкновения своего» и «крепко уснул», «не раздеваясь», дает основания литературоведам говорить о том, что «все это только показалось Германну» [Виноградов 1941: 597]. Однако из текста это не явствует. Во-первых, Пушкин уточняет, что Германн уснул «крепким сном», то есть сном, который дал ему возможность проспаться. Крепкий сон – это «наступающее через определенные промежутки времени физиологическое состояние покоя и отдыха, при котором почти полностью прекращается работа сознания, снижается реакция на внешние раздражения» [Энциклопедический словарь. 2009]. Пушкин всячески подчеркивает, что в момент пробуждения Германн не был пьян и действовал как протрезвевший человек. Он смотрит на часы, чтобы понять, который час. Он четко видит циферблат и отмечает, что уже «без четверти три». К этому времени «сон у него прошел», и он садится на кровать, думая о похоронах старой графини. Более того, он боковым зрением замечает, что делается за окном. В конце он записывает свое видение, что свидетельствует о состоянии, позволяющем связно излагать мысли на бумаге. Ни в одной сцене Пушкин не давал такой определенности в описании состояния своего героя, настойчиво показывая, что тот не грезит.

Германн подмечает все детали, которые не путаются и не размываются, как это происходит в уме человека непроспавшегося. Он увидел, как «кто-то с улицы взглянул к нему в окошко, – и тотчас отошел», а «чрез минуту услышал что отпирали дверь в передней комнате». Здесь хочется обратить внимание на глагол «отпирать», употребленный во множественном числе, словно отпирающих было несколько. Множественное число настраивает именно на посетителей, а не на посетителя. Впечатление, что «визитеров» было несколько. Во-первых, в комнату вошла старуха, а посмотревший при прощании в окно старухой не был. В противном случае Пушкин написал бы во второй раз, что, уходя, «старуха посмотрела в окно». Ведь после посещения графини Германн уж точно бы узнал ее в окне. Во-вторых, пока отпирали дверь, Германн «думал, что денщик его, пьяный по своему обыкновению, возвращался с ночной прогулки». Это означает, что (1) дверь отперли не сразу, с ней немного повозились в темноте, как может возиться незнакомец или не совсем трезвый человек, и (2) старуха (и тем более призрак) не могла по-мужски возиться с замком. Женская рука озвучила бы это по-другому (а призрачная – и вовсе иначе). Может быть, помощником был тот, кто заглядывал в окно, а может, к ним присоединился кто-то еще… Но в любом случае было не меньше двух.

Шаркающая походка заставила изменить предположение Германа о денщике, но, завидев женскую фигуру, он принял ее за свою кормилицу. Ему и в голову не пришло, что перед ним призрак. И не мудрено! Он ведь рассудочный человек, а появление незнакомца сопровождалось физическими, а не мистическими признаками. Кроме того, веря, «что мертвая графиня могла иметь вредное влияние на его жизнь», он явился на похороны и «испросил» у нее прощения, лежа несколько минут на холодном полу. Это должно было быть для него, верящего в правило, залогом того, что графиня оставит его в покое. Интересно, что заговорил призрак с Германном не призрачным, а каким-то странным «твердым голосом». Да не мужским ли?

Все это напоминает инсценировку или, в терминах Бегемота «классическое исполнение старинной разводки, где кульминацией является технический трюк – “качалка”» [Вышенков]. Карты, названные призраком, имеют мало общего с мистикой. Тройка, семерка и туз – это очко в блэкджеке, то есть выигрышная комбинация. Звучит как шутка для того, кто это понял. Заключительные сцены у Чекалинского ведут к осуществлению этого шулерского трюка. Нужно сказать, что шулерство в последних сценах отметается литературоведами. Виноградов утверждает: «Самый выбор пиковой дамы как стержня карточной игры и связанной с ней драмы должен еще более отстранить подозрение о порошковых картах». [Виноградов 1980: 186]. Но ведь есть же еще множество других приемов в шулерском мире!

У Чекалинского разворачивается представление с тремя картами. Судя по всему, этот «славный» малый, не разорившийся, как многие, а напротив, наживший состояние на игре, довольно ловок (его фамилия созвучна глаголу «чеканить» и иронически ассоциируется с монетами). Не перестаешь удивляться, насколько фортуна должна была быть благосклонна к нему, чтобы позволить выиграть (а не проиграть!) такое количество векселей. Иными словами, дом для начинающего Германна вполне подходящий. Все остальное – дело техники. Куда сложнее было разыграть комбинацию с призраком. Тут и загримироваться нужно, хоть все происходило при свете луны, а не лампы, и одежду подобрать, и походку то шаркающую, то скользящую отрепетировать. Но одежды в гардеробе у графини было предостаточно и грима тоже. Вспомним хотя бы сцену переодевания, когда от графини буквально отклеивали все то, на чем держался ее светский образ: «Откололи с нее чепец, украшенный розами; сняли напудренный парик с ее седой и плотно остриженной головы. Булавки дождем сыпались около нее». Добавим к этому налепные мушки, о которых упоминал в рассказе Томский, румяна «по стариной моде», и картина «собирания» образа графини становится вполне зримой. Добавим, что прием переодевания вообще свойствен пушкинским сюжетам. Он присутствует и в «Барышне-крестьянке», и в «Дубровском», ну и, конечно же, в «Домике в Коломне».

Возвращаясь к финальной сцене с превращением туза в пиковую даму, интересно будет услышать мнение профессионала – все того же Бегемота. Как свойственно человеку нелитературному, он неточен в воспроизведении деталей пушкинского текста, но свое дело знает досконально. У Пушкина финальная часть начинается с того, что Германн в сопровождении Нарумова проходит «ряд великолепных комнат, наполненных учтивыми официантами». Бегемот поясняет это описание так:

 

Жертва нацелена на бой, считает, что против нее один противник, а на самом деле вокруг театр, начиная с официанта, заканчивая банкометом. Каждый знает, что и в какой момент исполнить. Каждый вовремя ловит нужный «маяк» – сигнал от товарища. Но самое важное в повести именно то, что Герман сам шельмует. Он же понимает, что будет играть криво. Карты-то вроде колдовские. Это и есть высший пилотаж, когда шулер выступает в роли тушки-Чекалинского, а Герман в роли мошенника.Первые два раза Герман играет в толпе – вокруг другие игроки. Мы их называем «шпульники» – те, кто тайком играют против новичка. У Пушкина они важны, так как надо было дважды проиграть – таков план. Шпульники тут играли скопом за него. Каждый разрывает свою новую колоду. Что будет ставить Герман, все знают. У Чекалинского колода заряжена, ему сделали сменку – быстро сунули заранее заготовленную колоду – в ней все карты сложены в нужном идеальном порядке. Это называется «чос», при котором «тройка», а потом «семерка» проигрывают. …Перед самой игрой в штос дают снять – разрезать колоду. Стопка карт лежит на столе (это только дилетанты с руки снимают), вы снимаете часть листов и кладете рядом. После чего на вашу часть колоды нужно положить нижнюю. А делается наоборот. То есть, так, как будто вы и не срезали. Этот «вольт» – трюк и называется он – «качалка». Одной рукой, за треть секунды. Проиграть два раза Чекалинскому было важно. Во-первых, жертву затягиваешь по уши, и он поглощен всеми низменными своими вожделениями, а игра при этом с понтом честная, боевая. Во-вторых, для прочего мира – все правдиво, никто же не предъявит, что тебе с третьего раза подфартило. А в-третьих, это как реклама удали и риска. Фундамент мифологии. В третьем заезде руки Чекалинского тряслись. Конечно, и у меня бы затряслись. Вроде все продумано, а на кону убийственный куш. Третий день у Чекалинского «прочие игроки не поставили своих карт», то есть шпилили один на один. Чтобы точно все было. У автора «это было похоже на поединок». Не похоже это. При таком раскладе, как я комментирую, это чистый отъем. Не колода была у Чекалинского, а петля для Германа. Дальше вы знаете: «Ваша дама бита» [Вышенков].

 

Вот такой расклад дает Бегемот, по памяти цитируя классика. Поскольку из нас двоих профессионал он, мне приходится лишь комментировать пушкинский текст. «Что будет ставить Герман, все знают», – говорит Бегемот. Он не говорит, почему все это знают. Так ему диктует его шулерская интуиция, и это имеет смысл, поскольку даже если Германн и не поделился с другом тайной карт, то инсценировка с призраком уже предполагала знание шулеров того, на какие карты будет ставить бедолага. В последней сцене игры нельзя сказать наверняка, на какую карту поставил Германн в действительности. Известно лишь, что он собирался поставить на туз. Поначалу Германн уверен, что он сделал именно так, но в конце он видит вместо туза даму. Как подобная трансформация могла произойти? Перечитаем эту сцену шаг за шагом: «Каждый распечатал колоду карт». Как подготавливаются колоды в подобных случаях, мы уже осведомлены. «Чекалинский стасовал» – как тасуют шулера, нам тоже известно. «Германн снял» – как  «лох» снимает карту, нам пояснили выше – «и поставил свою карту, покрыв ее кипой банковых билетов».

Иллюзион начался. И Германн, и читатель полагают, что он поставил на одну карту, а из-под кипы ассигнаций Герман вытаскивает другую. Коли мистика не вмешалась, то что же произошло? Шанс принять картинку с дамой за картинку с тузом, будучи в трезвом уме, близок к нулю. Можно спутать даму с королем или даму с валетом, но спутать даму с тузом практически невозможно – графика этих карт подчеркнуто разная. Бегемот, высказывает следующее любопытное предположение: «Дальше вы знаете: “Ваша дама бита”. В действительности тогда Чекалинский произнес: “Ваш туз бит.” Но тогда бы Пушкин описал бы картежную историю, каких были с тысячу».

Почему Бегемот убежден, что «в действительности» Чекалинский должен был произнести: «Ваш туз бит»? Очень просто. Если следовать классической «качалке», то в третий раз «чос» будет направлен на то, чтобы туз проиграл. Однако схема «качалки» частично изменена Пушкиным. С точки зрения гипотезы шулерства речь идет о дополнительном трюке, позволяющем совершить подмену карты.

Трюк этот старинный, знакомый любому шулеру. Он называется «картохранитель» и состоит в следующем: «Картохранитель — один из шулерских приемов, представляющий собой приспособление с лишней картой. Суть картохранителя состоит в том, что в определенный момент карта выбрасывается из рукава или втягивается в него при помощи движения коленом» [Деньги…]. Дело несомненно рискованное. Поэтому Чекалинский бледен. Бледность не разыграешь, в отличие от дрожания рук. Но главное – что в случае провала теряешь. Дом Чекалинского известен хорошей репутацией, туда приходят очень богатые клиенты. Любой скандал повлек бы за собой конец бизнеса. А скандал бы непременно разразился. Германн – «лох», он взбунтуется, если гарантированная карта не сыграет. Ведь он убежден, что играет наверняка – он уже дважды это проверил! Единственный вывод, который Германн может сделать в случае проигрыша, это то, что его обжульничали. Не забудем и про темперамент Германна, вторгшегося в покои графини и угрожавшего ей пистолетом. Для хозяина игорного заведения это был бы конец. Сразу же потребовали бы проверки, раскрыли «чос», обнаружили бы много чего занятного, и на этом карьера Чекалинского бы закончилась. Выходом в данном конкретном случае было заставить «лоха» поверить в то, что он сам виноват в проигрыше.

 

Три типа карточной игры – вист, «фараон» и «наполеон» – включены не только в сюжет, но и в подтекст «Пиковой дамы». В литературоведении общепринятой является точка зрения о том, что фараон моделирует в повести «столкновение с силой мощной и иррациональной, зачастую осмысляемой как демоническая» [Лотман 1992, 400]. «Ситуация поединка» – это и есть то, что придаёт динамику и зрелищность игре, что приравнивает её к триллеру, возбуждая зрителя и участников. Внешне сюжетная канва «Пиковой дамы» соответствует этим метафорам, исчерпывающе раскрытым в трудах литературоведов.

   Другая игра – это вист. Она остаётся в тени, и ей не придаётся особого значения, хотя именно она могла бы пролить свет на технику, которой Пушкин пользуется при написании повести. Имеется в виду не прямое и банальное приложение правил игры в вист к происходящему в «Пиковой даме», а метод, сказавшийся на построении художественного целого. Итак, повесть включает в себя план, открытый глазу любого и вовлекающий его в «ситуацию поединка» с судьбой и случаем, как это происходит в «фараоне», и план скрытый, тайный, обозначенный метафорой виста.

В вист, считавшийся наиболее сложной, интеллектуальной игрой в России 19 века, играют в доме у Чекалинского «несколько генералов и тайных советников» (С. VI, 235). В отличие от популярного и зрелищного «фараона», ставшего центром всеобщего внимания, вист скрыт от публики, и ему в повести сопутствует эпитет «тайный», относящийся к тайным советникам. Но даже и они на какое-то время отрываются от виста, «чтоб видеть игру, столь необыкновенную» (С. VI, 236). По этой модели Пушкин выстраивает повесть, разыгрывая и «вист», и «фараона», и при этом выдвигая ситуацию «фараона» на первый план. «Фараон» усиливает ощущение мистики, тогда как вист, связанный с расчётом и запоминанием карт, относится к интеллектуальной сфере. Это лишь на первый взгляд ситуация «фараона», где «моделируется конфликт двух противников» [Лотман 1992, 400]. На поверку же это как раз ситуация виста. Пушкин строит повествование по этому типу – какие-то карты открыты читателю и героям, а остальное должно быть замечено и проанализировано. Одно из коренных отличий виста от «фараона» состоит в том, «что вист, который еще у Страхова числится как игра “в службе степенных и солидных людей”, — не средство быстрого и немотивированного обогащения» [Лотман 1992, 406].

В плане литературном, если «фараон» сравним с занимательной литературой,  то вист соответствует большой литературе, где многое скрыто от глаз простого читателя. Уже само название игры (whist) означает «спокойный», «молчаливый», «внимательный».  Партнёры в вист не имеют права переговариваться или обмениваться какими-либо репликами относительно карт, кроме тех, которые предусмотрены в правилах. Взятки кладутся лицом вниз, так что запоминать карты следует сразу же. Перед следующей взяткой разрешается посмотреть на карты только предыдущей взятки. Всё это создаёт внутреннее напряжение и внутренний сюжет игры. Введя вист в повесть, где на первом плане царит фараон, Пушкин словно совмещает эти два стиля и в повествовании, умея, не снижая качества, потрафить и массовому читателю, от спроса которого зависит издательское дело.

Говоря о приложении некоторых идей виста к сюжету «Пиковой дамы», можно предположить, что «в задних комнатах» повествования (т.е. на уровне подтекста) герои играют в свой «вист». На балу это вист втроём: Томский с княжной Полиной играют против Германна с Лизой. При этом Германн реально не присутствует – упоминается лишь его имя как «напарника» Лизы.  Это ситуация карточного «болвана» или виста втроём, когда участие принимают три игрока, а место четвёртого занимает «болван» – то есть подразумеваемый четвёртый игрок. Его карты открыты. Всё остальное происходит по правилам стандартного виста. В этом смысле, карты Германна также частично открыты. Так, Лизе кое-что известно о Германне из его писем, а намёки и предостережения Томского свидетельствуют о том, что он тоже в курсе развивающихся отношений Лизы и Германна.

Ещё одна особенность стандартного виста, т.е. виста вчетвером – два партнёра располагаются друг напротив друга; партнёры меняются и партнёрство устанавливается по жребию. Ситуация обмена партнёрами и жребия обыгрывается в сцене, где Томский танцует с Лизой, а княжна Полина кокетничает с кем-то, чьё имя не называется (этот анонимный герой тоже своего рода «болван»). По окончании мазурки Томский оказывается в паре с княжной, но не по своей воле, а вытягивая жребий:

Подошедшие к ним три дамы с вопросами — oubli ou regret?  — прервали разговор, который становился мучительно любопытен для Лизаветы Ивановны.

В комментариях читаем: «Oubli ou regret? — Предлагающие этот вопрос дамы заранее уславливались, какое слово принадлежит какой даме. Кавалер, выбравший слово, должен был танцевать с дамой, которой принадлежало выбранное слово» (С. VI, 530). Томский, только что беседовавший о Германне с Лизой, теперь оказывается в паре с княжной, а Лиза остаётся со своими думами о Германне, т.е. с его картой или «болваном». Интересно, что «партнёрство» Томского и княжны выражено и в их именах, близость которых проступает при сопоставлении французского варианта имени Томского и русского варианта имени княжны: Paul (так называет своего внука графиня) и Полина. «Неслышный» диалог Полины и Томского во время мазурки – так же одно из проявлений «молчаливого» виста, его метафора.

В этом висте все взятки вращаются вокруг графини и сведений, относящих к ней. Германн нуждается в графине как источнике информации. Цели Томского неясны и полностью гипотетичны. Если он ждёт наследства, чтобы жениться на княжне, то его внутреннее отношение к богатой бабке может быть описано пушкинским «когда же чёрт возьмёт тебя?». Но на злодея он не тянет. Он не способен убить во имя достижения своей цели. Однако он способен на интригу, которую и затевает рассказом о графине в кругу азартных игроков. Он явно что-то имеет в виду, пытаясь убедить присутствующих в том, что история – чистая правда. В дальнейшем мы узнаём о его любви к Полине, и серьёзность этих чувств находит подтверждение в конце, когда он женится на ней. Тот факт, что женитьба происходит лишь после смерти графини, явно оставившей завещание внуку, наводит на размышления о типе препятствий, бывший на пути к женитьбе. Для Лизы же замужество означало бы освобождение от графини путём брака.

В висте, в зависимости от того, какой ход делает партнёр или противник, строится гипотеза о том, что у кого на руках. Правила – это опосредованный язык общения между партнёрами, когда информация добывается путём анализа ходов и счёта. Подобный принцип общения наблюдается и в «Пиковой даме», где не ставятся прямые вопросы и не даются прямые ответы. Всё, что происходит, имеет двоякий смысл.

Сам Германн хоть и сравнивается с Наполеоном, но ему явно далеко до гениального стратега, на которого он якобы смахивает в профиль. Сравнение Германна с Наполеоном обычно трактуется как историческая аллюзия. Однако возможна и другая ассоциация. «В самом заглавии “Пиковая дама” слиты три предметно-смысловых сферы, три плана сюжетного движения. В общей речи “пиковая дама” — название, термин карты. Следовательно, это имя влечет непосредственно за собой ситуацию карточной игры», – пишет В. В. Виноградов [Виноградов 1980, 176]. По аналогии можно говорить о том, что и имя Наполеона в контексте картёжной атмосферы может, по мимо исторической, относиться ещё и к сфере игры. Имеется в виду игра «наполеон» или «клад Наполеона», весьма популярная в 19-м и начале 20-го века. Она довольно простая, её правила легко запоминаются, и она не требует интеллектуальных затрат и знания других игр. В центре стола ставится коробка с деньгами, которая и называется «клад Наполеона». Он достаётся тому, кто помимо объявленных 5 взяток, заявит ещё, что идёт на «Наполеона». Сделать это он может только в случае, если у него есть 5 верных взяток. Иначе он должен будет внести в кассу ту сумму, которая там имеется в наличии.

По аналогии, Германн отправляется за «кладом», имея лишь три «взятки»: (1) в лице Лизы, благодаря которой он попадает в дом; (2) графини, смерть которой служит появлению призрака; и (3) трёх желанных карт. У Германна нет верных 5 «взяток» на момент взятия «клада», и он уже заранее обречён на провал.

 

Напоследок вернемся к классику, его собственному опыту общения с картежниками – шулерами высокого класса и отнюдь не низкого происхождения. Приведу полностью цитату из книги Р. Скрынникова, основанную на документальных фактах биографии Пушкина: «После 1829–1830 гг. Пушкин чрезвычайно сблизился с П. В. Нащокиным, одним из самых известных московских карточных игроков. В полицейском списке картежников за 1829 г. на первом месте фигурировал граф Ф. Толстой-«Американец», 22 месте – Нащокин, игрок и буян». Описывая быт Нашокина, Александр Сергеевич писал в 1831 г.: «С утра до вечера у него разные народы: игроки, отставные гусары, студенты, стряпчие, цыганы, шпионы, особенно заимодавцы»; «…как можно жить, окруженным такою сволочью?». Играя с подобной публикой, Пушкин постоянно оставался в проигрыше. За карточным столом плутовали не только профессиональные игроки, но и люди из высшего общества. Нащокин описал эпизод, имевший место в 1835 г. Поэт явился к троюродному дяде, князю Н. Н. Оболенскому с просьбой занять денег. Князь денег не дал, но предложил играть пополам. Пушкин принял вызов, рискуя наделать новые долги. Оболенский выиграл много денег. Когда проигравший ушел, Оболенский стал отсчитывать половину денег племяннику, сказавши: «Каково! Ты не заметил, ведь я играл наверное!» Поэт пришел в ярость и, бросив деньги, в которых крайне нуждался, пулею вылетел из квартиры [Скрынников: 8].

Тому же Нащокину (не по аналогии ли с этой фамилией сделана фамилия «Нарумов»? Не только приставка «на», но и ассоциация со щеками – «румянец», «нарумяненный» налицо) Пушкин якобы сам читал свою «Пиковую даму», о чем Нащокин рассказывал П. Бартеневу, пытаясь убедить его в том, что «главная завязка повести не вымышлена» и что внук графини Голицыной «рассказывал Пушкину, что раз он проигрался и пришел к бабке просить денег. Денег она ему не дала, а сказала три карты, назначенные ей в Париже Сен-Жерменом. “Попробуй”, — сказала бабушка. Внучек поставил карты и отыгрался» [Рассказы… 46].

Но эту легенду мы уже слышали от Томского… Интересно, сколько после этого рассказа игроков побывало в «17-м нумере» Обуховской больницы?

 

__________

Печатается с сокращениями и добавлениями по первоначальному варианту, опубликованному в «Вопросах литературы (см. «Пиковая дама»: вист против фараона. // Вопросы литературы, № 3, 2017).

 

Литература

 

Виноградов В. В. Стиль Пушкина. М.: Гослитиздат, 1941.

Виноградов В. В. Избранные труды. O языке художественной прозы. М.: Наука, 1980.

Вышенков Евгений. «Пушкин играл в любую игру» // Фонтанка. Петербургская интернет-газета. 2012. 6 июня. URL: http://www.fontanka.ru/2012/06/04/149/

Деньги ваши будут наши // Коммерсант.ru. «Настоящая игра». Приложение № 2. 2007. 27 июня. URL: http://kommersant.ru/doc/778149.

Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч. в 30 тт. Т. 30. Кн. 1. Л.: Наука, 1988.

Пушкин А. С. Полн. собр. соч. в 10 тт. Т. 6. Л.: Наука, 1978.

Рассказы о Пушкине, записанные со слов его друзей П. И. Бартеневым в 1851–1860 годах / Вступ. ст. и примеч. М. Цявловского. М.: Изд. М. и С. Сабашниковых, 1925.

Скрынников Р. Г.  Пушкин. Тайна гибели. СПб.: ИД «Нева», 2006.

Сон // Большой толковый словарь русского языка / Гл. ред. С. А. Кузнецов. СПб.: Норинт, 1998. URL: http://www.gramota.ru/slovari/dic/?game=x&all=x&word=

image_printПросмотр для печати
avatar

Об Авторе: Вера Зубарева

Вера Зубарева, Ph.D., Пенсильванский университет. Автор литературоведческих монографий, книг стихов и прозы. Первая книга стихов вышла с предисловием Беллы Ахмадулиной. Публикации в журналах «Арион», «Вопросы литературы», «День и ночь», «Дети Ра», «Дружба народов», «Зарубежные записки», «Нева», «Новый мир», «Новый журнал», «Новая юность» и др. Лауреат II Международного фестиваля, посвящённого150-летию со дня рождения А.П. Чехова (2010), лауреат Муниципальной премии им. Константина Паустовского (2011), лауреат Международной премии им. Беллы Ахмадулиной (2012), лауреат конкурса филологических, культурологических и киноведческих работ, посвященных жизни и творчеству А.П. Чехова (2013), лауреат Третьего Международного конкурса им. Александра Куприна (2016) и других международных литературных премий. Главный редактор журнала «Гостиная», президент литобъединения ОРЛИТА. Преподаёт в Пенсильванском университете. Пишет и публикуется на русском и английском языках.

5 Responses to “Вера Зубарева. «Пиковая дама»: ловкость рук или проделки старухи?”

  1. avatar Rella Pressman says:

    Верочка, замечательно как всегда здорово
    Такую работу проделана

  2. avatar Валерия Шубина says:

    Рассказ о сумасшествии под углом карточной игры – интересно. А на вопрос заглавия: ловкость рук или проделки старухи можно ответить: и то и другое. Ведь всё двояко в руках человеческих. А каково гению, да к тому же близнецу по зодиакальному знаку – наследнику множества значений и смыслов.

  3. avatar Валерия Шубина says:

    Вера, Ваши записки я читала не только с интересом, но и волнением. Я тоже писала о “Пиковой даме”.И тоже под углом игры. Но не карточной, а лотерейной. Моим персонажем была графиня.

Оставьте комментарий