Эмиль СОКОЛЬСКИЙ. Книжный обзор: Валерий Рыльцов, Александр Костенко, Андрей Коровин, Юлия Белохвостова, Клементина Ширшова

ГОРЕНИЕ СЛОВ

 

Валерий Рыльцов, «Рельеф глубин»

Таганрог: «Нюанс», 2017

 

Валерий Рыльцов не даёт нам возможности спокойно, постепенно входить в его мир: он сразу хватает за горло, не даёт вздохнуть, опомниться, подступиться к нему. Однако осмысление им сказанного происходит уже по ходу чтения: ни одной проходной случайной строки, ни одного слова, поставленного в угоду рифме или для размера. «Горение слов» – так я определяю поэзию живущего а Ростове-на-Дону Рыльцова, не ведающую успокоенности, созерцательности, внутренней тишины. Но вместе с тем не знает она ни вскриков, ни стонов, ни шумливости. Только – постоянный, стойкий атмосферный жар:

 

Печальна ночь, а высь от звёзд пестра.

Ресницы огорчив неистребимой влагой,

Потворствую рождению костра

Исписанной в беспамятстве бумагой.

 

Горят мои слова, мой вклад в «культурный слой»,

Языческая дань началу новой эры,

Становятся реликтовой золой

И, несомненно, частью атмосферы.

 

Иногда, впрочем. жар немного ослабевает, и на смену огневых взмахов костра приходит ощущение тревожащей тайны жизни:

<…>

Кто колышет деревья за домом

В неподвижной ночной тишине?..

И губителен каждым изломом

Призрак ветки на белой  стене.

 

Но это я мягко сказал – «тайна жизни». В приведённой строфе есть «губительный излом», то, что составляет суть художественного зрения Валерия Рыльцова. Поэт трагического мироощущения, он чужд юмору, улыбке, усмешке; ведь «слишком мало слов рифмуется с любовью, / Гораздо больше их рифмуется с бедой». «Тоска», «измена», «разлука» – вот болевые точки Рыльцова, причём связаны они не только с утратой дорогих людей, но и с горем поистине безысходным: когда «мир уходит из-под ног». Удивительно, как всё-таки удаётся автору вплетать в свой монолог нотки иронии, –горькой, разумеется.

 

Нас всё меньше от прежней оравы

на лихом, на студёном ветру,

так хлебнём самогонной отравы,

чёрным сном забываясь к утру. <…>

 

Карта бита. Бахвалиться нечем.

Тяготея к несущему свет,

делай выбор, смешной человечек,

втайне зная, что выбора нет.

 

У стихов сборника есть два источника света; один из них – зыбкий, ненадёжный: воспоминания о юности. Путешественник и фотохудожник, Рыльцов немало времени посвятил романтике походной жизни («Тропы юности. Шорох педалей. Невесомость на спуске крутом. / Если что-то тебе недодали, ты с лихвой наверстаешь потом»). Жизнь беспечная, наедине с природой, свобода странствий по карте и компасу, независимая от течения событий в стране, оказалась лишь фантомной, временной ширмой, отгораживающей от действительности, которая оказалась неуклонной, неизбежной, хоронящей все упования на светлое будущее. «Где-то утеряно средство / Для обретения тайн»; итог – осколки иллюзий: «И горек тот хлеб для былого юнца, / И тропы не мы выбираем. / И кладь не под силу, и ночь без конца, / И карта с оборванным краем».

В стихах Валерия Рыльцова часто так или иначе просматривается политизированность, зависимость от текущего времени, – даже скажу так: зависимость от Великого Октября, с которого, по убеждению поэта, и пошли все российские бедствия, и не видать им конца.

 

Теряя веру в скорую зарю,

нам не впервой брести в кромешном мраке

по пепелищу или пустырю,

де властвуют голодные собаки,

 

и прекрати о вере. Перестань.

ведь нет ни воскрешенья, ни возврата

с того холма, где яму для креста

долбили подневольные солдаты.

 

И вместе с тем стихи «Рельефа…» не являются беспрестанно воюющими, как это случается с некоторыми московскими стихотворцами-патриотами; это стихи человека, признающего своё поражение в этом мире, в этой государственной системе.

Но ведь в настоящей поэзии не бывает поражений. Поэзия – это прежде всего просветление. И у Рыльцова оно есть. Его речь стилистически богата, завораживает своей инструментовкой; она настойчиво-энергична и заразительна метафорическими находками, возникающими словно бы неожиданно для самого автора. Лексические средства неисчерпаемы. Тем более что второй источник света ( о первом я уже сказал) – женщина, – тема, без которой Рыльцов-поэт немыслим (иногда думаешь, что и все его стихи написаны благодаря преклонению перед этим чудом природы).

И ещё. Женщина – это, конечно, чудо, но чудо земное. Валерий Рыльцов способен возвышать свои стихи до Неба. «Нам не выжить, пожалуй, / Если Небо предать». В окне своей дачи он видит половину звёзд Кассиопеи и не знает, «чем за милость эту отдариться». А в другом стихотворении говорит: «Так воспоём, чего на свете нет, / И тем изменим очертанья света. / Суть отражений – воссоздать предмет; / Совсем не в том, чтоб потакать предмету». – и тем самым возвращает нас к чистой поэзии

«…суть любви и суть свечи – / Сгоранье до последней капли» – это утверждение очень важно для того, у кого хватит мужества прочесть «Рельеф глубин» от начала до конца. Для того, кто сможет увидеть в ней и не только глубины мрака, но и победные вспышки света.

 

 

ТЕРАПИЯ В РИФМУ

Александр Костенко, «Високосный год»

М: «Образ», 2017

 

Никогда не заглядывал на портал «Стихи.ру», так его автор из Оренбуржья сам пожаловал ко мне – в виде прекрасно изданной книги! Эти стихи рождены в високосном и, если верить текстам, тяжёлом для него 2016 году. Начинается всё очень радостно: циклом об отдыхе в Сорренто. Не чтение, а сплошное веселье! Простодушие и бесхитростность автора умиляют; начало книжки можно даже принять за постмодерн, ироническую поэзию, оглядку на частушку, остроумные стилизации архаичной книжной и непринуждённой разговорной речи простого мужика:

 

<…>

Обуреваем гладом честным,

влекомый пиццерией близкой,

спускаюсь лифтом затрапезным

в объятья ночи соррентийской. <…>

 

Но по ходу чтения выясняется, что именно такой способ передачи мыслей для автора единственно возможен. Ему не до эстетики и до изощрённых литературных приёмов; он просто разговаривает, выговаривается, находя самые бесхитростные слова, но в то же время помнит, что – пишет стихи, а стихам полагаются образные выражения! Так в одном стихотворении могут соседствовать слова из разных лексических пластов: например, говоря о том, что человек склонен ненавидеть другого за то, что тот счастлив и успешен, автор уточняет: «и кукиш затопорщится в кармане», и посему несколькими строчками ниже советует нам: «Переживайте счастье втихаря!»

За Александра Костенко можно порадоваться: у него прекрасное средство самотерапии. Из предисловия следует, что предыдущую книжку, вышедшую в 2015 году, он считал последней. Вот уж действительно – нельзя зарекаться! Как я вижу по стилю письма автора, у него нет «лирического героя», он сам себе лирический герой; пропахав свои чувства «грубым плугом реальности», Костенко восклицает, что «вокруг вероломны все»,

 

<…>

А та, что клялась до гроба

любить не жалея сил, –

бедой лишь запахло – опа! –

и след уж нё простыл… <…>

 

Как человек, автору сочувствуешь, как читатель поэзии – несколько озадачиваешься такой непосредственностью слога, однако вдруг – такая грандиозная метафора разлада с любимой! –

 

…Когда в одном клубке – и ад и рай,

и грохнула, как выстрел, дверь в прихожей –

«не уходи!» похоже на «не умирай!»,

а ссора наша так на смерть похожа! <…>

 

Автор размышляет о коварстве человеческой природы, о любви, немного – о российско-украинском конфликте, вспоминает детство, ненадолго углубляется в философские размышления о жизни; а как лучше всего эти размышления утрясти, если не с помощью гармонических рифмующихся строк? Последнее стихотворение, правда, у меня поначалу вызвало тревогу: «Никуда от меня вы не скроетесь. / Отыщу вас и ночью, и днём», – предупреждает в нём автор. Это что ж, – значит, я приговорён до конца своих дней читать стихи Александра Костенко? О нет, это обращение не к читателю; вот последняя строка: «Не могу я без вас, стихи!»

Лично я – только за. Терапия дело святое.

 

ПОЮЩИЕ СТРОКИ

Андрей Коровин, «Кымбер бымбер»

М.: «ArsisBooks», 2018

 

Андрей Коровин – поэт-праздник; и кто там поймёт, что у него происходит в душе. Ясно одно: не бывает в жизни любого человека безоблачной погоды; но Коровин не только сопротивляется упадочным состояниям, но и поддерживает в себе гармонию, – поддерживает во что бы то ни стало. В стихах он вдохновенен, улыбчив, артистичен – и фантастичен; не скрывает, что картинки, щедро рассыпаемые перед нами, зачастую лишь видения, иллюзии, танцы воображения. Однако если посмотреть на дело с другой стороны, – что такое карнавал его образов, если не называние живых, движущихся, плывущих, летящих примет окружающего пространства особенными, одухотворёнными словами, точно соответствующими эмоциональному состоянию автора? «в зимнем парке снежная нелепица / ходил снег на лыжах как живой / смотрит сверху белая медведица / вертит непослушной головой»; «не жизнь случилась а стихия / летают люди и дома / летают дворники бухие и жизнь моя летит сама»… Здесь я понимаю, почему упразднена пунктуация: слова уравнены с явлениями природы, они такие же, как снег, дождь, ветер, листья, облака – и такие же, как автор, который сам является тем, о чём пишет: «я стал дождём в московских небесах / прости меня Москва за это лето / тоска реки течёт в моих глазах / захлёстывая сети интернета».

Природа в стихах у Коровина – частая гостья, и показана она – а лучше сказать, пропета (потому что стихи Коровина, за некоторым исключением, поют) – как фон для выражения его внутреннего настроя, как образец «правильной жизни», которая есть ни что иное как чудо, перед которым меркнут любые невзгоды. Не менее частая гостья в коровинских стихах и эротика – где прикрытая, а где явная. Что характерно: когда автор «Кымбера бымбера» (мифического существа, бродящего весной по лесу и, видимо, не владеющего внятной речью) – женщина, для неё находятся слова высокие, значительные, возвышенно-чистые («ты в этом мире живёшь потому / что для неё что-то значишь»); а если девушка – возникает умиление, игривость, какое-то плавящееся нежничанье и нескромные двусмысленности (красивые девушки / как мармеладки в бронзе / они выглядят так соблазнительно / что хочется взять их на руки / положить за щёку / покатать во рту»). Неудивительно, что даже любуясь природой, поэт «держит в уме» девушку; чего стоит такая, не без юмора, строка: «ребристая Ока лежит фотомоделью»!

И всё же нельзя сказать, что Андрей Коровин – поэт весёлый и беззаботный; в его стихах есть и отголоски пережитых бед; но даже и тут он не изменяет гармонии звучания и художественности взгляда

 

кресты запорошены снегом

печально глядит вороньё

на инея злые побеги

сквозь тёплое имя твоё <…>

 

Есть в «Кымбере бымбере»и размышления о жизни, о непростых человеческих отношениях, о разочарованиях… Но, как видно по последней цитате, лучший целитель для автора – природа; она рвётся в строки со всех сторон. Я думаю, что лучше всего Коровину удаются рифмованные стихи классической формы; верлибры с первых же слов скатываются у него в прозу. Может, им остро не хватает краткости? Но вот её пример:

 

чёрные травы лета

поднимают свои юбки

и осторожно

чтобы не намочить башмаки

прыгают через лужи

осени

 

Впрочем, эта миниатюра уж больно «не русская»: скорее общеевропейская. Нет, лучше всего – Коровин поющий!

     

 

ЧУДЕСА ПОВСЮДУ

Юлия Белохвостова, «Яблоко от яблони»

СПб.: «Алетейя», 2018

 

В новой книге Юлии Белохвостовой стихов очень много, и все они написаны в состоянии либо полной гармонии, либо лёгкого душевного волнения. Автор от первой до последней строчки пребывает в ладу с жизнью, с природой, с близким человеком, любит жизнь домашнюю, любит и путешествовать по старинным русским городам. И что характерно – о чём бы Белохвостова ни говорила, всё у неё окружено атмосферой простого квартирно-дачного уюта. Этому способствуют и строгие стихотворные размеры, и бесхитростные рифмы. Напрасно искать в этой книге стилистического разнообразия или невероятных образов; в ней – переложение на стиховую речь настроения, эмоций, чувств, или, говоря в целом – своей души. Язык стихов Белохвостовой иногда довольно прост: «Здесь цветы состарились без полива, / по-собачьи дверь караулит кот, / и никто не может, как ты, красиво / настругать колбаски на бутерброд»; иногда изыскан: «В липовую сонную аллею / облака стекают с мокрых крыш», или – «и рыбы забывают, чем дышали, / и пьют туман рассветный как кумыс», а иногда – старомодно-архаичен: «и в саду, в тени ветвистых яблонь, / стол накрой рассветом молодым». Демонстративное простодушие – «фирменный» стиль автора; нужно его принять – тогда и вернутся к нам через её стихи самые первые, самые таинственные ощущения, которые, повзрослев, мы уже вряд ли испытываем. Можем ли сейчас, как в юные годы Ахматова, «просыпаться на рассвете / Оттого, что радость душит»? Юлия Белохвостова, наверное, может; по крайней мере, её стихи не утратили детской остроты чувств: «Без остановок, мимо ольховых станций, / мимо озёр, захваченных камышами, / лето уходит, лету нельзя остаться, / так бы и мне остаться не разрешали». То есть лето уходит – а человек всё ещё остаётся в нём, грустя, что бессилен замедлить его уход.

Белохвостова – автор реалистичный, но поэтому как приятны бывают неожиданности, то есть – выход за пределы реальности! Вот она пишет о волжском Мышкине:

 

<…>

А на соседней улице

от новгородцев к суздальцам

перетекает спор,

и молот слышен в кузнице,

и плотников топор.

 

Сосед, махнувший лишнего,

припомнит, хоть и стар,

как Грозный царь из Мышкина

пошел громить татар <…>

 

На самом-то деле в этом фрагменте нет ничего фантастического; в нём –воображение. свойственное любому человеку, чувство русской старины, ощущение древности, в которую погружён заповедный городок ярославской земли. Другими словами – способность и готовность видеть чудеса. И не обязательно где-то вдали от дома:

 

Пока ты спал, две крашеные лодки,

две лодки, и вторая первой краше,

причалили почти под окна наши,

качаются на привязях коротких.

 

Вторая лодка, крашенная морем

со дна до края в синюю бескрайность,

переправляет прошлое в реальность,

полна воспоминаний и историй.

 

А первая, небесно-голубая,

такая же бездонная, как небо,

полна и рыбы, и вина, и хлеба,

и зрелища, и скоро отбывает.

 

Наверное, вскипела б от сомнений,

в какую лодку сесть, какую выбрать,

но дома есть вино, и хлеб, и рыба,

и ты заснул, обняв мои колени.

 

Я уж не говорю о том, что и сама поэзия – чудо, присутствие рая на земле, «расположение счастья», как заметил Геннадий Айги.

           

 

ОПАСНЫЕ ИГРЫ

Клементина Ширшова, «И были боги»

М.: «Буки-веди», 2018

 

Эта книжка замкнута на самой себе, она – не собрание стихов, но продуманная тематическая композиция; в ней действуют то какие-то чёрные силы («привыкаешь к бесам / и уже без особого интереса / наблюдаешь, как хозяйничают в квартире / как за каждым углом создают бездонные дыры…»); то она проваливается в мрачную мифологию («умертвят за то, что сорвал обряд / и не тронул агнца, сбежав из храма…»), то забывается в сновидениях («в конце концов, мы все живём во сне»), то окрашивается в тревожную и туманную мистику («серые пальцы – каждый, кто ими схвачен, / будет отмечен грязным. слоистым ногтем»); и даже когда вдруг «выплывает» в теперешнее время, мало что проясняется. Словами ничего не объяснить, а сознание подсказывает о существовании какой-то тайной реальности – наверное, реальности воображения, которое способно рисовать картины самые невероятные и вводить нас в изменённые состояния сознания. Возможно, многое в книге нужно понимать как игру бесов, следящих за нами, питающихся нашими отрицательными эмоциями и тем самым ворующими у нас способность воспринимать светлые краски жизни. Я могу воспринимать эту книгу лишь как напоминание о необходимости сохранять устойчивость души, не поддаваясь никакому негативу, – иначе стану жертвой этих самых бесов. Чтение сборника Клементины Ширшовой похоже на опасное путешествие, в котором «ни жизни, ни смерти нет»; если уж отправлять в него, то с бесстрастностью и отстранённостью следить за приключениями слов и смыслов, не страшась зияющих тёмных мест и не пленяясь обманными проблесками света. Возможно, в следующей книге (а эта – у автора первая) света будет больше, и будет она сдержанней и крепче, а пока что читать Клементину Ширшову – просто интересно; особенно если среди графического разнообразия рисунка строк встречаешь верлибр, в котором передано острое, ещё только зародившееся чувство любви, и эта любовь как гроза, как стихийное бедствие:

 

я подумала о тебе –

отрубился свет,

птицы столкнулись в небе –

и началась гроза.

я подумала о тебе –

вышла из строя техника,

миксер стал биться током,

а фен – дымиться.

я подумала о тебе –

и горшок с цветами,

годы стоявший на полке,

сорвался вниз.

я подумала: все неспроста

движется, как бы ведёт к развязке.

и вот однажды

я подумала о тебе:

ты сам предстал предо мной.

это было страшнее всего.

тогда я решила, что больше не буду

о тебе думать…

я подумала о тебе.

 

Какая славная перекличка с известным стихотворением Льва Озерова! – «О тебе я хочу думать. Думаю о тебе. / О тебе не хочу думать. Думаю о тебе. / О других я хочу думать. Думаю о тебе. / Ни о ком не хочу думать. Думаю о тебе». А Бродский ещё говорил, что не существует «мужской» и «женской» поэзии! Вот они, два голоса: скупой мужской и эмоционально-говорливый – женский.

 

ГОРЕНИЕ СЛОВ

 

Валерий Рыльцов, «Рельеф глубин»

Таганрог: «Нюанс», 2017

 

Валерий Рыльцов не даёт нам возможности спокойно, постепенно входить в его мир: он сразу хватает за горло, не даёт вздохнуть, опомниться, подступиться к нему. Однако осмысление им сказанного происходит уже по ходу чтения: ни одной проходной случайной строки, ни одного слова, поставленного в угоду рифме или для размера. «Горение слов» – так я определяю поэзию живущего а Ростове-на-Дону Рыльцова, не ведающую успокоенности, созерцательности, внутренней тишины. Но вместе с тем не знает она ни вскриков, ни стонов, ни шумливости. Только – постоянный, стойкий атмосферный жар:

 

Печальна ночь, а высь от звёзд пестра.

Ресницы огорчив неистребимой влагой,

Потворствую рождению костра

Исписанной в беспамятстве бумагой.

 

Горят мои слова, мой вклад в «культурный слой»,

Языческая дань началу новой эры,

Становятся реликтовой золой

И, несомненно, частью атмосферы.

 

Иногда, впрочем. жар немного ослабевает, и на смену огневых взмахов костра приходит ощущение тревожащей тайны жизни:

<…>

Кто колышет деревья за домом

В неподвижной ночной тишине?..

И губителен каждым изломом

Призрак ветки на белой  стене.

 

Но это я мягко сказал – «тайна жизни». В приведённой строфе есть «губительный излом», то, что составляет суть художественного зрения Валерия Рыльцова. Поэт трагического мироощущения, он чужд юмору, улыбке, усмешке; ведь «слишком мало слов рифмуется с любовью, / Гораздо больше их рифмуется с бедой». «Тоска», «измена», «разлука» – вот болевые точки Рыльцова, причём связаны они не только с утратой дорогих людей, но и с горем поистине безысходным: когда «мир уходит из-под ног». Удивительно, как всё-таки удаётся автору вплетать в свой монолог нотки иронии, –горькой, разумеется.

 

Нас всё меньше от прежней оравы

на лихом, на студёном ветру,

так хлебнём самогонной отравы,

чёрным сном забываясь к утру. <…>

 

Карта бита. Бахвалиться нечем.

Тяготея к несущему свет,

делай выбор, смешной человечек,

втайне зная, что выбора нет.

 

У стихов сборника есть два источника света; один из них – зыбкий, ненадёжный: воспоминания о юности. Путешественник и фотохудожник, Рыльцов немало времени посвятил романтике походной жизни («Тропы юности. Шорох педалей. Невесомость на спуске крутом. / Если что-то тебе недодали, ты с лихвой наверстаешь потом»). Жизнь беспечная, наедине с природой, свобода странствий по карте и компасу, независимая от течения событий в стране, оказалась лишь фантомной, временной ширмой, отгораживающей от действительности, которая оказалась неуклонной, неизбежной, хоронящей все упования на светлое будущее. «Где-то утеряно средство / Для обретения тайн»; итог – осколки иллюзий: «И горек тот хлеб для былого юнца, / И тропы не мы выбираем. / И кладь не под силу, и ночь без конца, / И карта с оборванным краем».

В стихах Валерия Рыльцова часто так или иначе просматривается политизированность, зависимость от текущего времени, – даже скажу так: зависимость от Великого Октября, с которого, по убеждению поэта, и пошли все российские бедствия, и не видать им конца.

 

Теряя веру в скорую зарю,

нам не впервой брести в кромешном мраке

по пепелищу или пустырю,

де властвуют голодные собаки,

 

и прекрати о вере. Перестань.

ведь нет ни воскрешенья, ни возврата

с того холма, где яму для креста

долбили подневольные солдаты.

 

И вместе с тем стихи «Рельефа…» не являются беспрестанно воюющими, как это случается с некоторыми московскими стихотворцами-патриотами; это стихи человека, признающего своё поражение в этом мире, в этой государственной системе.

Но ведь в настоящей поэзии не бывает поражений. Поэзия – это прежде всего просветление. И у Рыльцова оно есть. Его речь стилистически богата, завораживает своей инструментовкой; она настойчиво-энергична и заразительна метафорическими находками, возникающими словно бы неожиданно для самого автора. Лексические средства неисчерпаемы. Тем более что второй источник света ( о первом я уже сказал) – женщина, – тема, без которой Рыльцов-поэт немыслим (иногда думаешь, что и все его стихи написаны благодаря преклонению перед этим чудом природы).

И ещё. Женщина – это, конечно, чудо, но чудо земное. Валерий Рыльцов способен возвышать свои стихи до Неба. «Нам не выжить, пожалуй, / Если Небо предать». В окне своей дачи он видит половину звёзд Кассиопеи и не знает, «чем за милость эту отдариться». А в другом стихотворении говорит: «Так воспоём, чего на свете нет, / И тем изменим очертанья света. / Суть отражений – воссоздать предмет; / Совсем не в том, чтоб потакать предмету». – и тем самым возвращает нас к чистой поэзии

«…суть любви и суть свечи – / Сгоранье до последней капли» – это утверждение очень важно для того, у кого хватит мужества прочесть «Рельеф глубин» от начала до конца. Для того, кто сможет увидеть в ней и не только глубины мрака, но и победные вспышки света.

 

 

ТЕРАПИЯ В РИФМУ

Александр Костенко, «Високосный год»

М: «Образ», 2017

 

Никогда не заглядывал на портал «Стихи.ру», так его автор из Оренбуржья сам пожаловал ко мне – в виде прекрасно изданной книги! Эти стихи рождены в високосном и, если верить текстам, тяжёлом для него 2016 году. Начинается всё очень радостно: циклом об отдыхе в Сорренто. Не чтение, а сплошное веселье! Простодушие и бесхитростность автора умиляют; начало книжки можно даже принять за постмодерн, ироническую поэзию, оглядку на частушку, остроумные стилизации архаичной книжной и непринуждённой разговорной речи простого мужика:

 

<…>

Обуреваем гладом честным,

влекомый пиццерией близкой,

спускаюсь лифтом затрапезным

в объятья ночи соррентийской. <…>

 

Но по ходу чтения выясняется, что именно такой способ передачи мыслей для автора единственно возможен. Ему не до эстетики и до изощрённых литературных приёмов; он просто разговаривает, выговаривается, находя самые бесхитростные слова, но в то же время помнит, что – пишет стихи, а стихам полагаются образные выражения! Так в одном стихотворении могут соседствовать слова из разных лексических пластов: например, говоря о том, что человек склонен ненавидеть другого за то, что тот счастлив и успешен, автор уточняет: «и кукиш затопорщится в кармане», и посему несколькими строчками ниже советует нам: «Переживайте счастье втихаря!»

За Александра Костенко можно порадоваться: у него прекрасное средство самотерапии. Из предисловия следует, что предыдущую книжку, вышедшую в 2015 году, он считал последней. Вот уж действительно – нельзя зарекаться! Как я вижу по стилю письма автора, у него нет «лирического героя», он сам себе лирический герой; пропахав свои чувства «грубым плугом реальности», Костенко восклицает, что «вокруг вероломны все»,

 

<…>

А та, что клялась до гроба

любить не жалея сил, –

бедой лишь запахло – опа! –

и след уж нё простыл… <…>

 

Как человек, автору сочувствуешь, как читатель поэзии – несколько озадачиваешься такой непосредственностью слога, однако вдруг – такая грандиозная метафора разлада с любимой! –

 

…Когда в одном клубке – и ад и рай,

и грохнула, как выстрел, дверь в прихожей –

«не уходи!» похоже на «не умирай!»,

а ссора наша так на смерть похожа! <…>

 

Автор размышляет о коварстве человеческой природы, о любви, немного – о российско-украинском конфликте, вспоминает детство, ненадолго углубляется в философские размышления о жизни; а как лучше всего эти размышления утрясти, если не с помощью гармонических рифмующихся строк? Последнее стихотворение, правда, у меня поначалу вызвало тревогу: «Никуда от меня вы не скроетесь. / Отыщу вас и ночью, и днём», – предупреждает в нём автор. Это что ж, – значит, я приговорён до конца своих дней читать стихи Александра Костенко? О нет, это обращение не к читателю; вот последняя строка: «Не могу я без вас, стихи!»

Лично я – только за. Терапия дело святое.

 

ПОЮЩИЕ СТРОКИ

Андрей Коровин, «Кымбер бымбер»

М.: «ArsisBooks», 2018

 

Андрей Коровин – поэт-праздник; и кто там поймёт, что у него происходит в душе. Ясно одно: не бывает в жизни любого человека безоблачной погоды; но Коровин не только сопротивляется упадочным состояниям, но и поддерживает в себе гармонию, – поддерживает во что бы то ни стало. В стихах он вдохновенен, улыбчив, артистичен – и фантастичен; не скрывает, что картинки, щедро рассыпаемые перед нами, зачастую лишь видения, иллюзии, танцы воображения. Однако если посмотреть на дело с другой стороны, – что такое карнавал его образов, если не называние живых, движущихся, плывущих, летящих примет окружающего пространства особенными, одухотворёнными словами, точно соответствующими эмоциональному состоянию автора? «в зимнем парке снежная нелепица / ходил снег на лыжах как живой / смотрит сверху белая медведица / вертит непослушной головой»; «не жизнь случилась а стихия / летают люди и дома / летают дворники бухие и жизнь моя летит сама»… Здесь я понимаю, почему упразднена пунктуация: слова уравнены с явлениями природы, они такие же, как снег, дождь, ветер, листья, облака – и такие же, как автор, который сам является тем, о чём пишет: «я стал дождём в московских небесах / прости меня Москва за это лето / тоска реки течёт в моих глазах / захлёстывая сети интернета».

Природа в стихах у Коровина – частая гостья, и показана она – а лучше сказать, пропета (потому что стихи Коровина, за некоторым исключением, поют) – как фон для выражения его внутреннего настроя, как образец «правильной жизни», которая есть ни что иное как чудо, перед которым меркнут любые невзгоды. Не менее частая гостья в коровинских стихах и эротика – где прикрытая, а где явная. Что характерно: когда автор «Кымбера бымбера» (мифического существа, бродящего весной по лесу и, видимо, не владеющего внятной речью) – женщина, для неё находятся слова высокие, значительные, возвышенно-чистые («ты в этом мире живёшь потому / что для неё что-то значишь»); а если девушка – возникает умиление, игривость, какое-то плавящееся нежничанье и нескромные двусмысленности (красивые девушки / как мармеладки в бронзе / они выглядят так соблазнительно / что хочется взять их на руки / положить за щёку / покатать во рту»). Неудивительно, что даже любуясь природой, поэт «держит в уме» девушку; чего стоит такая, не без юмора, строка: «ребристая Ока лежит фотомоделью»!

И всё же нельзя сказать, что Андрей Коровин – поэт весёлый и беззаботный; в его стихах есть и отголоски пережитых бед; но даже и тут он не изменяет гармонии звучания и художественности взгляда

 

кресты запорошены снегом

печально глядит вороньё

на инея злые побеги

сквозь тёплое имя твоё <…>

 

Есть в «Кымбере бымбере»и размышления о жизни, о непростых человеческих отношениях, о разочарованиях… Но, как видно по последней цитате, лучший целитель для автора – природа; она рвётся в строки со всех сторон. Я думаю, что лучше всего Коровину удаются рифмованные стихи классической формы; верлибры с первых же слов скатываются у него в прозу. Может, им остро не хватает краткости? Но вот её пример:

 

чёрные травы лета

поднимают свои юбки

и осторожно

чтобы не намочить башмаки

прыгают через лужи

осени

 

Впрочем, эта миниатюра уж больно «не русская»: скорее общеевропейская. Нет, лучше всего – Коровин поющий!

     

 

ЧУДЕСА ПОВСЮДУ

Юлия Белохвостова, «Яблоко от яблони»

СПб.: «Алетейя», 2018

 

В новой книге Юлии Белохвостовой стихов очень много, и все они написаны в состоянии либо полной гармонии, либо лёгкого душевного волнения. Автор от первой до последней строчки пребывает в ладу с жизнью, с природой, с близким человеком, любит жизнь домашнюю, любит и путешествовать по старинным русским городам. И что характерно – о чём бы Белохвостова ни говорила, всё у неё окружено атмосферой простого квартирно-дачного уюта. Этому способствуют и строгие стихотворные размеры, и бесхитростные рифмы. Напрасно искать в этой книге стилистического разнообразия или невероятных образов; в ней – переложение на стиховую речь настроения, эмоций, чувств, или, говоря в целом – своей души. Язык стихов Белохвостовой иногда довольно прост: «Здесь цветы состарились без полива, / по-собачьи дверь караулит кот, / и никто не может, как ты, красиво / настругать колбаски на бутерброд»; иногда изыскан: «В липовую сонную аллею / облака стекают с мокрых крыш», или – «и рыбы забывают, чем дышали, / и пьют туман рассветный как кумыс», а иногда – старомодно-архаичен: «и в саду, в тени ветвистых яблонь, / стол накрой рассветом молодым». Демонстративное простодушие – «фирменный» стиль автора; нужно его принять – тогда и вернутся к нам через её стихи самые первые, самые таинственные ощущения, которые, повзрослев, мы уже вряд ли испытываем. Можем ли сейчас, как в юные годы Ахматова, «просыпаться на рассвете / Оттого, что радость душит»? Юлия Белохвостова, наверное, может; по крайней мере, её стихи не утратили детской остроты чувств: «Без остановок, мимо ольховых станций, / мимо озёр, захваченных камышами, / лето уходит, лету нельзя остаться, / так бы и мне остаться не разрешали». То есть лето уходит – а человек всё ещё остаётся в нём, грустя, что бессилен замедлить его уход.

Белохвостова – автор реалистичный, но поэтому как приятны бывают неожиданности, то есть – выход за пределы реальности! Вот она пишет о волжском Мышкине:

 

<…>

А на соседней улице

от новгородцев к суздальцам

перетекает спор,

и молот слышен в кузнице,

и плотников топор.

 

Сосед, махнувший лишнего,

припомнит, хоть и стар,

как Грозный царь из Мышкина

пошел громить татар <…>

 

На самом-то деле в этом фрагменте нет ничего фантастического; в нём –воображение. свойственное любому человеку, чувство русской старины, ощущение древности, в которую погружён заповедный городок ярославской земли. Другими словами – способность и готовность видеть чудеса. И не обязательно где-то вдали от дома:

 

Пока ты спал, две крашеные лодки,

две лодки, и вторая первой краше,

причалили почти под окна наши,

качаются на привязях коротких.

 

Вторая лодка, крашенная морем

со дна до края в синюю бескрайность,

переправляет прошлое в реальность,

полна воспоминаний и историй.

 

А первая, небесно-голубая,

такая же бездонная, как небо,

полна и рыбы, и вина, и хлеба,

и зрелища, и скоро отбывает.

 

Наверное, вскипела б от сомнений,

в какую лодку сесть, какую выбрать,

но дома есть вино, и хлеб, и рыба,

и ты заснул, обняв мои колени.

 

Я уж не говорю о том, что и сама поэзия – чудо, присутствие рая на земле, «расположение счастья», как заметил Геннадий Айги.

           

 

ОПАСНЫЕ ИГРЫ

Клементина Ширшова, «И были боги»

М.: «Буки-веди», 2018

 

Эта книжка замкнута на самой себе, она – не собрание стихов, но продуманная тематическая композиция; в ней действуют то какие-то чёрные силы («привыкаешь к бесам / и уже без особого интереса / наблюдаешь, как хозяйничают в квартире / как за каждым углом создают бездонные дыры…»); то она проваливается в мрачную мифологию («умертвят за то, что сорвал обряд / и не тронул агнца, сбежав из храма…»), то забывается в сновидениях («в конце концов, мы все живём во сне»), то окрашивается в тревожную и туманную мистику («серые пальцы – каждый, кто ими схвачен, / будет отмечен грязным. слоистым ногтем»); и даже когда вдруг «выплывает» в теперешнее время, мало что проясняется. Словами ничего не объяснить, а сознание подсказывает о существовании какой-то тайной реальности – наверное, реальности воображения, которое способно рисовать картины самые невероятные и вводить нас в изменённые состояния сознания. Возможно, многое в книге нужно понимать как игру бесов, следящих за нами, питающихся нашими отрицательными эмоциями и тем самым ворующими у нас способность воспринимать светлые краски жизни. Я могу воспринимать эту книгу лишь как напоминание о необходимости сохранять устойчивость души, не поддаваясь никакому негативу, – иначе стану жертвой этих самых бесов. Чтение сборника Клементины Ширшовой похоже на опасное путешествие, в котором «ни жизни, ни смерти нет»; если уж отправлять в него, то с бесстрастностью и отстранённостью следить за приключениями слов и смыслов, не страшась зияющих тёмных мест и не пленяясь обманными проблесками света. Возможно, в следующей книге (а эта – у автора первая) света будет больше, и будет она сдержанней и крепче, а пока что читать Клементину Ширшову – просто интересно; особенно если среди графического разнообразия рисунка строк встречаешь верлибр, в котором передано острое, ещё только зародившееся чувство любви, и эта любовь как гроза, как стихийное бедствие:

 

я подумала о тебе –

отрубился свет,

птицы столкнулись в небе –

и началась гроза.

я подумала о тебе –

вышла из строя техника,

миксер стал биться током,

а фен – дымиться.

я подумала о тебе –

и горшок с цветами,

годы стоявший на полке,

сорвался вниз.

я подумала: все неспроста

движется, как бы ведёт к развязке.

и вот однажды

я подумала о тебе:

ты сам предстал предо мной.

это было страшнее всего.

тогда я решила, что больше не буду

о тебе думать…

я подумала о тебе.

 

Какая славная перекличка с известным стихотворением Льва Озерова! – «О тебе я хочу думать. Думаю о тебе. / О тебе не хочу думать. Думаю о тебе. / О других я хочу думать. Думаю о тебе. / Ни о ком не хочу думать. Думаю о тебе». А Бродский ещё говорил, что не существует «мужской» и «женской» поэзии! Вот они, два голоса: скупой мужской и эмоционально-говорливый – женский.