Елена ЛИТИНСКАЯ. Светлых дней поспешный шаг

 

* * *

Август. Лето на исходе.

Светлых дней поспешный шаг.

Неприкаянная бродит

вдоль воды твоя душа.

 

И зовёт меня на кромку –

на свидание с тобой –

повелительный и громкий,

обольстительный прибой.

 

Он сперва целует стопы

и, войдя в любовный раж,

заласкает ли,  утопит…

Всё равно пойду на пляж!

 

Стихнут воды: форте – в пиано.

Унесут в пучину страх.

И останется лишь пена

кружевами на камнях.

 

* * *

Чаю, кофе? Всё не то пью.

Холодно вдвоём.

Дни засасывает топью 

времени проём.

Солнце светит, но не греет.

Так и ты, мой друг.

Мы стремительно стареем.

Оглянёшься вдруг:

не найдёшь меня на карте

суеты сует. 

И печаль волной окатит,

затмевая свет.

Закружат, завоют глюки.

Что же ты, дружок,

ледяные мои руки

отогреть не смог?

 

  

* * *

Я всё ещё гуляю вдоль канала.

Весна ль, зима.

И жизнь меня пока не доконала.

Дивлюсь сама.

Семнадцать лет прогулок одиноких

вдоль тёмных вод.

Зачем я здесь? Приносят сами ноги.

Вот так! Так вот:

 

канал на смену вех глядит без гнева –

покорный раб.

Из прошлого осталось только небо

и хляби рябь.

 

Там, где в огнях от Lundy’s и ElGreco*

играли блюз,

другие струны натянула дека

по воле муз.

 

Плевком в глаза истории отныне –

кондова* высь.

Мой глас – что вопиющего в пустыне!

Не оглянись

 

назад, прими смиренно дней закатных

и новь и бег.

Пусть лунный свет волшебницы Гекаты

туманит брег.

 

* Названия ресторанов.

**Здесь имеется в виду высотный дом частных квартир, от английского condominium.

 

* * *

Ветер сдул одуванчики.

Распустился клевер.

Так природа задумала:

кому смерть, кому жизнь.

Нет принцессы Даяны,

но царит королева.

Руки в кольцах трясутся,

но престол не дрожит.

Отцветёт  клевер.

И траву покосят.

И на лысых газонах –

пятна жухлой листвы.

Моих глаз треугольники,

как у женщин Пикассо,

видят мира изломы

и конец главы.

Сколько строк осталось

до последней точки,

я сегодня не знаю

и знать не хочу.

Память чёрным выводит

на белом листочке

векселя ошибок.

Пла́чу я и плачу́.

 

* * *

Передвинули время назад,

словно ферзя на доске.

Звёзды вылупили глаза –

то ль в насмешке, то ли в тоске…

 

Передвинули время на час.

А по мне – так лучше б на день.

Может быть, вчерашний Пегас

задержался б в моей узде.

 

Передвинули время на час.

А по мне – так лучше б на год.

Может, я бы смогла начать

путь к тебе в объезд и в обход.

 

Передвинули время на час.

А по мне – так лучше б на век.

Может, я бы тогда сгоряча

не сказала «прощай» Москве…

 

Передвинули время? Смешно!

Иллюзорна попытка сия.

Над пространством царит оно –

властелин бытия.

 

* * *

Что осень, что весна – проспект всё так же

бурлит. И перейти непросто вброд.

По сторонам слагаются в коллажи

дома, деревья, люди. Небосвод

нахмурил облаков густые брови.

Коль сердишься, Юпитер, – ты не прав!

Играет третий акт природа. Браво!

Ты сам придумал пьесу, начертав

порядок перехода лета в осень.

Дрожит последний лист – ни мертв, ни жив.

Его срывает ветер и уносит,

во временнóм пространстве растворив.

 

* * *

Ходим в люльке с погремушкой,

Расцветаем, увядаем,

Между Арктикой и Кушкой,

Между Польшей и Китаем.

Юнна Мориц

 

Пробегают дни – пусты,

как сожженные мосты

меж девицей и старухой,

меж расцветом и разрухой,

между летом и зимой,

между небом и землёй,

меж презреньем и почётом,

между ангелом и чёртом.

между сказкою и былью,

между негою и болью,

между страстью и рассудком,

меж обманом и посулом,

между миром и войной,

правотою и виной,

меж Пикассо и Матиссом,

меж рекой Иордан и Стиксом,

между Библией и Торой,

между клеткой и простором,

между телом и одеждой

пробежать скорее между…

Между тем и между этим

проскользнём и не заметим,

что сужается просвет,

а назад дороги нет.

     

* * *

Я стояла с утра у Восточной реки.

Тридцать семь лет назад. Спал в коляске мой сын.

Небоскрёбы казались так взлётно легки.

Прорезали вершинами мягкую синь.

 

Я пыталась понять, для чего в Новый Свет

нас прибило тогда эмигрантской волной.

Ускользал по воде, не давался ответ.

И луч солнца играл, словно в жмурки, со мной.

 

Я пыталась забыть, кем была, как жила.

Чтоб под корень, под корень вину и беду.

Я себя отмела – для добра, не со зла.

Зачеркнула ту надпись, что мне – на роду.

 

Словно шлейф бесконечный, влачилась река.

Но упрямо тащились за мною, как воз,

безвозвратно покинутые берега,

где плакучие ивы рыдали без слёз.

 

Я стояла с утра у Восточной реки,

распахнув в восхищении настежь глаза.

Ни кола, ни двора, ни гроша – пустяки.

Тридцать семь лет назад…

 

 

* * *

Корабль. Тесная каюта.

Глухое, круглое окно.

Былое кажется уютным,

каким бы ни было оно.

 

Мы ссорились. Ох, эти битвы

с вершины ретро – пустяки.

Победы, поддавки, гамбиты…

Они не стоят и строки.

 

Мы плыли к острову Буяну

или к Бермудским островам.

И Небо льнуло к Океану,

аж горизонт трещал по швам.

 

Касанье тел на узком ложе.

Не люкс! Скажу я вам всерьёз.

Воспоминанья память гложут,

как гложет кость голодный пёс.

 

Атлантика явила милость:

упрятав нрав суровый вглубь.

Лаская штильно, подсадила

нас на любовную иглу.

 

И, любопытствуя, глядела,

свеченьем разрезая гладь,

Луна, как будто бы хотела

Земные страсти разгадать…

 

* * *

В нашем городе вечен ветер.

И причёски – напрасный труд.

Ветер плеши рентгеном просветит

и запутает гривы, как спрут.

Он заставит деревья поклоны

бить. И листья сметёт, как прах.

Покорятся осины и клёны,

и дубы на столетних ногах.

Разбросает он писем секреты.

Без стеснения и стыда

разболтает досужему свету,

кого оглушила беда,

кого огорошило счастье.

Из авеню сделает стрит.

Смешает названья, как масти…

Без правил играет. И страсти,

и карточный хаос творит.

 

 

* * *

Август. Лето на исходе.

Светлых дней поспешный шаг.

Неприкаянная бродит

вдоль воды твоя душа.

 

И зовёт меня на кромку –

на свидание с тобой –

повелительный и громкий,

обольстительный прибой.

 

Он сперва целует стопы

и, войдя в любовный раж,

заласкает ли,  утопит…

Всё равно пойду на пляж!

 

Стихнут воды: форте – в пиано.

Унесут в пучину страх.

И останется лишь пена

кружевами на камнях.

 

* * *

Чаю, кофе? Всё не то пью.

Холодно вдвоём.

Дни засасывает топью 

времени проём.

Солнце светит, но не греет.

Так и ты, мой друг.

Мы стремительно стареем.

Оглянёшься вдруг:

не найдёшь меня на карте

суеты сует. 

И печаль волной окатит,

затмевая свет.

Закружат, завоют глюки.

Что же ты, дружок,

ледяные мои руки

отогреть не смог?

 

  

* * *

Я всё ещё гуляю вдоль канала.

Весна ль, зима.

И жизнь меня пока не доконала.

Дивлюсь сама.

Семнадцать лет прогулок одиноких

вдоль тёмных вод.

Зачем я здесь? Приносят сами ноги.

Вот так! Так вот:

 

канал на смену вех глядит без гнева –

покорный раб.

Из прошлого осталось только небо

и хляби рябь.

 

Там, где в огнях от Lundy’s и ElGreco*

играли блюз,

другие струны натянула дека

по воле муз.

 

Плевком в глаза истории отныне –

кондова* высь.

Мой глас – что вопиющего в пустыне!

Не оглянись

 

назад, прими смиренно дней закатных

и новь и бег.

Пусть лунный свет волшебницы Гекаты

туманит брег.

 

* Названия ресторанов.

**Здесь имеется в виду высотный дом частных квартир, от английского condominium.

 

* * *

Ветер сдул одуванчики.

Распустился клевер.

Так природа задумала:

кому смерть, кому жизнь.

Нет принцессы Даяны,

но царит королева.

Руки в кольцах трясутся,

но престол не дрожит.

Отцветёт  клевер.

И траву покосят.

И на лысых газонах –

пятна жухлой листвы.

Моих глаз треугольники,

как у женщин Пикассо,

видят мира изломы

и конец главы.

Сколько строк осталось

до последней точки,

я сегодня не знаю

и знать не хочу.

Память чёрным выводит

на белом листочке

векселя ошибок.

Пла́чу я и плачу́.

 

* * *

Передвинули время назад,

словно ферзя на доске.

Звёзды вылупили глаза –

то ль в насмешке, то ли в тоске…

 

Передвинули время на час.

А по мне – так лучше б на день.

Может быть, вчерашний Пегас

задержался б в моей узде.

 

Передвинули время на час.

А по мне – так лучше б на год.

Может, я бы смогла начать

путь к тебе в объезд и в обход.

 

Передвинули время на час.

А по мне – так лучше б на век.

Может, я бы тогда сгоряча

не сказала «прощай» Москве…

 

Передвинули время? Смешно!

Иллюзорна попытка сия.

Над пространством царит оно –

властелин бытия.

 

* * *

Что осень, что весна – проспект всё так же

бурлит. И перейти непросто вброд.

По сторонам слагаются в коллажи

дома, деревья, люди. Небосвод

нахмурил облаков густые брови.

Коль сердишься, Юпитер, – ты не прав!

Играет третий акт природа. Браво!

Ты сам придумал пьесу, начертав

порядок перехода лета в осень.

Дрожит последний лист – ни мертв, ни жив.

Его срывает ветер и уносит,

во временнóм пространстве растворив.

 

* * *

Ходим в люльке с погремушкой,

Расцветаем, увядаем,

Между Арктикой и Кушкой,

Между Польшей и Китаем.

Юнна Мориц

 

Пробегают дни – пусты,

как сожженные мосты

меж девицей и старухой,

меж расцветом и разрухой,

между летом и зимой,

между небом и землёй,

меж презреньем и почётом,

между ангелом и чёртом.

между сказкою и былью,

между негою и болью,

между страстью и рассудком,

меж обманом и посулом,

между миром и войной,

правотою и виной,

меж Пикассо и Матиссом,

меж рекой Иордан и Стиксом,

между Библией и Торой,

между клеткой и простором,

между телом и одеждой

пробежать скорее между…

Между тем и между этим

проскользнём и не заметим,

что сужается просвет,

а назад дороги нет.

     

* * *

Я стояла с утра у Восточной реки.

Тридцать семь лет назад. Спал в коляске мой сын.

Небоскрёбы казались так взлётно легки.

Прорезали вершинами мягкую синь.

 

Я пыталась понять, для чего в Новый Свет

нас прибило тогда эмигрантской волной.

Ускользал по воде, не давался ответ.

И луч солнца играл, словно в жмурки, со мной.

 

Я пыталась забыть, кем была, как жила.

Чтоб под корень, под корень вину и беду.

Я себя отмела – для добра, не со зла.

Зачеркнула ту надпись, что мне – на роду.

 

Словно шлейф бесконечный, влачилась река.

Но упрямо тащились за мною, как воз,

безвозвратно покинутые берега,

где плакучие ивы рыдали без слёз.

 

Я стояла с утра у Восточной реки,

распахнув в восхищении настежь глаза.

Ни кола, ни двора, ни гроша – пустяки.

Тридцать семь лет назад…

 

 

* * *

Корабль. Тесная каюта.

Глухое, круглое окно.

Былое кажется уютным,

каким бы ни было оно.

 

Мы ссорились. Ох, эти битвы

с вершины ретро – пустяки.

Победы, поддавки, гамбиты…

Они не стоят и строки.

 

Мы плыли к острову Буяну

или к Бермудским островам.

И Небо льнуло к Океану,

аж горизонт трещал по швам.

 

Касанье тел на узком ложе.

Не люкс! Скажу я вам всерьёз.

Воспоминанья память гложут,

как гложет кость голодный пёс.

 

Атлантика явила милость:

упрятав нрав суровый вглубь.

Лаская штильно, подсадила

нас на любовную иглу.

 

И, любопытствуя, глядела,

свеченьем разрезая гладь,

Луна, как будто бы хотела

Земные страсти разгадать…

 

* * *

В нашем городе вечен ветер.

И причёски – напрасный труд.

Ветер плеши рентгеном просветит

и запутает гривы, как спрут.

Он заставит деревья поклоны

бить. И листья сметёт, как прах.

Покорятся осины и клёны,

и дубы на столетних ногах.

Разбросает он писем секреты.

Без стеснения и стыда

разболтает досужему свету,

кого оглушила беда,

кого огорошило счастье.

Из авеню сделает стрит.

Смешает названья, как масти…

Без правил играет. И страсти,

и карточный хаос творит.