Анна Сон (1962-2019). Просто послушай…

Портрет Анны СонПРОСТО ПОСЛУШАЙ…

На аллеях городского сада
сыро по-осеннему и стыло,
воздух непереносимо сладок,
как в телепрограмме «Это было,
было…», и поет какой-то парень
старые и странные куплеты.
Этот день без умысла подарен
мне в начале нынешнего лета
кем-то, кто нежадный, как погода,
знает, что мне надобно для грусти –
тишина, отсутствие народа,
серый одуванчик, желтый кустик.
Господи, еще перечисляю…
Я еще подробно, без обмана
расскажу: жива, дышу, гуляю,
вздрагиваю, если слышу: «Анна!»

* * *

Когда не в этом городе, то где бы
увидела, как почернело над
массивной вертикалью колоннад
нешуточное северное небо.

Недостает мне строгости творца,
решимости давно умерших зодчих,
чтоб подобрать эпитет к этой ночи.
Пусть остается этой до конца.

* * *

Мне хватит одного небитого,
полубольного и не бритого.
Расположился насовсем
с холстами, лаком, скипидаром.
Сказал, что встанет ровно в семь,
чтоб солнце не светило даром.
Подолгу рисовал меня,
писал картину больше года,
лишь освещение менял
и жаловался на погоду.
Которая по счету осень
под ноги мягко стелет листья?
Он никогда меня не бросит:
никто как я не моет кисти.

* * *

Семнадцать лет. Я узнаю стихи.
Есть два наилюбимейших поэта.
Еще не написала ни строки
и даже не подумала об этом.

Семнадцать лет. Предчувствие утрат
и обретений. Необыкновенно
я радуюсь тому, что пишет брат,
а брата друг влюблен в меня, наверно.

Ах, если б это знать наверняка!
Почти готов сценарий нашей свадьбы.
Не зря из теткиного сундука
изъят журнал «Столицы и усадьбы».

Журнал красивой жизни: шоколад,
духи, наряды, – словом, все на свете.
Хранился для меня чудесный клад
в течение семи десятилетий.

Семнадцать лет. По улицам кружить,
читать Ахматову и Гумилева,
дышать вполсилы, в четверть силы жить,
и впитывать изысканное слово

и воздух невообразимых стран,
влюблять в себя родного человека,
и принимать предутренний туман
за петербургский день начала века…

* * *

Сегодня снег, как медсестра,
все некрасивые места
больного города прикроет.
И Юго-Западный массив
до первых дворников красив,
вернее так – благопристоен.

Кому еще не рассказала:
мой пятилетний молодец
при виде здания вокзала
орет восторженно «Дворец!»

* * *

Вы смотрите в окно.
Куда еще смотреть…
Вот вашего лица
мерцающая треть.
Вы греете стекло
дыханьем и рукой,
и смотрите в окно,
и видите, какой
сегодня вечер: снег
размеренно кружит
и падает на тот,
что со вчера лежит.
Зажгутся фонари
и отодвинут темень.
На каждого по две
скрестившиеся тени.
При свете фонарей
гуляют одиноко
похожие на тех,
что смотрят вниз из окон.
Вы смотрите в окно…
О, как неповторимы
и снег, и фонари,
и проходящий мимо!
Полночи вам не спать –
стекло дыханьем греть.
Там вашего лица
негаснущая треть.

* * *

В нашем городе много хорошего,
но добраться до нас нелегко.
Заметает дороги порошею,
подливает в туман молоко
некто в белом, никем не назначенный
в участковые наши врачи.
У него все заначки заначены,
среди них – городские ключи,
почерневший от времени маятник,
позабытое кем-то кольцо,
море, лестница, опера, памятник,
ветер в спину и ветер в лицо.

* * *

Господи, возьмешь меня к себе,
целиком –
Нельзя душе от тела.
Я слышала – нельзя ей не у дела,
Но думала при этом о другом.
Не спрашивала:
“Быть или не быть?”
Любила море. Мне хотелось плыть
Навстречу солнцу,
но недалеко,
Чтобы вернуться к берегу легко.
Вопросы задавали – не смогли
Ни душу уберечь свою, ни тело.
А я такие яблоки здесь ела,
Что мне не оторваться от земли.

* * *

Жена то смеётся, то плачет.
История тихо, как мышь,
молчит. Ты стареешь иначе,
чем думаешь и говоришь.
Так трудно в утробе трамвая —
платок носовой не найти.
За окнами кошка живая,
как женщина лет тридцати.
Всё так же душа отзовётся
на запах, на смех, на дуду.
От дерева лист оторвётся —
последний в текущем году.

* * *

Сереет день, темнеют лица…
Ты кто: охотник или вор? —
немотивированно мчится
косая шавка через двор.

Машин сработали гуделки —
в такие дни они орут.
Больных похерили сиделки
от ужаса, что те умрут.

Сегодня днём в двенадцать тридцать
звук, освещенье, влажность, ртуть
сложились так, что удавиться
казалось проще, чем вдохнуть.

* * *
Скучно? — невесело. Весело? — нет.
Что-то случилось с моим стоп-сигналом.
Помню, мартышка смотрела в лорнет.
Мама неправду мне рассказала
про географию, химию и
старческий зуд, молодые повадки.
Где остывают звёзды мои,
нет ни стакана, ни чистой тетрадки.

Девочка Надя закроет лицо,
девочка Вера расплачется снова.
Мне перед ними стоять подлецом,
тише травы и не вымолвить слова.
Так и стоять: не живи, не дыши,
ты никому ещё зла не хотела…
Чем нагрузить половину души,
неповреждённую в битве за тело?

* * *

Куда идёшь, усталый, как старик,
который от ходьбы почти отвык
и помнит только о передвиженье?
Полёт листвы, каштанов редкий звук…
Пусть доктор созерцательных наук
тебя научит самовыраженью.

И вот уже не тихий гражданин,
а некто, кто по городу один
пройдёт и в простоте не скажет слова…
Полёт листвы, каштан по голове,
второй в руке и третий на траве —
красивей и коричневей второго.

* * *
А в небе такая луна,
что вряд ли когда и приснится.

— Ты веришь, что время — волна?
— Я думаю, время — частица,
осколок, разменный пятак,
прикол для имеющих уши.
Послушай: тик-так, да не так,
как надо бы. Просто послушай.

* * *

Дом без жильца.
Две крыши. Стенок нет.
Моллюск погиб.

Ракушкою ребристой,
То серо-голубой, то серебристой,

Он обрастал в теченье многих лет.

Его, наверно , мало занимало,
Что жизнь не начинается сначала,
что будет пустовать прекрасный дом.
Он дно любил.
И в радости и в горе

под круглой крышей полоскалось море,
А море для него питье и корм.
На маленьком, забытом всеми пляже

найдём кусочек тени, рядом ляжем

И будем слушать, как шумит прибой.

Наш мальчик любит собирать ракушки.

Совок, ведерко, прочие игрушки
Наполнит он и унесёт домой .
Вот лето кончилось, к концу подходит осень.
Уже темнеет в семь, светает в восемь,
И скоро будет долгая зима.
А мы о тёплом море вспоминаем,

когда из-под дивана выметаем
Моллюсков опустевшие дома.

_________________________________

Об авторе:

Анна Сон (Лукаш)
Поэт.
Родилась (. 1962.) и жила в Одессе.
Окончила биологический факультет Одесского университета.
Работала в журнале “Порты Украины”.
Печаталась в антологиях “Вольный город”, “Освобожденный Улисс”, журналах “Одесса”, “Коллегиум”, “Соты”, альманахе “Юрьев день”.
Автор сборника поэзии «Земля – Земля – Воздух» Одесса, 1998.
Скоропостижно скончалась .
Похоронена в Одессе.

_________________________________

                                                               Публикацию подготовила Людмила Шарга

Портрет Анны СонПРОСТО ПОСЛУШАЙ…

На аллеях городского сада
сыро по-осеннему и стыло,
воздух непереносимо сладок,
как в телепрограмме «Это было,
было…», и поет какой-то парень
старые и странные куплеты.
Этот день без умысла подарен
мне в начале нынешнего лета
кем-то, кто нежадный, как погода,
знает, что мне надобно для грусти –
тишина, отсутствие народа,
серый одуванчик, желтый кустик.
Господи, еще перечисляю…
Я еще подробно, без обмана
расскажу: жива, дышу, гуляю,
вздрагиваю, если слышу: «Анна!»

* * *

Когда не в этом городе, то где бы
увидела, как почернело над
массивной вертикалью колоннад
нешуточное северное небо.

Недостает мне строгости творца,
решимости давно умерших зодчих,
чтоб подобрать эпитет к этой ночи.
Пусть остается этой до конца.

* * *

Мне хватит одного небитого,
полубольного и не бритого.
Расположился насовсем
с холстами, лаком, скипидаром.
Сказал, что встанет ровно в семь,
чтоб солнце не светило даром.
Подолгу рисовал меня,
писал картину больше года,
лишь освещение менял
и жаловался на погоду.
Которая по счету осень
под ноги мягко стелет листья?
Он никогда меня не бросит:
никто как я не моет кисти.

* * *

Семнадцать лет. Я узнаю стихи.
Есть два наилюбимейших поэта.
Еще не написала ни строки
и даже не подумала об этом.

Семнадцать лет. Предчувствие утрат
и обретений. Необыкновенно
я радуюсь тому, что пишет брат,
а брата друг влюблен в меня, наверно.

Ах, если б это знать наверняка!
Почти готов сценарий нашей свадьбы.
Не зря из теткиного сундука
изъят журнал «Столицы и усадьбы».

Журнал красивой жизни: шоколад,
духи, наряды, – словом, все на свете.
Хранился для меня чудесный клад
в течение семи десятилетий.

Семнадцать лет. По улицам кружить,
читать Ахматову и Гумилева,
дышать вполсилы, в четверть силы жить,
и впитывать изысканное слово

и воздух невообразимых стран,
влюблять в себя родного человека,
и принимать предутренний туман
за петербургский день начала века…

* * *

Сегодня снег, как медсестра,
все некрасивые места
больного города прикроет.
И Юго-Западный массив
до первых дворников красив,
вернее так – благопристоен.

Кому еще не рассказала:
мой пятилетний молодец
при виде здания вокзала
орет восторженно «Дворец!»

* * *

Вы смотрите в окно.
Куда еще смотреть…
Вот вашего лица
мерцающая треть.
Вы греете стекло
дыханьем и рукой,
и смотрите в окно,
и видите, какой
сегодня вечер: снег
размеренно кружит
и падает на тот,
что со вчера лежит.
Зажгутся фонари
и отодвинут темень.
На каждого по две
скрестившиеся тени.
При свете фонарей
гуляют одиноко
похожие на тех,
что смотрят вниз из окон.
Вы смотрите в окно…
О, как неповторимы
и снег, и фонари,
и проходящий мимо!
Полночи вам не спать –
стекло дыханьем греть.
Там вашего лица
негаснущая треть.

* * *

В нашем городе много хорошего,
но добраться до нас нелегко.
Заметает дороги порошею,
подливает в туман молоко
некто в белом, никем не назначенный
в участковые наши врачи.
У него все заначки заначены,
среди них – городские ключи,
почерневший от времени маятник,
позабытое кем-то кольцо,
море, лестница, опера, памятник,
ветер в спину и ветер в лицо.

* * *

Господи, возьмешь меня к себе,
целиком –
Нельзя душе от тела.
Я слышала – нельзя ей не у дела,
Но думала при этом о другом.
Не спрашивала:
“Быть или не быть?”
Любила море. Мне хотелось плыть
Навстречу солнцу,
но недалеко,
Чтобы вернуться к берегу легко.
Вопросы задавали – не смогли
Ни душу уберечь свою, ни тело.
А я такие яблоки здесь ела,
Что мне не оторваться от земли.

* * *

Жена то смеётся, то плачет.
История тихо, как мышь,
молчит. Ты стареешь иначе,
чем думаешь и говоришь.
Так трудно в утробе трамвая —
платок носовой не найти.
За окнами кошка живая,
как женщина лет тридцати.
Всё так же душа отзовётся
на запах, на смех, на дуду.
От дерева лист оторвётся —
последний в текущем году.

* * *

Сереет день, темнеют лица…
Ты кто: охотник или вор? —
немотивированно мчится
косая шавка через двор.

Машин сработали гуделки —
в такие дни они орут.
Больных похерили сиделки
от ужаса, что те умрут.

Сегодня днём в двенадцать тридцать
звук, освещенье, влажность, ртуть
сложились так, что удавиться
казалось проще, чем вдохнуть.

* * *
Скучно? — невесело. Весело? — нет.
Что-то случилось с моим стоп-сигналом.
Помню, мартышка смотрела в лорнет.
Мама неправду мне рассказала
про географию, химию и
старческий зуд, молодые повадки.
Где остывают звёзды мои,
нет ни стакана, ни чистой тетрадки.

Девочка Надя закроет лицо,
девочка Вера расплачется снова.
Мне перед ними стоять подлецом,
тише травы и не вымолвить слова.
Так и стоять: не живи, не дыши,
ты никому ещё зла не хотела…
Чем нагрузить половину души,
неповреждённую в битве за тело?

* * *

Куда идёшь, усталый, как старик,
который от ходьбы почти отвык
и помнит только о передвиженье?
Полёт листвы, каштанов редкий звук…
Пусть доктор созерцательных наук
тебя научит самовыраженью.

И вот уже не тихий гражданин,
а некто, кто по городу один
пройдёт и в простоте не скажет слова…
Полёт листвы, каштан по голове,
второй в руке и третий на траве —
красивей и коричневей второго.

* * *
А в небе такая луна,
что вряд ли когда и приснится.

— Ты веришь, что время — волна?
— Я думаю, время — частица,
осколок, разменный пятак,
прикол для имеющих уши.
Послушай: тик-так, да не так,
как надо бы. Просто послушай.

* * *

Дом без жильца.
Две крыши. Стенок нет.
Моллюск погиб.

Ракушкою ребристой,
То серо-голубой, то серебристой,

Он обрастал в теченье многих лет.

Его, наверно , мало занимало,
Что жизнь не начинается сначала,
что будет пустовать прекрасный дом.
Он дно любил.
И в радости и в горе

под круглой крышей полоскалось море,
А море для него питье и корм.
На маленьком, забытом всеми пляже

найдём кусочек тени, рядом ляжем

И будем слушать, как шумит прибой.

Наш мальчик любит собирать ракушки.

Совок, ведерко, прочие игрушки
Наполнит он и унесёт домой .
Вот лето кончилось, к концу подходит осень.
Уже темнеет в семь, светает в восемь,
И скоро будет долгая зима.
А мы о тёплом море вспоминаем,

когда из-под дивана выметаем
Моллюсков опустевшие дома.

_________________________________

Об авторе:

Анна Сон (Лукаш)
Поэт.
Родилась (. 1962.) и жила в Одессе.
Окончила биологический факультет Одесского университета.
Работала в журнале “Порты Украины”.
Печаталась в антологиях “Вольный город”, “Освобожденный Улисс”, журналах “Одесса”, “Коллегиум”, “Соты”, альманахе “Юрьев день”.
Автор сборника поэзии «Земля – Земля – Воздух» Одесса, 1998.
Скоропостижно скончалась .
Похоронена в Одессе.

_________________________________

                                                               Публикацию подготовила Людмила Шарга