Татьяна Янковская. Поездка в прошлое. Борщевой пояс*. Отрывок из повести «М&М»

– Нет, вы только посмотрите! – раздался сзади низкий женский голос, говоривший по-английски с сильным еврейским акцентом. Чьи-то руки обхватили Иннину голову и медленно развернули ее лицом к центру вестибюля. На потертом диване перед ней сидел, смущенно улыбаясь, мальчик лет шестнадцати в ермолке, и сколько Инна ни напрягала память, она была уверена, что видит его впервые. Она убрала чужие руки с головы и повернулась к женщине. Крашеная брюнетка со следами знойной красоты стояла у конторки и громко говорила, обращаясь к служащей отеля и проходившим мимо постояльцам:

– Вы только посмотрите на нее! Кто вас стрижет? У вас должен быть очень хороший мастер!

– А где вы живете?

– Во Флориде.

– А я в Нью-Йорке. Вы собираетесь в Нью-Йорк?

– Нет.

Инна отвыкла от подобной бесцеремонности. Как будто и не в Америке! Видимо, в своем длинном шелковом костюме цвета бедра испуганной нимфы, как говорил отец Мары, и с простой элегантной стрижкой, она так сильно отличалась от обитателей отеля, что любопытство аборигена пересилило в женщине правила приличия. А может быть, здесь жили по другим правилам.

Инна оказалась в этом диковинном месте совершенно случайно. Как и каждое лето, она приехала на оперный фестиваль в летнем театре, расположенном к северу от Куперстауна. В этот раз она пригласила с собой Мару, свою косметичку и школьную подругу. Они приехали в субботу, съездили на пляж в парке Глиммерглас на другой стороне озера, сходили в музей Фенимора Купера, вечером поужинали в ресторане «Красные сани», название которого, как старомодный крендель булочной или корова над американским стейк-хаузом, дублировали старомодные деревянные сани на крыше. Утром не спеша выпили кофе на залитой солнцем террасе маленькой старой гостиницы, заедая свежей клубникой и домашними булочками – scones – испеченными с орехами и кленовым сиропом, посидели-покачались на деревянной скамье, подвешенной на цепях на веранде, потом собрали вещи и поехали слушать «Пиковую даму».

Дневное представление кончилось рано, и подруги решили заехать в «исторический Шэрон Спрингс» – еще вчера на пути сюда они заметили стрелку-указатель. Вдоль шоссе тянулись стандартные домики одноэтажной Америки (то, что некоторые из них были двухэтажными, дела не меняло), но и окрестная природа – большое озеро, холмы, совершенно российские леса, и городок, основанный отцом любимого в детстве автора романов про индейцев, и прекрасная опера в такой дыре, даже само название графства – Кожаный Чулок – все сулило новые открытия. И женщины сделали исторический поворот.

Очень скоро дорога перешла в улицу городка, который действительно казался живой историей. Точнее, неживой, потому что нигде не было никаких признаков жизни. Машина проезжала мимо больших покосившихся деревянных строений, находившихся в полном запустении. Окна некоторых были заколочены. Вверх по холму уходили крутые улицы с вековыми деревьями и когда-то роскошными домами с давно облезшей краской, с сорняками, прорастающими сквозь ступени сгнивших крылец. Как будто все жившие здесь люди вымерли, и теперь дома ждали своего часа, чтобы превратиться в прах. Пахло сероводородом.

Слева потянулся приземистый фасад заброшенного на вид каменного здания, где в лучшие времена, по-видимому, люди принимали ванны и лечились грязями, в стороне от дороги виднелись беседки, а перед поворотом высоко на холме справа возникло огромное деревянное здание старой викторианской гостиницы. В отличие от остальных домов, имевших обреченный вид, оно было свежевыкрашено в белый цвет. Вывеска гласила «Отель Адлер». «Адлер? Может, здесь и Сочи рядом?» – удивилась Мара. Дома кончились, шоссе пошло под уклон, и запах стал таким резким, что женщинам стало не по себе, как будто дорога вела в преисподнюю. Собственно, ничего удивительного в этом запахе не было: springs – источники, а минеральные воды и не должны благоухать. «Давай дальше не поедем, Иннуля» – попросила Мара.

Инна развернула машину. На этот раз, медленно проезжая по поселку, женщины заметили двух тучных стариков в черном, похожих на раввинов, которые не спеша прошествовали им навстречу вдоль фасада старой грязелечебницы, обогнули ее и направились к высокой каменной беседке. Ну вот, если это не привидения, то, значит, подруги здесь не одни, и можно, не опасаясь, выйти и поближе познакомиться с историческим местом. Инна припарковала машину, и они с Марой прошли следом за стариками. Те уже сидели на скамейке и тихо беседовали, явно не по-английски – то ли на идиш, то ли на иврите, не обращая на женщин никакого внимания.

В беседке действительно оказался источник. Вода текла из крана, встроенного во внутреннюю стенку круглого каменного колодца, а рядом на столике были разовые пластиковые стаканчики, как будто кто-то приходил сюда на водопой. Но самое удивительное было то, что на облезшей штукатурке была надпись по-русски «магниевая вода». Что за чертовщина! В американской глуши, в историческом месте, где, кажется, никто и не живет, только чудом каким-то оказались эти два религиозных старика, надпись на чистом русском языке! Видно, недаром серой пахло. К беседке примыкала обшарпанная крытая галерея, где находилось еще несколько источников. Инна с Марой пошли дальше, читая «глазная вода», «вода для почек», «желудочная вода». Для надписей, очевидно, пользовались английским трафаретом, что потребовало некоторой смекалки, – так, для «з» и «ч» использовались цифры 3 и 4, а для буквы «Я» – перевернутое «R», буква «х» была превращена в «ж» вертикальной чертой посередине. Инна попробовала воду из всех источников (Мара не стала, побоялась), и они пошли обратно, не переставая удивляться. Вернувшись на дорогу, которая была главной улицей поселка и называлась, как все главные улицы маленьких американских городков, Мэйн стрит, они пошли дальше. Несколько магазинов, расположенных в первых этажах домов, были закрыты. Инна с Марой остановились у витрины то ли книжного магазина, то ли библиотеки, где были выставлены старые книги с фотографиями, по-видимому, этого самого исторического места. Вдруг рядом как из-под земли вырос немолодой, хорошо одетый мужчина и сказал по-русски с акцентом:

– Здрасьте!

– Здравствуйте! – удивленно обернулись подруги. Мужчина перешел на английский:

– Вы здесь отдыхаете?

– Нет. Приезжали на оперу в Глиммерглас, и решили посмотреть, что это за историческое место такое.

– Да, это особое место. Вы заметили, наверно, как все обветшало, а какая была красота когда-то! А для меня это место вдвойне историческое. Вон там каменное здание на горе – не видели?

– Мы проезжали, очень красивое.

– Это бывший шуль. Там у меня была бармицва, причем, заметьте, на идиш. Мало кто может этим похвастаться! А вот в этом большом отеле…

– «Адлер»?

– …у нас с женой был rehearsal dinner 1. Отель и сейчас действует. А в остальном – видите, какое запустение.

– Но почему? Здесь же так красиво!

– Вы, наверно, русские эмигранты?

– Нет, мы с Украины.

– Все равно, еврейские эмигранты. Я знаю, я с такими в Хиасе и в Наяне работал. Так вот, вы приехали недавно и не знаете, что раньше в Америке был сильный антисемитизм. Евреев брали далеко не на всякую работу, не все колледжи их принимали, были закрытые клубы, куда евреев не брали, и не каждый отель пустил бы их к себе постояльцами. Поэтому, когда было принято ездить лечиться на воды, богатые гои ездили отдыхать в Саратога Спрингс, очень красивый городок недалеко отсюда, но аидам туда путь был закрыт. Ну, они и устроили здесь, в Шэрон Спрингс, свой курорт.

– А почему надписи по-русски?

– А российские эмигранты так и ездят сюда по старой привычке. У вас ведь там грязе- и водолечение и сейчас популярно, так ведь? В Америке теперь на медикаменты перешли. Но ваши люди продолжают ездить, да и старые эмигранты приезжают по старой памяти. Кое-кто теперь переключился на Саратогу, но там по-прежнему дорого, здесь дешевле. Может, еще и возродят это место. Начали покупать старые дома, немного подремонтируют и гостиницы открывают. Между прочим, – он понизил голос, – есть такие гешефтмахеры! – Он поцокал языком и покрутил головой. – Одна женщина тут открыла приют для детей Чернобыля. Фонды под это получила. А на самом деле устроила платный летний лагерь для детей иммигрантов, в основном из Нью-Йорка. Меня попросили помочь разобраться, я эту публику хорошо знаю.

– Мы сами из Киева, авария в Чернобыле при нас была.

– Well, I’ll let you go 2, – заулыбался американец и торопливо стал прощаться. Упоминанием о близком знакомстве с Чернобыльскими событиями Мара с Инной нарушили неписаное правило small talk 3. – Приятно было побеседовать. Меня зовут Грин, Майкл Грин.

– Спасибо, Майкл! Мы как на экскурсии побывали.

Неожиданно для себя Инна добавила:

– Где бы вы посоветовали здесь остановиться? Я думаю приехать на несколько дней, на оперу походить. Тут, наверное, и снять легче, и дешевле намного, чем в Куперстауне.

– Почему бы не «Адлер»?

Так Инна и Мара оказались в вестибюле «Адлера». Отойдя от словоохотливой брюнетки, они смотрели, как отдыхающие заполняли вестибюль и проходили мимо них в направлении зала, из которого доносились звуки настраиваемых инструментов. Эти люди казались такими же затерявшимися в истории, как и весь Шэрон Спрингс. Мужчины в старомодных костюмах, шаркая ногами, сопровождали женщин с большим количеством косметики на лицах, с тяжелыми цепочками и огромными брошками, где перёд, шедшими вперевалку, неся на головах высоченные надстройки причесок, какие давно уже никто не носит. Впрочем, появились и люди помоложе с детьми, и несколько подростков, как тот мальчик в ермолке, которого они заметили раньше. А вот и современники, каких они привыкли видеть на улицах Нью-Йорка, без исторической одежды и доисторических причесок. Некоторые говорили между собой по-русски. Инна подошла к двум женщинам того же возраста, что и они с Марой. Они тоже были из Нью-Йорка, отдыхали здесь не первый раз и охотно ответили на Иннины вопросы. Взяв рекламную брошюру у конторки администратора, подруги покинули «Адлер».

Они еще побродили вокруг. Эти огромные полурассыпающиеся дома среди вековых деревьев и пышного подшерстка сорняков и кустарников, этот флер осеннего умирания в разгар лета, паутиной окутывающий остатки былой роскоши, обладали какой-то сюрреальной притягательностью. Было тихо. Инне остро захотелось тишины и покоя. «Ну что ж, «Адлер» так «Адлер», – думала она. – Поживу в зверинце, даже интересно. Во всяком случае, хорошая еда – кошерная всегда хорошая. На массаж буду ходить. Цены смешные, а раз массажистка из Чехословакии, значит, знает свое дело. (У Инны из-за сидения за компьютером болели спина и плечо.) Опера недалеко, пляж еще ближе. Может, русский монастырь 4 съезжу посмотреть. Да просто погуляю! За несколько дней не надоест».

Вернувшись в город после посещения Шэрон Спрингс, Инна договорилась на работе о недельном отпуске, зарезервировала билеты на три оставшиеся оперы сезона, номер в «Адлере» и, захватив пару книг, уехала отдохнуть от всего и от всех. В первый же день она умело уклонилась от ненужного ей общения с бывшими соотечественницами. Американцы же были не слишком навязчивы. Но на второй день за завтраком к ней подсел человек, знакомству с которым она не стала противиться. Марик был общителен, но неназойлив, казался вполне интеллигентным, хоть и не вполне интеллектуалом. Было в нем неброское, тихое обаяние. Даже неплохо иметь такого компаньона для прогулок, поездок на пляж. Неглуп, говорит не слишком много, но и не молчун. Можно не проводить с ним время, когда не хочется, он не обидится. И она стала проводить с ним время.

Они гуляли вместе, ездили по дорогам среди густых лиственных лесов. Стволы многих деревьев были обвиты гирляндами плюща, что сначала показалось Инне красивым и необычным – такое буйство жизни! Но потом она стала замечать деревья, погубленные этими вьющимися растениями. Верхние ветки еще тянутся к солнцу, а боковые отпали или же почернели и упадут при первом сильном порыве ветра. А потом и верхние захиреют и умрут. А по бокам ствола, сквозь плотно обвивший свою жертву плющ, кудрявятся локоны другого растения – не ветви, а легкомысленные стебельки с густой листвой и зелеными соцветиями. «Так бывает и с людьми». И Инна теперь жалела эти могучие, полные жизни, но обреченные деревья…

 


* Борщевой пояс или Еврейские Альпы – район в Катскильских горах к северу от Нью-Йорка, где в первой половине ХХ века отдыхали еврейские иммигранты из Европы. В период расцвета здесь работало более 500 отелей и пансионатов, ежегодно принимавших до двух миллионов посетителей. На сценических площадках выступали звёзды эстрады. Борщевой пояс называли родиной американского шоу-бизнеса. В 1960-e годы началoсь постепенное запустение.

 – Нет, вы только посмотрите! – раздался сзади низкий женский голос, говоривший по-английски с сильным еврейским акцентом. Чьи-то руки обхватили Иннину голову и медленно развернули ее лицом к центру вестибюля. На потертом диване перед ней сидел, смущенно улыбаясь, мальчик лет шестнадцати в ермолке, и сколько Инна ни напрягала память, она была уверена, что видит его впервые. Она убрала чужие руки с головы и повернулась к женщине. Крашеная брюнетка со следами знойной красоты стояла у конторки и громко говорила, обращаясь к служащей отеля и проходившим мимо постояльцам:

– Вы только посмотрите на нее! Кто вас стрижет? У вас должен быть очень хороший мастер!

– А где вы живете?

– Во Флориде.

– А я в Нью-Йорке. Вы собираетесь в Нью-Йорк?

– Нет.

Инна отвыкла от подобной бесцеремонности. Как будто и не в Америке! Видимо, в своем длинном шелковом костюме цвета бедра испуганной нимфы, как говорил отец Мары, и с простой элегантной стрижкой, она так сильно отличалась от обитателей отеля, что любопытство аборигена пересилило в женщине правила приличия. А может быть, здесь жили по другим правилам.

Инна оказалась в этом диковинном месте совершенно случайно. Как и каждое лето, она приехала на оперный фестиваль в летнем театре, расположенном к северу от Куперстауна. В этот раз она пригласила с собой Мару, свою косметичку и школьную подругу. Они приехали в субботу, съездили на пляж в парке Глиммерглас на другой стороне озера, сходили в музей Фенимора Купера, вечером поужинали в ресторане «Красные сани», название которого, как старомодный крендель булочной или корова над американским стейк-хаузом, дублировали старомодные деревянные сани на крыше. Утром не спеша выпили кофе на залитой солнцем террасе маленькой старой гостиницы, заедая свежей клубникой и домашними булочками – scones – испеченными с орехами и кленовым сиропом, посидели-покачались на деревянной скамье, подвешенной на цепях на веранде, потом собрали вещи и поехали слушать «Пиковую даму».

Дневное представление кончилось рано, и подруги решили заехать в «исторический Шэрон Спрингс» – еще вчера на пути сюда они заметили стрелку-указатель. Вдоль шоссе тянулись стандартные домики одноэтажной Америки (то, что некоторые из них были двухэтажными, дела не меняло), но и окрестная природа – большое озеро, холмы, совершенно российские леса, и городок, основанный отцом любимого в детстве автора романов про индейцев, и прекрасная опера в такой дыре, даже само название графства – Кожаный Чулок – все сулило новые открытия. И женщины сделали исторический поворот.

Очень скоро дорога перешла в улицу городка, который действительно казался живой историей. Точнее, неживой, потому что нигде не было никаких признаков жизни. Машина проезжала мимо больших покосившихся деревянных строений, находившихся в полном запустении. Окна некоторых были заколочены. Вверх по холму уходили крутые улицы с вековыми деревьями и когда-то роскошными домами с давно облезшей краской, с сорняками, прорастающими сквозь ступени сгнивших крылец. Как будто все жившие здесь люди вымерли, и теперь дома ждали своего часа, чтобы превратиться в прах. Пахло сероводородом.

Слева потянулся приземистый фасад заброшенного на вид каменного здания, где в лучшие времена, по-видимому, люди принимали ванны и лечились грязями, в стороне от дороги виднелись беседки, а перед поворотом высоко на холме справа возникло огромное деревянное здание старой викторианской гостиницы. В отличие от остальных домов, имевших обреченный вид, оно было свежевыкрашено в белый цвет. Вывеска гласила «Отель Адлер». «Адлер? Может, здесь и Сочи рядом?» – удивилась Мара. Дома кончились, шоссе пошло под уклон, и запах стал таким резким, что женщинам стало не по себе, как будто дорога вела в преисподнюю. Собственно, ничего удивительного в этом запахе не было: springs – источники, а минеральные воды и не должны благоухать. «Давай дальше не поедем, Иннуля» – попросила Мара.

Инна развернула машину. На этот раз, медленно проезжая по поселку, женщины заметили двух тучных стариков в черном, похожих на раввинов, которые не спеша прошествовали им навстречу вдоль фасада старой грязелечебницы, обогнули ее и направились к высокой каменной беседке. Ну вот, если это не привидения, то, значит, подруги здесь не одни, и можно, не опасаясь, выйти и поближе познакомиться с историческим местом. Инна припарковала машину, и они с Марой прошли следом за стариками. Те уже сидели на скамейке и тихо беседовали, явно не по-английски – то ли на идиш, то ли на иврите, не обращая на женщин никакого внимания.

В беседке действительно оказался источник. Вода текла из крана, встроенного во внутреннюю стенку круглого каменного колодца, а рядом на столике были разовые пластиковые стаканчики, как будто кто-то приходил сюда на водопой. Но самое удивительное было то, что на облезшей штукатурке была надпись по-русски «магниевая вода». Что за чертовщина! В американской глуши, в историческом месте, где, кажется, никто и не живет, только чудом каким-то оказались эти два религиозных старика, надпись на чистом русском языке! Видно, недаром серой пахло. К беседке примыкала обшарпанная крытая галерея, где находилось еще несколько источников. Инна с Марой пошли дальше, читая «глазная вода», «вода для почек», «желудочная вода». Для надписей, очевидно, пользовались английским трафаретом, что потребовало некоторой смекалки, – так, для «з» и «ч» использовались цифры 3 и 4, а для буквы «Я» – перевернутое «R», буква «х» была превращена в «ж» вертикальной чертой посередине. Инна попробовала воду из всех источников (Мара не стала, побоялась), и они пошли обратно, не переставая удивляться. Вернувшись на дорогу, которая была главной улицей поселка и называлась, как все главные улицы маленьких американских городков, Мэйн стрит, они пошли дальше. Несколько магазинов, расположенных в первых этажах домов, были закрыты. Инна с Марой остановились у витрины то ли книжного магазина, то ли библиотеки, где были выставлены старые книги с фотографиями, по-видимому, этого самого исторического места. Вдруг рядом как из-под земли вырос немолодой, хорошо одетый мужчина и сказал по-русски с акцентом:

– Здрасьте!

– Здравствуйте! – удивленно обернулись подруги. Мужчина перешел на английский:

– Вы здесь отдыхаете?

– Нет. Приезжали на оперу в Глиммерглас, и решили посмотреть, что это за историческое место такое.

– Да, это особое место. Вы заметили, наверно, как все обветшало, а какая была красота когда-то! А для меня это место вдвойне историческое. Вон там каменное здание на горе – не видели?

– Мы проезжали, очень красивое.

– Это бывший шуль. Там у меня была бармицва, причем, заметьте, на идиш. Мало кто может этим похвастаться! А вот в этом большом отеле…

– «Адлер»?

– …у нас с женой был rehearsal dinner 5. Отель и сейчас действует. А в остальном – видите, какое запустение.

– Но почему? Здесь же так красиво!

– Вы, наверно, русские эмигранты?

– Нет, мы с Украины.

– Все равно, еврейские эмигранты. Я знаю, я с такими в Хиасе и в Наяне работал. Так вот, вы приехали недавно и не знаете, что раньше в Америке был сильный антисемитизм. Евреев брали далеко не на всякую работу, не все колледжи их принимали, были закрытые клубы, куда евреев не брали, и не каждый отель пустил бы их к себе постояльцами. Поэтому, когда было принято ездить лечиться на воды, богатые гои ездили отдыхать в Саратога Спрингс, очень красивый городок недалеко отсюда, но аидам туда путь был закрыт. Ну, они и устроили здесь, в Шэрон Спрингс, свой курорт.

– А почему надписи по-русски?

– А российские эмигранты так и ездят сюда по старой привычке. У вас ведь там грязе- и водолечение и сейчас популярно, так ведь? В Америке теперь на медикаменты перешли. Но ваши люди продолжают ездить, да и старые эмигранты приезжают по старой памяти. Кое-кто теперь переключился на Саратогу, но там по-прежнему дорого, здесь дешевле. Может, еще и возродят это место. Начали покупать старые дома, немного подремонтируют и гостиницы открывают. Между прочим, – он понизил голос, – есть такие гешефтмахеры! – Он поцокал языком и покрутил головой. – Одна женщина тут открыла приют для детей Чернобыля. Фонды под это получила. А на самом деле устроила платный летний лагерь для детей иммигрантов, в основном из Нью-Йорка. Меня попросили помочь разобраться, я эту публику хорошо знаю.

– Мы сами из Киева, авария в Чернобыле при нас была.

– Well, I’ll let you go 6, – заулыбался американец и торопливо стал прощаться. Упоминанием о близком знакомстве с Чернобыльскими событиями Мара с Инной нарушили неписаное правило small talk 7. – Приятно было побеседовать. Меня зовут Грин, Майкл Грин.

– Спасибо, Майкл! Мы как на экскурсии побывали.

Неожиданно для себя Инна добавила:

– Где бы вы посоветовали здесь остановиться? Я думаю приехать на несколько дней, на оперу походить. Тут, наверное, и снять легче, и дешевле намного, чем в Куперстауне.

– Почему бы не «Адлер»?

Так Инна и Мара оказались в вестибюле «Адлера». Отойдя от словоохотливой брюнетки, они смотрели, как отдыхающие заполняли вестибюль и проходили мимо них в направлении зала, из которого доносились звуки настраиваемых инструментов. Эти люди казались такими же затерявшимися в истории, как и весь Шэрон Спрингс. Мужчины в старомодных костюмах, шаркая ногами, сопровождали женщин с большим количеством косметики на лицах, с тяжелыми цепочками и огромными брошками, где перёд, шедшими вперевалку, неся на головах высоченные надстройки причесок, какие давно уже никто не носит. Впрочем, появились и люди помоложе с детьми, и несколько подростков, как тот мальчик в ермолке, которого они заметили раньше. А вот и современники, каких они привыкли видеть на улицах Нью-Йорка, без исторической одежды и доисторических причесок. Некоторые говорили между собой по-русски. Инна подошла к двум женщинам того же возраста, что и они с Марой. Они тоже были из Нью-Йорка, отдыхали здесь не первый раз и охотно ответили на Иннины вопросы. Взяв рекламную брошюру у конторки администратора, подруги покинули «Адлер».

Они еще побродили вокруг. Эти огромные полурассыпающиеся дома среди вековых деревьев и пышного подшерстка сорняков и кустарников, этот флер осеннего умирания в разгар лета, паутиной окутывающий остатки былой роскоши, обладали какой-то сюрреальной притягательностью. Было тихо. Инне остро захотелось тишины и покоя. «Ну что ж, «Адлер» так «Адлер», – думала она. – Поживу в зверинце, даже интересно. Во всяком случае, хорошая еда – кошерная всегда хорошая. На массаж буду ходить. Цены смешные, а раз массажистка из Чехословакии, значит, знает свое дело. (У Инны из-за сидения за компьютером болели спина и плечо.) Опера недалеко, пляж еще ближе. Может, русский монастырь 8 съезжу посмотреть. Да просто погуляю! За несколько дней не надоест».

Вернувшись в город после посещения Шэрон Спрингс, Инна договорилась на работе о недельном отпуске, зарезервировала билеты на три оставшиеся оперы сезона, номер в «Адлере» и, захватив пару книг, уехала отдохнуть от всего и от всех. В первый же день она умело уклонилась от ненужного ей общения с бывшими соотечественницами. Американцы же были не слишком навязчивы. Но на второй день за завтраком к ней подсел человек, знакомству с которым она не стала противиться. Марик был общителен, но неназойлив, казался вполне интеллигентным, хоть и не вполне интеллектуалом. Было в нем неброское, тихое обаяние. Даже неплохо иметь такого компаньона для прогулок, поездок на пляж. Неглуп, говорит не слишком много, но и не молчун. Можно не проводить с ним время, когда не хочется, он не обидится. И она стала проводить с ним время.

Они гуляли вместе, ездили по дорогам среди густых лиственных лесов. Стволы многих деревьев были обвиты гирляндами плюща, что сначала показалось Инне красивым и необычным – такое буйство жизни! Но потом она стала замечать деревья, погубленные этими вьющимися растениями. Верхние ветки еще тянутся к солнцу, а боковые отпали или же почернели и упадут при первом сильном порыве ветра. А потом и верхние захиреют и умрут. А по бокам ствола, сквозь плотно обвивший свою жертву плющ, кудрявятся локоны другого растения – не ветви, а легкомысленные стебельки с густой листвой и зелеными соцветиями. «Так бывает и с людьми». И Инна теперь жалела эти могучие, полные жизни, но обреченные деревья…

 


* Борщевой пояс или Еврейские Альпы – район в Катскильских горах к северу от Нью-Йорка, где в первой половине ХХ века отдыхали еврейские иммигранты из Европы. В период расцвета здесь работало более 500 отелей и пансионатов, ежегодно принимавших до двух миллионов посетителей. На сценических площадках выступали звёзды эстрады. Борщевой пояс называли родиной американского шоу-бизнеса. В 1960-e годы началoсь постепенное запустение.