RSSЕлена ЛИТИНСКАЯ. Варшавский еврейский театр, или сорок лет спустя
Последний раз я была в Варшаве в 1972 году. Мой дед Хевель Бузган, ставший художественным руководителем Государственного еврейского театра после отъезда Иды Каминской в эмиграцию, умер от сердечной недостаточности за год до моего приезда. В Варшаве осталась его жена, моя бабушка – актриса Ривка Шиллер. Мне было 24 года, бабушке – 69. Крупная, полная, рыхлая, не ухоженная, с не прокрашенной седой головой и растерянным взглядом зеленых глаз, она страдала депрессией. Бабушка целыми днями лежала на кровати, видимо, прокручивая в голове печальную киноленту прошедшего года, и плакала. Она казалась мне тогда жутко старой.
Я приехала летом навестить ее и поддержать. Под подушкой бабушка держала кошелек с наличными и каждое утро выдавала домработнице деньги на хозяйство. Домработница, бойкая тетка средних лет, чувствовала себя полновластной хозяйкой положения и в наглую обманывала бабушку. Денежки таяли, бабушка вздыхала, но поделать ничего не могла. Только страдальчески смотрела на меня печальными глазами и повторяла: «Деточка, посиди со мной!» Я кивала головой, садилась рядом на стул, сочувственно смотрела на бабушку, а потом украдкой в окно, за которым весело повизгивал трамвай. «Бедный твой дедушка, гниёт там в земле!», – говорила бабушка и снова смотрела на меня, ожидая услышать то ли слова утешения, то ли подтверждение констатации сего грустного неопровержимого факта. Что могла сказать ей в ответ двадцатичетырёхлетняя внучка, которая в то время думала о жизни несравненно больше, чем о смерти! Я брала бабушку за большую, пухлую руку, покрытую россыпью коричневых пятен, и мы обе молчали. «Да, уже не вернётся бабуля в театр. Закончилась её актерская карьера… Sic transit gloria mundi!» – размышляла я. Так и случилось. На сцене Ривка Шиллер больше не появилась, а в 1973 году мои родители забрали ее в Москву.
Я сидела рядом с бабушкой ровно столько, сколько могли выдержать мои непоседливые, жаждущие отвлечений и развлечений, эгоцентричные 24 года. И убегала в город. Прошвырнуться по Маршалковской, сходить в кино на какой-нибудь модный нашумевший фильм, встретиться с подругой Наташей, которая в то время тоже гостила в Варшаве у своего отца. В этот последний свой приезд в Варшаву я навестила бабушку, а вот поддержать не сумела. Не знала, как.
В еврейский театр я тем летом не попала, так как он уехал на гастроли, кажется в Европу. Обидно было. Вспоминала спектакли, которые с восторгом смотрела еще при жизни дедушки: «Тевье-молочник», «Трудно быть евреем», «Опера еврея», «Дыбук» и другие. Идиш я не знала, но театр был предусмотрительно оборудован системой синхронного перевода на польский, и зрителям по желанию выдавали наушники. Разговорным польским я владела свободно и не испытывала ни капли стыда, и хотя бы неловкости от того, что я – внучка знаменитых еврейских актеров, не знала идиша. А могла бы с легкостью освоить этот язык, так как дедушка с бабушкой разговаривали дома по-русски и по-еврейски. К тому же я знала немецкий и вообще иностранные языки мне давались играючи, без особого труда. Стыд и неловкость – эти запоздалые щемящие чувства, к которым добавились еще и раскаяние, что не сумела поддержать бабушку в ее горе, и осознание непоправимой былой юношеской глупости и упрямства (зачем мне изучать этот анахронизм – идиш?), я испытала много лет спустя, когда в 2014 году к нам в Америку, в Бруклин приехал на гастроли Варшавский государственный еврейский театр. Театр моего детства и юности.
За тридцать пять лет моей иммигрантской жизни, кажется, это были их первые гастроли в Америке. Во всяком случае, другие, прежние гастроли если и прошли когда-то, в каком-то году, то странным образом – мимо меня.
Узнав о том, что театр приезжает в Нью-Йорк с музыкальным спектаклем «Мазлтов!», я сказала себе: «Это попытка возврата в прошлое на новом витке жизни. Путешествие во времени. Я обязательно, во что бы то ни стало должна пойти в театр. Отдать дань памяти деда и бабушки, которую когда-то, очень давно, не смогла утешить». За ценой я не постояла и заказала самые лучшие места в первом ряду партера. Мой друг (бывший москвич), как и я, не знал идиша. В моей памяти остались только жалкие крохи языка предков – несколько широко известных (даже в среде не говорящих на идише евреев) словосочетаний и устойчивых выражений типа «ота зой», «зайд гезунд», «вус херцех», «а гройсер кнакер», «а гицен паровоз» и т.д. А также отдельные куплеты популярных песен типа «Идише маме» и «Бублички». Познания моего друга в этой области были, увы, и того меньше.
– Как мы будем воспринимать спектакль? Мы же ни черта не поймём, – справедливо беспокоился он.
– Ну, во-первых, это мюзикл. А в подобном жанре главное – песенные мелодии, голоса артистов, мастерство и выразительность танца. Во-вторых, там же будут программки, в которых обычно излагается краткое содержание действия. Ну, и в-третьих, «Миллениум» – современный театр. Насколько я знаю, там сменились владельцы и даже сам театр называется как-то по-другому. Недавно был колоссальный евроремонт. На первом этаже открыли сногсшибательный по убранству, ассортименту и ценам! магазин. Всё модернизировано, переоборудовано по последнему слову техники, и зрителей наверняка обеспечат бегущей строкой. Ну, как в Метрополитен-Опера, например, – оптимистично предположила наивная я. О как же я ошибалась!
Спектакль начинался в половине восьмого. Мы приехали где-то без десяти семь, естественно предположив, что зрителей будут «запускать» в зал через десять минут. Не тут-то было! В фойе театра перед закрытыми дверями собралась огромная толпа в основном пожилых, старых и очень старых людей. Было душно. Престарелые зрители, с трудом забравшись наверх по крутым лестницам, еле стояли на ногах, пытаясь опереться о стены и углы. Да и не только престарелым, но всем остальным хотелось поскорее попасть в зал, сесть на свои места и расслабиться в ожидании магии спектакля. Во мне постепенно нарастал бунт против «осознанно неорганизованных» организаторов сего мероприятия.
– Ну, вот! Наши брайтонские дела! Лишь бы деньги за билеты сорвать! Никакого уважения к зрителю! Чтобы я еще раз пошла в «Милленниум» Ни за что! – кипела я.
Мой друг молча кивал головой. Он был более сдержан в средствах выражения своих эмоций.
Не помню, во сколько открылись двери в зал. В конце концов, всё же открылись…
Мюзикл «Мазлтов» состоял из отдельных историй, сценок, кусочков жизни в местечках и городах расселения еврейской диаспоры: от Витебска, Киева и Одессы до Нью-Йорка. Содержание диалогов с шутками и анекдотами мы с другом понимали весьма скудно. (Ни тебе желанной бегущей строки, ни наушников, ни вводящей в курс спектакля программки. Ишь чего захотели! Больно жирно! Не знаешь языка – сиди дома!) Вот тут-то я и пожалела, что не знаю идиш. Несколько компенсировало нашу языковую беспомощность одно неожиданное обстоятельство: позади нас сидела женщина, которая довольно громко переводила своей приятельнице на русский язык выборочные диалоги. Соседка понимающе реагировала смехом. Мы тоже соответственно реагировали, правда с некоторым опозданием, так как были уже третьим звеном в «цепной реакции».
К счастью, не все в зале были такими идише беспомощными бедолагами, как мы. Надо отдать должное другой, довольно многочисленной группе зрителей, которая по причине преклонного возраста, места рождения или других особых семейных обстоятельств знала язык своих ашкеназийских предков и живо отзывалась на шутливые диалоги. Поскольку счастливые носители языка смеялись часто, мы с другом сделали вывод, что текст был веселый.
Драматическая часть каждой сценки переливалась в музыкально-танцевальную. Многие мелодии и песенки, такие как «Идише маме», «Шпилт балалайка», «Ба мир бист ду шейн», «Кузина», «Бублички», были нам хорошо знакомы. Кроме того исполнители обладали прекрасными вокальными данными и отличной пластикой танца. Поскольку мы сидели в первом ряду, могли хорошо разглядеть лица артистов, оценить мимику и искусство отточенных жестов. Язык музыки, танца и красочных костюмов не нуждался в переводе. Особый этнический колорит штетла придавали декорации, выполненные по мотивам и в духе картин Шагала.
В перерыве я зашла за кулисы представиться и поговорить с актерами. Я понимала, что тех старых знаменитых артистов, таких, как Швайлих и Рут Ковальска, которых я знала сорок лет назад, скорее всего уже нет в живых. А те, которые были молоды тогда, уже состарились до неузнаваемости, впрочем, как и я сама. За кулисами я сразу направилась к полной женщине средних лет, которая оказалась Голдой Тенцер, бывшей примадонной, некогда игравшей роли первых любовниц. Ее муж, Шимон Шурмей, работавший директором театра с 1969 по 2014 год, умер в июле этого года. Его заменила Голда. Теперь она – директор и худрук театра. И надо сказать, делает это весьма успешно.
Мы говорили по-русски. Голда Тенцер помнила моих дедушку с бабушкой. Так случилось, что она даже жила у них в квартире какое-то время, когда начинала карьеру в еврейском театре. Я поблагодарила Голду за прекрасный мюзикл и пожелала удачи театру.
Спектакль окончился. Весь коллектив театра вышел на сцену. Зрители долго аплодировали, по российской традиции вручили Голде Тенцер букет цветов. На сцену также взбежал высокий представительный мужчина с седыми волосами, завязанными в хвостик. Мужчина не назвал своего имени и не пояснил, какое отношение он имеет к Варшавскому еврейскому театру. По-видимому, это был один из организаторов гастролей. Он произнес по-русски короткую политически окрашенную речь о еврейском искусстве вообще и застенках Лубянки, в частности. Заодно для рекламы упомянул о предстоящих гастролях театра в Бостоне.
Мы с моим другом понимающе переглянулись. Мол, все это так: еврейское культурное наследие прекрасно и не следует новым поколениям о нем забывать. Лубянка погубила многих деятелей культуры… Но почему же зрителям никто не представил актеров, занятых в спектакле? Это же мюзикл, а не кордебалет. Хотелось бы не только запомнить их лица, но также имена, чтобы узнать, если придется вновь увидеть на сцене или в кино! Актеры раскланивались и устало улыбались безымянными улыбками…
Хочется надеяться, что грядущие гастроли знаменитого Варшавского еврейского театра, будут организованы в Америке с большим уважением и вниманием к актерам и зрителям.
Бруклин, ноябрь 2014 года
Об Авторе: Елена Литинская
Елена Литинская родилась и выросла в Москве. Окончила славянское отделение филологического факультета МГУ имени Ломоносова. Занималась поэтическим переводом с чешского. В 1979-м эмигрировала в США. В Нью-Йорке получила степень магистра по информатике и библиотечному делу. Проработала 30 лет в Бруклинской публичной библиотеке. Вернулась к поэзии в конце 80-х. Издала 10 книг стихов и прозы: «Монолог последнего снега» (1992), «В поисках себя» (2002), «На канале» (2008), «Сквозь временну́ю отдаленность» (2011), «От Спиридоновки до Шипсхед-Бея» (2013), «Игры с музами» (2015), «Женщина в свободном пространстве» (2016), «Записки библиотекаря» (2016), «Экстрасенсорика любви» (2017), «Семь дней в Харбине и другие истории» (2018), "У Восточной реки", (2021), "Понять нельзя простить" (2022), "Незабытая мелодия" (2023) Стихи, рассказы, повести, очерки, переводы и критические статьи Елены можно найти в «Журнальном зале», http://magazines.russ.ru/authors/l/litinskaya, периодических изданиях, сборниках и альманахах США и Европы. Елена – лауреат и призёр нескольких международных литературных конкурсов. Живет в Нью-Йорке. Она заместитель главного редактора литературного журнала «Гостиная» gostinaya.net и вице-президент Объединения русских литераторов Америки ОРЛИТА.
Опубликовано в выпуске: Тридевять земель
Добрый вечер, Лена!
С удовольствием прочитал Ваш ностальгический рассказ. Что поделаешь, время безжалостно бежит, мы не молодеем.”Она казалась мне тогда жутко старой”.Год назад и у меня случился инсульт.Хожу, хромая. Старый.Но будем оптимистами!
С наступающим Вас Новым Годом! Здоровья Вам и счастья. Жду Ваших новых замечательных рассказов.
Искренне Ваш
Большое спасибо, Александр! Рада, что Вам понравились мои воспоминания о бабушке и гастролях Варшавского еврейского театра в НЙ. Здоровья Вам и светлых дней в новом году!
Замечательный рассказ, в котором юмор тонко переплетается с печалью воспоминаний! Такие живые, яркие, запоминающиеся картинки – и варшавского печального бытия, и американской суматошной жизни! Хочу пожелать автору в Новом году новых удач!
Спасибо, дорогая Ирочка! Рада, что картинки из моих мемуаров запоминаются. Как ты точно всё определила: и печальное варшавское бытие, и суматошную американскую жизнь.