RSSЮрий МАНДЕЛЬШТАМ. Бестужев-Марлинский *
Бестужев-человек, прежде всего, привлекателен своим необычайным благородством. Среди декабристов был он, вероятно, наиболее прямым душевно и одним из самых возвышенных духовно, подлинным аристократом не по крови только, но и по духу. Он, кажется, всегда и всюду в точности следовал заветам своего отца, записанным им под названием «Опыт военного воспитания»: основными положениями этой системы были — «ненавидеть лакеев» и «преследовать человеческую низость тем упорнее, чем выше она поставлена светом». Прямоту и благородство проявлял Бестужев как в период своего увлечения революционными настроениями, приведшие его 14 декабря 1925 года на Сенатскую площадь, так и в последствии, когда внутренне отошел он от своих единомышленников.
Укажем на два эпизода, относящиеся к обоим этим периодам. Первый разыгрался незадолго до восстания, когда заговорщики, опьяненные своими мечтаниями и уверенные в успехе, перестали тщательно соблюдать тайну. Слухи о Северном обществе дошли, в частности, до Греча 3, старого друга и первого издателя Бестужева. Греч захотел проверить их у своего младшего собрата. Но Бестужев, не скрывая своей принадлежности к тайному обществу, напрямик отказался кого бы то ни было разоблачать — даже перед другом: «Вы не сыщик, я не доносчик… Но если я ошибаюсь в первом, то я еще не Иуда и за несколько серебряных рублей не продам неповинных». Само восстание произвело на Бестужева тяжелое впечатление — в первую очередь, впечатление ошибки. И вот он сам явился под арест — и на допросах честно сознавался в «заблуждениях», хотя и не просил о смягчении своей участи. Душевно уже расставшись с декабристами, отбыл он вместе с другими в Сибирскую ссылку — а потом Кавказскую полу-ссылку в рядах русских войск, где и сложил свою голову.
Это благородство куда показательнее для самой бестужевскоой природы, чем романтизм, который ему приписали — по аналогии с романтическим строем его повестей. Для традиционного образа романтического героя Бестужеву не хватало двух черт. Во-первых, он не любил приключений. Во-вторых, будучи поверхностно влюбчивым и даже страстным, он не только был чужд глубине любви, но даже и не стремился к ним. О женщинах отзывался он, как об «объектах наслаждения», и в своих романах не искал ничего, кроме приятного времяпрепровождения. Только одно его любовное похождение окрашено в более серьезные — и даже трагические тона; но окрашено не до конца по воле самого Бестужева. Это поздний кавказский эпизод с унтер-офицерской дочкой Ольгой Нестерцовой, покончившей с собой из-за любви к окруженному славой изгнаннику. Правда, и до ее самоубийства Бестужев относился к ее чувству с большим уважением и называл ее иногда своей невестой. Но подлинной взаимности не было, и выстрел Нестерцовой доказывает это с достаточной убедительностью.
Конечно, отрицать присутствие некоторых романтических черт в характере Бестужева невозможно. Может быть, наиболее романтическим проектом, родившимся в голове Бестужева, была мысль — вызвать на дуэль Дантеса, чтобы отомстить за смерть Пушкина. Проект этот остался неосуществленным, ибо сам Бестужев был убит через несколько месяцев. Но в искренности его—по данным, приводимым Голубовым — сомневаться не приходится.
Итак, в жизни Бестужев был скорее прямым, хотя и веселым рыцарем, чем байроническим героем. Таким жизням присуща прямолинейность: вставные эпизоды выпадают из нее, не меняя ее направления. Декабрьский заговор сломал линию, но не мог искривить. Да и участие в нем Бестужева было тоже лишь эпизодом, хотя и роковым. Изобразить Бестужева ярым декабристом невозможно—не только потому, что он потом «раскаялся в заблуждении», но и потому, что политику он никогда не мог считать своим главным делом, как и не считал им любовь и военные похождения. В основе он всё же был главным образом писателем. (Кстати, напомним происхождение его псевдонима: Бестужев заимствовал его от петергофской беседки Марли, возле которой жил в бытность свою строевым офицером лейб-драгунского полка).
Марлинский не только обладал подлинным писательским талантом — ныне несправедливо униженным; в душе он всегда был, прежде всего, писателем-профессионалом, одним из первых русских литераторов (если не придавать этому слову бранного оттенка). Внешне его биография сложилась так, что получается, будто литературой он занимался по-любительски, между прочим. На самом же деле, только к ней он относился абсолютно серьезно, только она была его большой любовью, всё же остальное — лишь приходящими развлечениями. Больше того, не только потенциально, но и в действительности Марлинский постоянно и регулярно работал над своими произведениями. Он умел дисциплинированно и сознательно писать, что особенно ясно в петербургский, декабристский период его жизни. В молодости — из-за военной службы и светского образа жизни, в окружении герцога Вюртембергского, потом — из-за ссылки, он как будто не имел возможности регулярно заниматься литературой. По существу же, и это не так: не щадя его житейски, судьба щадила его как писателя и всегда давала ему возможность и время творить. Начиная с его гвардейского командира Бетанкура, и кончая грубым майором Васильевым, все его начальники неизменно ценили его литературное дарование и помогали ему, или хотя бы не мешали развивать его.
Был Марлинский литератором еще в одном смысле: он полностью принадлежал к петербургскому литературному кругу своего времени, жил его интересами и даже создавал эти интересы. Роль в его кружке Греча, а потом — на посту редактора «Полярной звезды» — огромна и незабвенна. Достаточно напомнить, что «Полярная звезда» была первым русским литературным альманахом по образцу которого Дельвиг стал издавать «Северные цветы» (соредактором Бестужева был Рылеев); что ему удалось объединить вокруг сборника весь цвет тогдашней литературы — включая Пушкина, Баратынского, Грибоедова; что он первый в России поднял вопрос о гонораре, который бы дал возможность писателям жить литературным заработком.
Собственное творчество Марлинского неравноценно, хотя — повторяем — свидетельствует о том, что был он писателем во всех смыслах. Слабее всего стихи Марлинского, которые он писал лишь в два сравнительно коротких отрезков времени: в отрочестве и в Сибирской ссылке. Зато к прозе его надо отнестись с большим вниманием. Современники именно по повести полюбили и превознесли Марлинского. Ныне «Аммалат-бей», «Фрегат Надежды», военные рассказы Марлинского читаются лишь юношеством, как «увлекательные романы приключений». Погубил репутацию Марлинского-прозаика в глазах потомства, собственно говоря, Белинский, признавший за ним «внешний талант; он достоин уважения, как всякий другой талант, но незаслуженная такими дарованиями слава свидетельствует об испорченности вкуса читающей публики». Огромная ошибка. Во-первых то, что Белинский признает за Марлинским не так уж внешне: он как-никак способствовал развитию нашего литературного языка.
Затем он был одним из пионеров русской повести, разработавший ее формы и предопределивший ее развитие: ведь его рассказы появились одновременно с «Повестями Белкина» и «Вечерами на Хуторе» до «Героя нашего времени» — на котором, кстати, влияние Марлинского сказалось и в общей атмосфере, и в отдельных ситуациях. Содержание повестей Марлинского тоже не столь уж поверхностно: его «роман приключений» отнюдь не похож на Майн-Рида, на уровень которого его свели; скорее уже он был нашим Вальтером Скоттом. Наконец, надо обратить внимание на его «Роман в письмах», впервые связавший нашу литературу с западной психологической традицией, с Ричардсоном и Бенжамин Констаном.
Совсем забыты сейчас критические статьи Марлинского. Между тем они —
самое ценное в его творчестве; некоторые из них просто замечательны и значительно превосходят статьи того же Белинского; именно Марлинский был, таким образом, первым (во всяком случае, хронологически) русским критиком. Впрочем, сам Белинский отдал ему здесь дань уважения: «Сколько верных отзывов и критического в них такта… Марлинский немного действовал, как критик, но много сделал — его заслуги в этом незабвенны». Начал Марлинский критическую работу у Греча, в «Сыне Отечества», разоблачительными статьями о Катерине и Шаховском, попутно зло и несправедливо разнес Жуковского—но ему пока надо было определить свои стремления и выработать полемические и чисто критические приемы. Но уже его «Взгляды на русскую литературу», появлявшиеся в каждом номере «Полярной Звезды» — образцы критического творчества. Марлинский никогда не ограничивался в них эффектными нападками, столь ему удававшимися, не ставил отметок, а развивал общее положение, предугадывая пути русской литературы. Многое он представлял правильно. Не менее проницателен он был и в отзывах об отдельных писателях: он обратил внимание на Баратынского, на Грибоедова (после «Молодых супругов» задолго до «Горя от ума»), наконец, на лирические стихи и поэмы молодого Пушкина, которого не побоялся—со свойственной ему смелостью — поставить выше Жуковского. Не оценил он только одного произведения Пушкина — «Евгения Онегина», которое воспринимал как сатирическое описание высшего общества. Он скорбел, что Пушкин не затронул того, что «колеблет душу, что возвышает ее, что трогает русское сердце». Пушкин на это ответил ему: «Где у меня сатира? О ней и помину нет в «Евгении Онегине». У меня бы затрещала набережная, если бы я коснулся сатиры». Но свой упрек высказал Марлинский Пушкину в частном письме. В печати же он первый высказал, что всем стало ясно лишь позже: «Гений его, откинув всякое подражание, воссиял в первородной красоте и просто величественной… Куда не достигнет отныне Пушкин с этой высокой точки опоры?»
Публикацию подготовила Елена Дубровина
* «Возрождение», №4156, 4 ноября 1938 г.
Об Авторе: Елена Дубровина
Елена Дубровина — поэт, прозаик, эссеист, переводчик, литературовед. Родилась в Ленинграде. Уехала из России в конце семидесятых годов. Живет в пригороде Филадельфии, США. Является автором ряда книг поэзии и прозы на русском и английском языках, включая сборник статей «Силуэты» Составитель и переводчик антологии «Russian Poetry in Exile. 1917-1975. A Bilingual Anthology», а также составитель, автор вступительной статьи, комментариев и расширенного именного указателя к трехтомнику собрания сочинений Юрия Мандельштама («Юрий Мандельштам. Статьи и сочинения в 3-х томах». М: Изд-во ЮРАЙТ, 2018). В том же издательстве в 2020 г. вышла книга «Литература русской диаспоры. Пособие для ВУЗов». Ее стихи, проза и литературные эссе печатаются в различных русскоязычных и англоязычных периодических изданиях таких, как «Новый Журнал», «Грани», «Вопросы литературы», «Крещатик», «Гостиная», «Этажи». “World Audience,” “The Write Room,” “Black Fox Literary Journal,”, “Ginosco Literary Journal” и т.д. В течение десяти лет была в редакционной коллегии альманаха «Встречи». Является главным редактором американских журналов «Поэзия: Russian Poetry Past and Present» и «Зарубежная Россия: Russia Abroad Past and Present». Вела раздел «Культурно-историческая археология» в приложении к «Новому Журналу». Входит в редколлегию «Нового Журнала» и в редакцию журнала «Гостиная». В 2013 году Всемирным Союзом Писателей ей была присуждена национальная литературная премия им. В. Шекспира за высокое мастерство переводов. В 2017 году – диплом финалиста Германского Международного литературного конкурса за лучшую книгу года «Черная луна. Рассказы». Заведует отделом «Литературный архив» журнала «Гостиная».
ПРИМЕЧАНИЯ
- Бестужев Александр Александрович (1797–1837)—один из блестящих русских романистов начала XIX столетия, служил драгунским офицером и вместе с Рылеевым издавал альманах Полярная звезда. Бестужев принял участие в заговоре декабристов и в 1826 г. был приговорен к ссылке в самую отдаленную часть Сибири, а три года спустя – переведен на Кавказ простым солдатом. Там ему удалось вернуться к литературной деятельности; его лучшие и самые известные романы были опубликованы в начале 1830-х годов под псевдонимом А. Марлинский.
- Голубов С. Бестужев-Марлинский. Серия: «Жизнь замечательных людей».— М: «Журнально-газетное объединение», 1938.
- Греч Николай Иванович (1787— 1867, Санкт-Петербург) — русский писатель, издатель, редактор, журналист, публицист, филолог, переводчик.
Опубликовано в выпуске: Перевёрнутый мир
