RSS RSS

Вера КАЛМЫКОВА. «…перезимую жизнь всю — за один пролёт».

(Галина Климова. Сказуемое несовершенного вида. Избранные стихотворения. Ставрополь: Ставролит, 2020. 164 с.)

 

Речь пойдёт о стихах… но сначала о книге стихов. О поэтическом томе как некотором предмете. Вот ты взял его в руки… и что ты видишь?

Имя автора: Галина Климова. Заглавие: «Сказуемое несовершенного вида». Тут же хотите эпиграф, хотите предуведомление, дважды повторенное предупреждение читателю: в стихах хоть сколькотолетней давности, хоть сегодняшних «…Я — как на ладони».

Далее нас ждёт редкая по нынешним временам вещь — иллюстрации. Лёгкие, спонтанные акварели Л. Чуйковой, вроде бы и связанные с лирическими событиями, но на самом деле более отвечающие духу, чем букве. Потому что тему этой книги лучше всего определить оксюмороном М. Кундеры: невыносимая лёгкость бытия.

Однако дело не в картинках, а в дизайне книги: то здесь, то там, спонтанно, неритмично, на целой странице набрана одиночная строчка, причём не ровненько, а враздробь, как будто набор рассыпается от прикосновения взгляда. А напротив или на обороте — та же строчка, уже в стихотворении, ровненькая, целенькая, никуда не убежала, надо же.

Оформительский приём оказывается конгениален смыслу: в стихах Климовой спонтанность, непреднамеренность творческого акта выражена и содержательно, и формально и поддерживает тему. Лёгкость тщательно отработана поэтически.

А человечески она выстрадана.

Что мельтешить на одном крыле
под носом у Господа Бога?
Калёной слезой закипев на земле,
мне петь,
по зубастой водя пиле
ребром из Адамова бока,
чтоб устоял мой покинутый дом,
где муж был порука,
а сын — отрада.

 

Жива ещё райского сада ограда,
пусть решкой — луна,
лишь бы солнце — орлом!

                                («Юрьев день»)

 

Однако поэзия — жесточайшее из занятий: здесь никакая трагедия не имеет права на сочувствие читателя, если не пережита эстетически, не оформлена средствами искусства. В «Юрьевом дне» так незаметно и так легко, одним касанием пера, намечена странная поэтическая фигура, может, умолчания, а может, избыточного говорения: кладбище и Рай, с общей границей — оградой. Земное и небесное, жизнь и смерть отделены всего-навсего тонкой чертой Апеллеса. Кстати говоря, в поэзии Климовой вот это тончайшее пересечение ментального и материального (пересечение ли? может, взаимопереход? метаморфоза? родство? совпадение?..) показано не только в этом случае, но и, например, в стихотворении «— Почём малютки серафимы…»: здесь рассказано как будто о фарфоровых фигурках, однако подразумевается, что человеческий материал лишь проводник, делающий возможным присутствие божественных созданий в мире:

 

На нутряном замке уста,
и дом, и храм, и Чермно море.
Снег на Афоне, на Фаворе.
Шесть крыльев,
где найти насест?
Всё изметелено окрест
в атеистическом задоре.
А серафимы здешних мест
в молчании, в глухом затворе,
вдруг явленные мне в фарфоре,
сквозь целлофановый пакет
и вовсе не глядят на свет.
Всё нипочём —
ни мы, ни мир,
принявший их за сувенир.

 

Нужно отметить одну и, наверное, важнейшую особенность поэтического мышления Галины Климовой: вслед за Державиным, Пушкиным, Мандельштамом и всеми, кто предшествовал им, она уверена, что поэзия имеет такое же происхождение, что «шум лесов и вихорь буйный». Поэзия родится и растёт вместе с Луной, в ритме приливов-отливов, её космичность не в каком-нибудь сверхсмысле, не в проявлениях изысканного авторского ума, а в самой природе слова, близкой природе леса или тектоническим процессам:

 

Как антология поэзии,
открытой солнцем ещё с геологических времён,
завидное собрание имён
ещё живых и высохших морей,
немереных глубин и мелководий,
последний шторм погибших кораблей,
обрывки водорослей и мелодий
средь многоточия песчинок,
тех драгоценных россыпей сомнений.
И расписание затмений,
и вал, и радужка слепой пучины,
и вся тоска без видимой причины
по неземной, по ненаглядной суше.

                                («Как антология поэзии…»)

 

Индивидуальная судьба лирической героини Климовой — малая малость («синица»), но мыслить её автор соглашается лишь в масштабах космоса, Вселенной, при этом принципиально, кажется, отказываясь от эпохальных тем и вообще всего, что подходит под понятие глубокомысленности. Поэтому такое странное название у книги: да, личность — всего лишь сказуемое, подлежащее — Бог, Творение; пока мы живы, вид несовершенный. При таком соотношении грамматически-смысловых категорий, величин и направленности взгляда собственная ничтожность ни в коей мере не обидна, да и ничтожность ли это? Скорее соразмерность. Со-ритмичность. Каплей, содержащей атомы всего океана, быть едва ли не почётно; неслучайно в небольшом стихотворении, которое стоит привести целиком, ключевое слово — всё:

 

Прошлой жизни свободная версия
в ритмизованной прозе сердец,
и стихов слуховое отверстие,
и любви плотоядный птенец —
всё вместит
и всё сочетавает
приземлённая наша душа.
Невместим только первый шаг
неземного существованья,
только — тихий житейский вздох
вдруг накрывшей печали.
Но ни звёзды, ни росы вослед не упали,
и предстал в целом свете — Бог.

 

Фразеологизм «целый свет» здесь обманен, поскольку имеется в виду неделимость, единство, про которое можно сто тысяч раз написать без самомалейшей надежды понять сущность предмета. Возможно, это удастся в поэзии, поскольку она призвана растормаживать затверженные смыслы слов, совершая то, что Виктор Шкловский называл деавтоматизацией языка. Той же цели служит у Климовой архаичная форма «сочетавает», вышедшая из употребления сто, а может, и поболе лет назад, или столкновение полногласных и неполногласных слов (стих «хоронит и хранит» в стихотворении «Пора сомнений — смутная пора…»), или обмен постоянными эпитетами («как дремуч мой путь // через крестный лес» в «Обид забористых частокол…»). Однако автор экономно использует столь сильные краски, не пускает их сплошняком, и поэтому всякий раз смысл выстреливает навылет, порождая неожиданные, иногда физиологически смелые и вместе с тем метафизически безошибочные метафоры: «Жизнь себя переварит, // потому что она — живот» («Кто-то умер, скончался…»). Себя человек, мыслящий мир целостно, воспринимает точно так же, освободившись от переживания молекулярности, приняв его как награду или дар: «И я, // небоязливая синица, // уж если угораздило родиться, // перезимую жизнь // всю — за один пролёт» («Когда зимы ворованную повесть…»). Способность жизни всё поглотить и переварить саму себя столь же естественна, сколь осмысление лирической героиней грядущего факта собственной смерти, близкой не потому, что она придёт скоро (как об этом знать?), а потому, что конечность своего бытия человеку свойственно обдумывать или хотя бы ощущать постоянно. У Климовой уход из этого мира — волевой осознанный акт, имеющий чётко выраженное целеполагание, как в этом тексте, также приведённом целиком:

 

Уйти в культурный слой,
а может, в плодородный,
где тощие подзолы по вкусу лебеде,
где внутренняя жизнь — что корень приворотный,
и стынет под ногами
каша на воде.
Очухаться средь стеблей голенастых,
перевести наручные часы,
чтоб не винить в болезнях и ненастьях
природу нашей Средней полосы.
Без чувства сохранения, без фальши —
отлынивать какой резон! —
простым проходчиком за ближний горизонт
уйти в свой перегной и — дальше,
дальше,
дальше.

 

Культурный и плодородный слои, заметим, не различаются. «Свой перегной», особенный для каждого: бесконечное множество непохожих почв, нетождественность химического состава делает наш мир, в котором всё якобы было и устарело, каждый раз неповторимо новым и опять-таки лёгким, рождающимся необычным и неожиданным.

Из старинного поэтического репертуара Климова постоянно пользуется только раёшным стихом, и эта форма опять-таки оптимальна для передачи содержания её поэзии: с точки зрения человека жизнь спонтанна, легка, непредсказуема, нам не следует претендовать ни на какое понимание, тем паче знание или первенство, довольствуясь лишь судьбой капли; однако это играющая капля, которая не только содержит всё то же, что и океан, но и отражает любой луч света, просиявший поблизости. Порой Климова начинает текст, например, регулярной ямбической строкой или несколькими, но в большинстве случаев почти сразу сбивает упорядоченный ритм, иногда возвращаясь на строчку-другую, чаще бросая течение стиха на самотёк, но непременно подкрепляя его ход рифмовкой или концевыми созвучиями: «Я не из дома, // я из сада и его сени. // Там выход за ограду — в воскресенье. // А я — любви запретной плод — // в пучине материнских вод // стучусь ножонками в живот, // желаю выйти. // Меняю цепь метаморфоз на цепь событий» («Я не из дома…»).

В книге немного стихотворений, содержащих авторскую рефлексию — собственного имени, например. Такой зигзаг лирического сюжета вошёл в обиход, как известно, с лёгкой руки Марины Цветаевой. Или осмысление своего поэтического творчества. С ним у Климовой связан мотив надежности слов: «Завтра верные выйдут слова из руин или зимних берлог, // из нутра, из дупла и глухого угла — // и глагол, и союз, и предлог», которые опять-таки не условная связка внутри человеческого мира, а порождение космоса, язык, на котором можно при умении и усилии общаться с мирозданием как целым: «Почерк воздуха и воды неразборчив: что хлябь, что твердь?» («Завтра верные выйдут слова из руин или зимних берлог…»). Язык больше, чем средство выражения: «Как многозначно старое вино // и молодая многодетна смоква! // И нам бы, // отпрыскам от общего куста, // в кириллицу играть на поцелуи. // И букве аз быть первой: аллилуйя! // Пока молитва пестует уста» («Между Ангелом и Апостолом»). Положиться можно, впрочем, не только на слова, но и на мир: пусть в нём нет ничего гарантированного и постоянного, зато всё чудесно, хотя пугающе непредсказуемо даже тогда, когда, казалось бы, идёт как всегда: «И страшно, будто некуда идти. // Всё мимо: города и веси, // равнины в беспросветном равновесье. // Лишь бы рассвет в ближайшем поднебесье // не обошёл меня часам к пяти» («Ночь…»).

…Новая искренность?.. Здесь хватает и прежней.

Вера Калмыкова

image_printПросмотр для печати
avatar

Об Авторе: Вера Калмыкова

Вера Владимировна Калмыкова (р. 1967) - поэт, член Союза писателей г. Москвы, кандидат филологических наук, автор монографий и статей по истории искусства, шеф-редактор журнала "Философические письма. Русско-европейский диалог", куратор художественных выставок. Публиковалась в журналах "Арион", "Вопросы литературы", "Дружба народов", "Знамя", "Нева", "Октябрь", "Плавучий мост", "Урал" и др.

Оставьте комментарий