RSS RSS

Вадим СЕДОВ. От Волги до Енисея…

ДУШЕНЬКА

От Волги до Енисея,
от Бога до Моисея,
от Ноя до Одиссея,
от Ямы до Елисея,

от Рака до Водолея,
от Вакха до Апулея,
от Гракха до Галилея,
хвостом кометы Галлея

звенящий след заметая
от Ладоги до Валдая,
от Вологды до Алтая,
от Вычегды до Китая,

сквозь сон, где деревья мёрзнут
в молочном свете луны, и
пути отмеряя вёрсты,
стоят столпы соляные,

за днём вчерашним в погоню
лети в зелёном вагоне,
а даль за окном белёса,
и только гремят колёса,

гремят неправильной дробью,
гремят, как град по надгробью,
над Камой, Двиной и Обью
по образу и подобью

того, что вчера гремело
и глохло, глохло от грома,
как славы былой примеры
из книг, оставленных дома,

стоящих на полке книжной,
ты – мальчик на полке нижней,
другим – не дальний, не ближний,
не нужный, но и не лишний,

не лишний – ну, да и ладно,
не нужный – ну и не надо,
и угольный дым – как ладан,
и грохот – как канонада,

как вечная слава павшим,
как редкая милость к падшим,
как россыпью алых пятен
ложатся осколки ядер,

осколки ядер – в осколки
гвардейского экипажа,
и можно лишь снизу, с полки
кричать в небеса: “Папаша!

К Стадухинскому острогу,
где роют норильский никель,
кто строил эту дорогу?!»
– «Граф Пётр Андреич Клейнмихель,
ду-шень-ка!»

ХАРЬКОВ

Перебирая сумму вместе взятых
надежд, утрат, любовей и забот,
находишь Харьков лет восьмидесятых
с поездками на танковый завод.
И за руку ведёт, не отпуская,
невинный и безжалостный восторг
назад, вперёд, где улица Сумская
торопится на северо-восток,

покрытая какой-то пыльной краской,
толкаясь, пробирается вперёд,
и холодно, а градусник дурацкий
про маленький, но плюс наивно врёт,
и женщина выгуливает дога
на маленькой площадке для собак,
а далее –
потешная железная дорога,
ведущая из парка в лесопарк.

И вот стоишь в коротенькой прихожей
квартиры, где гуляют сквозняки,
светловолосой девушке пригожей
напрасно набиваясь в женихи,
а после – прочь, неловок и нескладен,
немного подгорая от стыда,
ступаешь среди прыгающих градин
туда-куда-туда-куда-туда.

Где чертежи на пожелтевших кальках?
Где круг друзей и ветреных подруг?
Лишь иногда прохладный город Харьков
из памяти выныривает вдруг.
Гвоздик озябших кровяные сгустки
в обветренной руке у продавца,
и снег кружится на Бурсацком спуске,
слегка не долетая до лица.

                  

МАЛЕНЬКИЙ  БОНАПАРТ

Григорианский март. С Эльбы – к Святой Елене.
Маленький Бонапарт вышит на гобелене,
застилающем: даль, волны, пологий берег,
парусник, календарь, контуры двух Америк.

За спиной Австерлиц. Впереди – Ватерлоо.
Сколько легло столиц без единого слова –
за последние сто лёгким орлиным махом
не передать престол. Только рассыпать прахом.

Что не так, мой герой, с вашей геройской спермой,
если каждый Второй столь далеко не Первый,
если как снег на снег, масть не ложится к масти?
Слишком короток век скороспелых династий.

Это – из рода в род. Это снова и снова
вьётся водоворот. Вероятно, в основу
вашего естества лёг вырожденья принцип.
Слабая голова – признак наследных принцев.

Бог тебе в помощь. Ляг. Полночь над тёмной кущей.
Свой вечерний мышьяк выпей на сон грядущий.
Холод. Березина. Канешь в мёртвую воду.
В этой стране зима длится почти полгода.

                

* * *

Жил на свете рыцарь бедный,
рыцарь бедный, всадник медный,
царь ничтожий, Божий раб.
Он и сгинул бы, бесследный,
не случись ему арап.

Волю выполнив Господню,
тот явился, и едва
за спиной осталась сходня –
прыг да скок искать слова.

Что сберёт усердный прадед,
бойкий правнук резво тратит:
шмель пускается в полёт,
скочет Белкин тёмным лесом,
почерк мелким вьётся бесом,
белка песенки поёт.
В них и честь тебе, и слава,
Ниеншанц, Кроншлот, Полтава,
низкий берег, невский лёд.

Не земля в прирост отчизне,
но язык как корень жизни
меж змеёю и конём,
он же есть, помыслив точно –
не словарный свод, но то, что
станет сказано на нём.

Вот урок земным владыкам:
в помышленье о великом
снаряди торговый флот,
пришвартуйся, и по трапу
разреши сойти арапу,
да дождись с него приплод.

                 

* * *

Взяв с севера верный курс,
идёт среди звёздных брызг
подводная лодка «Курск»
в затопленный город Крымск.
В расставленной западне
под толщею темноты,
у неба на самом дне
не слы́шны её винты.

Прозрачен бесплотный груз,
и нет корабельных крыс.
Подводная лодка «Курск»
торопится в город Крымск,
к оставшимся за бортом,
набрав самый полный ход.
И след за каждым винтом
мерцает который год.

По нам не прочтут молитв.
Оркестр не сыграет туш.
Затихнет и отболит.
Спасение наших душ,
вся наша любовь и грусть
на кладбище субмарин –
подводная лодка Русь,
затопленный Третий Рим.

  
ТРИ ПАСХИ

Есть глиняная Пасха водоносов.
Её придумал Навуходоносор
для отдыха усталых праотцов:
окороков лоснящиеся глыбы,
бутыли сладких вин, хлеба и рыбы.

Есть грифельная Пасха мудрецов:
до точек доведённая особых,
в ней точию всехитрость неземна –
ни празднословий и ни разносолов,
ни жгучести горчичного зерна.

Есть Пасха детская. Она восходит сразу
от образа, от золотого среза
к бесстрашию, к отказу наотрез,
до сердце-не-биения, до спазма,
и слышно, сколь созвучны – Спас и Пасха,
и Крест пресуществляется в Воскрес.

image_printПросмотр для печати
avatar

Об Авторе: Вадим Седов

Вадим Седов родился в 1961 году в Москве. Окончил Московский автомобильно-дорожный институт, по образованию – инженер-механик. Стихи публиковались в журналах «Новая реальность», «Белый ворон», «Стороны света», «Аврора», «Формаслов». Участвует в редколлегии журнала «ДК». В издательстве «Стеклограф» готовится к выпуску первая книга стихов.

Оставьте комментарий