Владислав КИТИК. В снежной перспективе

РОЖДЕСТВЕНСКОЕ

Наверное, таким и быть должно
Рождение звезды: в приделе дома,
В тепле, под золотистый хруст соломы,
Где перспективой ночи и объемом
Пространства увеличено окно.
Всех рассуждений мудренее утро,
Верстак рабочий, кухонная утварь,
Нить провиденья и веретено,
Крик петуха и блеянье овечье.
Насущный хлеб и слово человечье,
В котором Божье распознать дано,
Едва ли приближаясь к пониманью
Его значенья, как и в дни, когда
Открылся миру в сонном бормотанье
С улыбкой, озаряющей уста,
Еще младенец, но уже – звезда.

 

* * *
Так и замышлялось a priori, –
До созданья жизни многотомной…
Счастье – это утреннее море,
Потому прозрачно и огромно,
Потому загадочно и робко,
Тяжелей разлуки, легче пены,
И не ропщет, но скрывает рокот,
И рокочет, но поёт Сиреной.
Море – это полное собою
Утреннее счастье просыпаться.
Набираешь пригоршню прибоя…
А вода уходит между пальцев.

 

* * *
Всё есть в Одессе – только не зима,
Дожди отвергли версию пороши,
И Дед Мороз под зонтиком в галошах
Разносит праздник в ждущие дома.

Не дай-то Бог ревнивым холодам
Вмешаться в жизнь доверчивой природы
И леденцовым глянцем гололёда
Покрыть булыжный доступ к площадям.

Но в радость даже эта грусть, пока
Она рядится в образ прежних грабель, –
Легко соотнести со стуком капель
И ритм шагов, и вздохи маяка.

Не гавань – а морской гостиный двор,
Где – корабельной саги отголоски,
И пароходик смалит папироску,
И держит путь волне наперекор.

Но в радость даже тайна впереди,
И то, что мир и море пахнут ёлкой,
И якорек у борта – как наколка,
Что сделал боцман слева на груди.

И в том, что – водевильный брадобрей,
Гуляет ветер в голове каштана,
И на бульваре мокром и туманном
Старушка в буклях кормит голубей.

 

* * *
…И, наконец, влюбиться в феврале,
Сказать, что певчий альт не лучше кашля,
Признать, что я живу не на земле,
А где живу, там нет меня пока что.

Тех дольних мест не знает обиход
Провинциальных тем в размер газеты.
Но в гороскоп врывается комета.
Тогда огнем становится полет.

Ты смотришь вслед и говоришь: «Пока…».
Отныне время есть одно – любое.
Вновь журавли уходят в облака,
Где лебеди прощаются с любовью.

 

* * *
Велением луны крахмальной
Грохочет поезд по «железке».
Он опьянен дорогой дальней
Под консонанс дверного плеска

И форс-мажор в колесной гамме.
Подчеркнутый полночной сажей.
Сказался встречный снег – снегами,
Мелькание платформ – вояжем.

Под ликом выцветшей иконки
Закончили противоборство
Сюжет, закрученный воронкой,
И зимний праздник чудотворства.

На день Святого Николая
Всё обретало равновесье:
И темень в окнах нежилая,
И то, что высказан не весь я,

И что не обделен годами,
Что жить могу не безупречно,
И об одной прекрасной даме
Мечтать до станции конечной.

 

НОВОГОДНЕЕ

Куда бегут бегущие огни?
И от кого? Кто гонится за ними?
И кто им дал стремительное имя
Чтоб подмигнуть в ответ могли они?

Но с той подачи, с легкой той руки
Все в отсветах и красных, и зеленых,
Мерцают фиолетовые клены,
И розов лед, сквозь юности очки

Увиденный в цветные холода.
А огоньки стараются, как пчелки.
Вот доберутся до макушки елки,
А дальше? Дальше им бежать куда?

И если все исчезновенье, путь
Начав, сверкая пятками, вприпрыжку,
Пусть огоньки бегут без передышки,
Подшучивая и дразня чуть-чуть.

 

* * *
Расстоянья  кривулины.
Электричка покурена,
Все огни – уходящие.

Есть одно настоящее,
Разделенное стансами.

Вдруг выходишь на станции.
Чуть морозцем прихваченной,
Лишь тебе предназначенной.

… Чтоб увиделась рядышком
Прежней, – суженой-ряженой,

Где костер был черешневый.
… Ты Снегурочкой вешнею
В синеве пролетающей
Показалась  нетающей.

 

* * *
Глянешь в форточку – словно занозы
Колют щеки. И студит во рту.
Будешь вновь обжигаться морозом
И далекую торить версту.

Так в тепле разомлевшие стены
Вдруг напомнят о снежной тропе.
От себя уходя, неизменно
Ты приходишь к другому себе.

И поскольку уже невозможно
Изменить, что дано на роду,
Повернешься, дохнешь осторожно
И продышишь сердечко во льду.

 

* * *
Я к стеклу холодному приник.
Сыплет снег. Буксует грузовик.
Как белки осатаневших глаз,
Крутятся колеса.
Напоказ
Дворники под ширканье лопат
Чудеса природы матерят.
Дома тихо. Полка книг, на ней
Щурится на свет Хемингуэй
В свитере  из черно-белых лет.
Мама берегла его портрет.
Став на миг изображеньем, впредь
Только снимок может не стареть.
Скрылся, пережив дорожный тик,
В снежной перспективе грузовик.
Мостовую продолжает взгляд,
Удлиняет сутки снегопад,
Покрывает город белизна,
Притворившись продолженьем сна.
Вот и я случайно жизнь продлю
Тем, что и такой её люблю.

 

РОЖДЕСТВЕНСКОЕ

Наверное, таким и быть должно
Рождение звезды: в приделе дома,
В тепле, под золотистый хруст соломы,
Где перспективой ночи и объемом
Пространства увеличено окно.
Всех рассуждений мудренее утро,
Верстак рабочий, кухонная утварь,
Нить провиденья и веретено,
Крик петуха и блеянье овечье.
Насущный хлеб и слово человечье,
В котором Божье распознать дано,
Едва ли приближаясь к пониманью
Его значенья, как и в дни, когда
Открылся миру в сонном бормотанье
С улыбкой, озаряющей уста,
Еще младенец, но уже – звезда.

 

* * *
Так и замышлялось a priori, –
До созданья жизни многотомной…
Счастье – это утреннее море,
Потому прозрачно и огромно,
Потому загадочно и робко,
Тяжелей разлуки, легче пены,
И не ропщет, но скрывает рокот,
И рокочет, но поёт Сиреной.
Море – это полное собою
Утреннее счастье просыпаться.
Набираешь пригоршню прибоя…
А вода уходит между пальцев.

 

* * *
Всё есть в Одессе – только не зима,
Дожди отвергли версию пороши,
И Дед Мороз под зонтиком в галошах
Разносит праздник в ждущие дома.

Не дай-то Бог ревнивым холодам
Вмешаться в жизнь доверчивой природы
И леденцовым глянцем гололёда
Покрыть булыжный доступ к площадям.

Но в радость даже эта грусть, пока
Она рядится в образ прежних грабель, –
Легко соотнести со стуком капель
И ритм шагов, и вздохи маяка.

Не гавань – а морской гостиный двор,
Где – корабельной саги отголоски,
И пароходик смалит папироску,
И держит путь волне наперекор.

Но в радость даже тайна впереди,
И то, что мир и море пахнут ёлкой,
И якорек у борта – как наколка,
Что сделал боцман слева на груди.

И в том, что – водевильный брадобрей,
Гуляет ветер в голове каштана,
И на бульваре мокром и туманном
Старушка в буклях кормит голубей.

 

* * *
…И, наконец, влюбиться в феврале,
Сказать, что певчий альт не лучше кашля,
Признать, что я живу не на земле,
А где живу, там нет меня пока что.

Тех дольних мест не знает обиход
Провинциальных тем в размер газеты.
Но в гороскоп врывается комета.
Тогда огнем становится полет.

Ты смотришь вслед и говоришь: «Пока…».
Отныне время есть одно – любое.
Вновь журавли уходят в облака,
Где лебеди прощаются с любовью.

 

* * *
Велением луны крахмальной
Грохочет поезд по «железке».
Он опьянен дорогой дальней
Под консонанс дверного плеска

И форс-мажор в колесной гамме.
Подчеркнутый полночной сажей.
Сказался встречный снег – снегами,
Мелькание платформ – вояжем.

Под ликом выцветшей иконки
Закончили противоборство
Сюжет, закрученный воронкой,
И зимний праздник чудотворства.

На день Святого Николая
Всё обретало равновесье:
И темень в окнах нежилая,
И то, что высказан не весь я,

И что не обделен годами,
Что жить могу не безупречно,
И об одной прекрасной даме
Мечтать до станции конечной.

 

НОВОГОДНЕЕ

Куда бегут бегущие огни?
И от кого? Кто гонится за ними?
И кто им дал стремительное имя
Чтоб подмигнуть в ответ могли они?

Но с той подачи, с легкой той руки
Все в отсветах и красных, и зеленых,
Мерцают фиолетовые клены,
И розов лед, сквозь юности очки

Увиденный в цветные холода.
А огоньки стараются, как пчелки.
Вот доберутся до макушки елки,
А дальше? Дальше им бежать куда?

И если все исчезновенье, путь
Начав, сверкая пятками, вприпрыжку,
Пусть огоньки бегут без передышки,
Подшучивая и дразня чуть-чуть.

 

* * *
Расстоянья  кривулины.
Электричка покурена,
Все огни – уходящие.

Есть одно настоящее,
Разделенное стансами.

Вдруг выходишь на станции.
Чуть морозцем прихваченной,
Лишь тебе предназначенной.

… Чтоб увиделась рядышком
Прежней, – суженой-ряженой,

Где костер был черешневый.
… Ты Снегурочкой вешнею
В синеве пролетающей
Показалась  нетающей.

 

* * *
Глянешь в форточку – словно занозы
Колют щеки. И студит во рту.
Будешь вновь обжигаться морозом
И далекую торить версту.

Так в тепле разомлевшие стены
Вдруг напомнят о снежной тропе.
От себя уходя, неизменно
Ты приходишь к другому себе.

И поскольку уже невозможно
Изменить, что дано на роду,
Повернешься, дохнешь осторожно
И продышишь сердечко во льду.

 

* * *
Я к стеклу холодному приник.
Сыплет снег. Буксует грузовик.
Как белки осатаневших глаз,
Крутятся колеса.
Напоказ
Дворники под ширканье лопат
Чудеса природы матерят.
Дома тихо. Полка книг, на ней
Щурится на свет Хемингуэй
В свитере  из черно-белых лет.
Мама берегла его портрет.
Став на миг изображеньем, впредь
Только снимок может не стареть.
Скрылся, пережив дорожный тик,
В снежной перспективе грузовик.
Мостовую продолжает взгляд,
Удлиняет сутки снегопад,
Покрывает город белизна,
Притворившись продолженьем сна.
Вот и я случайно жизнь продлю
Тем, что и такой её люблю.