УТРЕННЯЯ МОЛИТВА
Недостижимый отец, когда мы были
изгнаны из рая, ты создал
копию, место, чьё отличие
заключалось в его назначении: 
преподать нам урок; в остальном –
полное сходство: красота там и здесь,
красота без изъяна. Одно неясно:
в чем состоял урок? Предоставленные
самим себе мы изнуряли друг друга. Настали
беспросветные годы; поочерёдно
мы трудились в саду; слёзы
наполнили наши глаза когда
лепестки затуманили землю –
темно-красные, нежно-розовые…
Мы не думали о тебе,
кому должны были поклоняться.
Мы просто знали: человек не может любить
только то, что отвечает любовью.

ЛАМИУМ

Если у вас холодное сердце, вы живете
так, как живу я, стелясь по камням,
в тени громадных клёнов.

Солнце едва касается меня.
Ранней весной оно восходит, далёкое.
Затем появляются листья и заслоняют его. Я ощущаю
как оно поблескивает сквозь них, рассеянно,
словно некто, постукивающий ложечкой по бокалу.

Живущим нужен свет,
но не в равной мере. Некоторые из нас
излучают собственный: серебристый лист –
словно нехоженная тропа, озеро
серебра во тьме под нависшими клёнами.

Но вы знаете это.
Вам и другим, кто полагает,
что живет ради истины и, возможно, любви,
знаком этот холод.

КОНЕЦ ЗИМЫ

Над застывшим миром вскрикнула птица,
проснушись в одиночестве среди чёрных ветвей.

Вы хотели родиться; Я позволил вам родиться.
Разве когда-либо моя печаль
препятствовала вашим желаниям?

Стремящиеся вперёд,
туда, где свет перемешен с тьмой,
жаждущие ярких ощущений,

как если бы вы были новым существом,
желающим выразить себя,

полные жизни, полные блеска,

ни на миг не задумывающиеся о том,
чего это будет вам стоить,
не способные понять, что мой голос
есть нечто отличное от вас самих –

в другом мире вы не услышите его
вновь с такой ясностью,
как в зове птицы, или в крике ребёнка,

не отчетливое звучание, но только
неотступное эхо,
значение которого: прощай, прощай…

одна непрерывная нота,
связывающая нас друг с другом.

САД

Я не смогу сделать это снова,
даже смотреть невыносимо…

В саду под дождём
юная пара сажает
горошек на грядке, как если бы
ничем подобным никто не занимался,
не сталкивался с трудностями
и не преодолевал их.

Они не могут видеть себя,
в свежей грязи, начавшие
без всякого плана;
бледно-зелёные холмы поодаль покрыты цветами.

Она хочет остановиться,
он хочет довести до конца
работу, разделаться с этим.

Вот она коснулась его щеки
в знак примирения, пальцами
холодными от весеннего дождя;
в редкой траве вспышки пурпурного крокуса –

даже сейчас, в самом начале любви,
движение, которым она убирает руку,
таит в себе прообраз прощания,

но они думают,
что не стоит придавать значение
мимолётному жесту.

ПОЛЕВЫЕ ЦВЕТЫ

Что вы сказали? Вы хотели бы
жить вечно? Другие ваши идеи
столь же притягательны? Определенно,
вы не замечаете нас, не слышите нас,
на вашей коже
солнечные пятна, пыльца
желтых лютиков, Я обращаюсь
к вам, глядящим поверх
высокой травы, трясущим
своей погремушкой:
о душа! душа! Сколько можно
вглядываться в себя? Одно дело –
презрение к людям, но почему
пренебрегать обширным
лугом? Куда устремлёны ваши взоры,
скользящие над головами лютиков?
Убогое представление о небесах: отсуствие
изменений. Лучше чем на земле? Что
можете знать об этом вы, затерянные среди нас,
не укорененные ни здесь, ни там?

ДВЕРНОЙ ПРОЁМ

Я хотела быть неподвижной
в мире, который всегда в движении,
не в разгаре лета, но чуть раньше,
когда появляются первые бутоны
и прошлого не существует –

не в опьяняющем разгаре лета,
но поздней весной: трава
на краю сада еще не встала в полный рост,
тюльпаны не распустились –

словно ребенок застывший в дверном проёме, следящий
за теми, кто рискнул быть первым,
собранный, настороженный
неудачами других, их нерешительностью,

с неколебимой уверенностью в себе,
готовясь победить слабости,
не уступить… время,

предшествующее цветению, эпоха могущества

прежде появления дара,
прежде обладания.

ВЕЧЕРНЯЯ МОЛИТВА

Ты думал, мы не знаем, но мы знали:
дети знают это. Не отворачивайся –
   мы научились
лгать, чтобы умиротворить тебя. Я помню
солнечный день ранней весной, берег реки
усыпанный барвинком. Я помню
мы с братом лежали на лугу, касаясь друг друга.
Не отворачивайся; мы пытались забыть,
чтобы утешить тебя. Мы подражали тебе, повторяя
условия нашего наказания. Я помню
немногое, смутно: обман начинается
с забывчивости. Я помню цветы,
росшие под боярышником, чашечки
диких гиацинтов. Не всё, но достаточно,
чтобы знать – ты существуешь: кто ещё мог посеять
недоверие между сестрой и братом как не тот,
кто извлёк из этого пользу, к кому, одинокие, мы обратились?
Кто еще мог завидовать прочности наших уз настолько,
чтобы нас уверять, что не землю,
а небеса мы теряем.

ЗАКАТ

Я радуюсь, когда слышу
твой голос, обращенный ко мне
даже в минуты отчаяния; я печалюсь,
что не могу ответить
на доступном тебе языке.

У тебя нет доверия к речи,
поэтому прибегаешь
к символам, хотя
их точное толкование тебе недоступно.

И все же твой голос достигает меня,
и я всегда отвечаю,
мой гнев проходит,
как проходит зима.. Мой отклик
должен быть очевиден для тебя
в дуновении летнего вечера
и в словах, что становятся
твоим собственным ответом.