Сергей ШУЛАКОВ. Хуже мы всех прочих. Две ипостаси Гоголя. Беседа с литературоведом Анной Евтихиевой -

Анна Сергеевна Евтихиева – кандидат филологических наук, специалист в области русского языка и литературы, преподает в МГУ им. Ломоносова. Лауреат Международного литературного форума «Золотой Витязь» и премии «Имперская культура». В работе «Два облика Гоголя. Мистические искания автора «Мертвых душ» и его влияние на развитие русской литературы в работах авторов русского зарубежья» Анна Евтихиева анализирует суждения писателей и литературоведов, в эмиграции обратившихся к фигуре Гоголя. Некоторые из них говорили о Гоголе-породителе «ночного сознания» русской литературы «Для одних Гоголь стал “чертом, выгнанным за что-то из ада”, магом, чье безблагодатное волшебство стало черным, лицемером, взвалившим на себя миссию поучать других, или даже просто душевнобольным, – говорит автор – другие видели в нем человека, искренне стремившегося достичь духовной чистоты, пытавшегося бороться со страстями, писателя, как никто другой осознававшего необходимость воцерковления искусства, пророка православной культуры

– Анна Сергеевна, вы указываете на мнение В.Н. Ильина о том, что Гоголь обладал гипертрофированным чувством зла, и область положительных понятий, может быть, была ему недоступна. Как, по-вашему, повлияла сама обстановка, в которой работали исследователи-эмигранты – крах православной империи, личные несчастья – на их мнение о «темной стороне» творчества Гоголя?

– Вопрос непростой… Может быть и не столько из области философии, сколько из нейрофизиологии, в том смысле, что невероятно сложно до конца определить, как именно внешние события влияют на наш мозг, нервные клетки, и насколько объективны мы в своих реакциях и оценках… Да и можно ли вообще здесь говорить о какой бы то ни было объективности, если речь идет о личных переживаниях…все мы так или иначе находимся под гнетом собственных страданий и сомнений, думаю, что если человек переживает трагедию, надлом, вряд ли он может отстраненно и непредвзято судить о жизни вообще, а в искусстве, в литературе особенно, возможно как раз и ищет каких-то созвучных горестных нот…И в связи с этим мне кажется, что прав Б. Зайцев, восклицавший «Не было в Гоголе никакого благополучия! Или спасение, или гибель. И надо сказать, ужас гибели непомерно велик». Уже сколько было сказано и написано о том, какими невосполнимыми потерями обернулась для нас революция 1917 года, в области культуры особенно, пережить невероятное, непосильное испытание тяжело и страшно человеку вообще и человеку творческому, писателю, философу, насколько мучительно видеть и понимать, что все сделанное тобою и веками до тебя вдруг бессмысленно летит в тартарары, оказывается ненужным и даже объявляется вредоносным и опасным. Каково было именно деятелям культуры, убежденным в том, что культура истинная, по сути своей, должна быть глубоко созидательна, способствовать укреплению мира и физического и духовного, а когда на глазах этот мир разрушался.. Мы можем только отдаленно представить себе эти «окаянные дни», как это было, по книгам, воспоминаниям, а что на самом деле тогда происходило в душе людей мы можем только догадываться. Да, думаю, что атмосфера определенным образом на восприятие влияла…

– Некоторые из авторов, чьи исследования вы приводите, считают, что не будь Гоголя, русская литература пошла бы по другому, пушкинскому, праздничному и яркому, и при этом, конечно, глубокому, направлению. Вы верите в то, что хватило гениального, но единственного Николая Васильевича Гоголя, чтобы изменить вектор развития такой мощного явления, как русская литература?

– Вот сразу хочется вспомнить слова А. Пушкина, о том, что если несчастье – лучшая школа, то счастье – лучший университет. Пушкин – солнце русской поэзии, пусть и трагически закатившееся, Гоголь совсем иной и это замечательно, он и ироничен и по-своему жизнерадостен, красочен, но, я бы сказала, более осознанно трагичен, что ли… вспомним, как он говорил о том, что если мы и видим что- то забавное, смешное, то стоит задержаться – и смешное сразу обернется грустным… Ведь по мере духовной и творческой эволюции, все написанное им как-то все более и более подходило под определение поэзии, данное И.А. Буниным: «боль крестных ран». Думаю, задача Гоголя, христианская, творческая была во многом в том, чтобы призвать человека к покаянию, насмешкой ли, прямой проповедью – посыл один: остановись, задумайся, осознай, кто ты есть перед Богом, не живи надеждой и иллюзией, что ты примерный христианин и изменись, пока не пришел настоящий Ревизор. Собственно для этого и была задумана такая долгая сценическая пауза в конце комедии. Начнем говорить о праздничности и яркости – через несколько ходов придем к рассуждениям о проблеме положительного образа и идеала в искусстве – это уже вопрос ко всем писателям и поэтам, да и не только к литературе: почему положительный образ в искусстве так часто такой искусственный, ходульный, сусальный, неубедительный, а зло и порок не лишены известного обаяния…О чем, кстати, предупреждал Николай Васильевич: страшно, не то, что показывают зло, а что его выставляют в привлекательном виде… Конфликт – основа любой драмы, а с положительными персонажами он возможен ли? И не случайно именно трагедия с античных времен считалась жанром высшим, в отличие от комедии. Даже в фольклоре мы видим, что праздник и радость выражается скорее в танце, а вот грусть-печаль уже рождает песню, воплощается не в движении, а в слове…

Мог ли он один изменить вектор развития русской литературы? Думаю, что здесь будет уместным, как это ни странно, сравнение с научным открытием. Для того, чтобы ученый пришел к нему, нужна долгая незаметная и кропотливая работа его соратников… Так вот и творчество Гоголя во многом было подготовлено секулярным 18 веком, состояние русского общества и вообще христианского мира в целом. Но все же для меня именно Гоголь – пожалуй первый признанный гениальный художник, который столь серьезно решает вступить на путь нравственного совершенства, так бесстрашно и откровенно заглядывает в бездну собственной души и не боится говорить о своих пороках, начинает с себя, с устроения «внутреннего хозяйства». В связи с этой темой мы чаще вспоминаем Льва Толстого, его исповедальность, самобичевание, откровенность, порой отталкивающую, мучительные поиски себя в Боге и Бога в себе, рассуждения о возможном соответствии евангельских истин и земного пути конкретного человека. Бесконечный мучительный поиск той самой внутренней гармонии духа, которая и есть счастье, как позже определил Ф.М. Достоевский. Так вот, в начале этого пути в русской литературе стоял Гоголь, все творческие и человеческие силы которого были направлены на то, чтобы его плоть, душа, дух, соответствовали тем истинам, которые он проповедовал в художественном слове, и он очень остро, болезненно, с какой-то непосильной, на мой взгляд, ответственностью переживал именно духовную слепоту своих современников, его фраза о том, что дьявол уже без маски вступил в этот мир – это же отчаянный глас вопиющего в пустыне… Эти призывы и предостережения не были поняты даже близкими по духу людьми, Гоголя обвиняли и в излишнем менторстве, и в высокомерии. До какой степени возможно несоответствие между тем, кто ты есть в морально-нравственном отношении, и тем, что ты пишешь, чему ты учишь, что ты несешь в мир своим словом… Нам хочется разделять художника и его творения, думать, что его произведения не есть отражение личного мира и даже душевного состояния. И действительно, можно ими восхищаться , но, как правило, подробностей житейских лучше не знать, тут заповедь «не сотвори себе кумира» нам в помощь. Хотя есть и другие слова: «По плодам их узнаете их»… Мы зачастую воспринимаем художника «по-ахматовски»: «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда», так вот вернувшись к гоголевскому выражению «внутреннее хозяйство», скажем, что его задачей было вымести этот сор… На мой взгляд, Гоголь был уверен в том, что если уж писатель ставит перед собой задачу нести в мир истину, высокую правду, призывать человека к преображению и самосовершенствованию, то и сам он, владеющий словом, а для православного писателя особенно значима евангельская фраза «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог », так вот именно писатель и должен в первую очередь обладать особой духовной крепостью и чистотой, чтобы отстаивать правду, иначе она и не будет услышана. Во многом именно об этом гоголевская повесть «Тарас Бульба»: казаки вроде бы и борются за святые узы товарищества, за Родину, православную веру, но ведь что мешает им побеждать? Их земные страсти, слабость духа и тела: привязанность к вещам, к женщине, к вину и т.п. Не в том дело, что идеалы ложные или слишком уж недостижимые, хотя идеал и должен быть таким, а рыцари недостойные…Сознательный отказ Гоголя от писательского дара, сожжение «Мертвых душ» – это и был, по-моему, выбор другого пути. Слишком много сил уходило на служение искусству, слишком невелика была отдача, люди не слышали и не понимали, а обретая мир в себе, спасая себя, спасаешь и тех, кто вокруг себя… Возможно, именно это и было главной целью Гоголя.

– Как вы указываете, К. Мочульский предполагал, что не будь Гоголя, в нашей литературе воцарился бы «вечный Майков и бесплодие». Не представляется ли вам, что лучше вечный Майков и необязательное бесплодие, чем логичное завершение гоголевского вектора – «евангелие» от Толстого, секта имени Льва Николаевича, смущение массового читателя и его последствия? Не хочется ли вам, чтобы литература хоть и обязанная подтверждать обещание жизни вечной и подталкивать человека к ее достижению, еще и помогала бы жить земной жизнью, могла поддержать, позволить глотнуть свежего воздуха?

– Для меня Гоголь и Толстой все же антагонисты. Путь Толстого – в большей степени борьба, вызов, переиначивание, даже и богоборчество, сомнение в евангельских истинах, Толстой ощущал себя своеобразным соперником Бога по творчеству, в то время как гоголевская стезя – это смирение, в конечном счете осуждение своей морально-пророческой позы, покаяние… Условного говоря, Николай Васильевич пытался вести человека к Богу, а Лев Николаевич увести от Бога к себе… Поэтому соглашусь с Б. Зайцевым, который писал, что «толстовский путь бесповоротно кончен, гоголевский может быть продолжен». А что касается вдохновляющей поддержки литературы – так это бесспорно, угнетать не должна ни в коем случае. Призыв Н.А. Некрасова «сеять разумное, доброе, вечное» относится и к писателям, он уже порядком подзабыт и потому перестал быть банальным, да, собственно, между банальностью и истиной граница довольно размытая, так что можно его и процитировать. И почему-то вспомнился мне шукшинский Егор Прокудин, который так жаждет радости, думает, что заслужил ее по праву, нагрешил, искупил, настрадался – и вот теперь «душа просит праздника», а праздника –то нет. И интуитивно он понимает, что ликовать угнетенная душа не может, он пытается начать новую правильную жизнь, едет к брошенной матери, ему надо сбросить груз грехов и только тогда, постепенно, душа обретет покой и будет способна радоваться. В этом смысле гоголевский призыв – это как раз призыв к радости, к гармонии духовной, легкости и свободе, единению с Богом, с миром, но все это возможно только при условии покаяния и очищения, только так человек и может достичь той радостной свободы, которую и дает ему вера: свобода от греха, свобода выбора, свобода от необходимости совершать зло, иначе говоря.

– В работе «Пасхальность в поэтике Гоголя» профессор Есаулов объясняет явные противоречия в художественной прозе классика: «Сочетание “римского” и “славянского” элементов в именах героев (Хома Брут, Тиберий Горобець) можно истолковать как контоминацию католичества и православия в пределах одной личности»; отражение в зрачках ведьмы позлащенных куполов киевских церквей на рассвете – «скрытое взаимодействие высших сил… ставшее “открытием” для персонажа… свидетельствует о качественно новой ступени апостасии». Не чувствовали авторы русского зарубежья, в том числе лица духовного звания, в своей собственной судьбе исполнения гоголевских пророчеств, последствий отступления от Бога, которому ужасался Гоголь: «Все глухо, могила повсюду. Боже! Пусто и страшно становится в Твоем мире!» – и проч.

– Мир, как известно, во зле лежит… Революция для многих и была торжеством Антихриста, сбылись, наверное, пророчества не только Гоголя и Достоевского, ведь Гоголь говорил: «Старайтесь больше видеть во мне христианина и человека, чем литератора», как для христианина, мне кажется, особенно значим был для него завет «помни страх смертный и не согрешишь» и слова из Екклесиаста: «Веселись юноша…, но помни, что за все это Господь приведет тебя на Суд». То, что земные испытания и несчастья посылаются в наказание за грехи человеку, который вроде бы и знает, как правильно жить, но сил в себе не находит, «что хорошего хочет делать – не делает, а что плохого не хочет делать – делает», так это многим людям понятно в теории и без гоголевских пророчеств. Некий замкнутый круг или своеобразная роковая предопределенность. Сейчас не вспомню, кто из античных авторов восклицал «Что мне делать, о Боги, ничему не учатся люди», да и кто только потом этим словам не вторил. Да, русская эмиграция, во всяком случае многие ее представители, свои мытарства и лишения, и революцию в целом воспринимала как возмездие, кару за грехи и богоотступничество в том числе…То , что писатель настоящий всегда и пророк – а как может быть иначе? Мне кажется, человеку, владеющему словом, действительно многое открыто, и он по-особому воспринимает и оценивает мир, безусловно, а Слово вообще самый мощный инструмент воздействия, потому и Господь пришел к человеку через слово, через жанр литературный- притчу… Не через музыку, не через живопись, не через танец…

– Анна Сергеевна, в своем исследование вы говорите о том, что связь Булгакова с Гоголем очевидна как в прозе, так и в драматургии: их роднит «…ощущение повседневного присутствия зла, вмешивающегося зримо и незримо в деятельность человека и готовящего его гибель (от Воланда и его шайки – до мистического жильца в Зойкиной квартире)». Не простирается ли влияние Гоголя через Булгакова дальше – или по кругу? – на массовую культуру? Уважаемый шекспировед, профессор МГЛУ, переводчица Марина Литвинова в книгах о Гарри Поттере злого мага Волдеморта назвала Волан-де-Мортом, разве что на Патриарших прудах на скамейке не сидел, то же касается и некоторых других героев Дж. Роулинг…

– Трудно сказать, движение это по кругу, или по апокалиптической прямой… Между Гоголем и Булгаковым стоит и Алексей Толстой, его дьявольская шайка, граф Калиостро… Опять же, тема древняя, вечная, о персонификации зла… тут и Де Гевара, и Лесаж, и Гете…Оно приходит в мир всегда в как минимум интригующем и загадочном обличии, иначе бы мы его испугались и уж точно дел с ним иметь не стали. Нечистый вроде как и слышит быстрее и знает о твоих нуждах и помогает эффективнее… Опять повторю слова Гоголя о том, что страшно не то, что изображают зло, а что представляют его в привлекательном виде. У Гоголя, в отличие от Булгакова и А. Толстого, обаятельных злодеев не припомню… И все же Гоголь и Булгаков и А. Толстой художники и гуманисты величайшие в этом. Их бесы всегда являются человеку не в совсем уж обычном виде и, скажем так, у них всегда какая-то внешность запоминающаяся, интересная, таинственная, способности паранормальные. Это притягательно, но и настораживает… соответственно и бдительность, чуткость и способность к распознаванию зла обостряется. Как минимум человек начинает подозревать, что здесь что-то нечисто… Но, как правило, в ловушку все равно попадает. А ведь в обычной жизни самое настоящее и очевидное зло воплощается и без всякого романтического и мистического флера, обычными людьми и деяния их очень хотелось бы считать выдумкой и страшной фантазией, но, увы…

– Недавняя кинотрилогия, разбитая на сериал – «Гоголь. Начало», «Гоголь. Вий» и «Гоголь. Страшная месть» Николаю Васильевичу, скорее всего, не понравилась бы. Как по-вашему, в современных условиях само обращение к Гоголю в пространстве молодежной массовой культуры хорошо или дурно?

– Думаю, что никак… По сути сериал и к Гоголю, и к его произведениям, имеет весьма условное отношение, судьба, к сожалению, многих произведений в эпоху так называемого пост-постмодерна, когда ничего своего нового и самостоятельного придумать, кажется, невозможно, поэтому чужое искажается до неузнаваемости, фабула гоголевская переиначена и от его замысла, идей, сложнейших ассоциаций – а передать это в кино хотя бы в минимальном приближении вполне посильная задача для профессионалов, так вот от всего этого в сериале, на мой взгляд, нет и следа.

С трудом себе представляю, что кто-то из молодых людей после просмотра сериала подумает: дай-ка я почитаю Гоголя… Ведь основные сюжетные ходы раскрыты, интрига разрушена, авторы сериала скорее «спойлернули», в данном случае воспользуюсь молодежным жаргоном…У зрителя не читавшего сложится впечатление, что он уже имеет об этих повестях представление, в этом смысле сериал скорее отпугнет потенциального читателя. Ради интереса спросила у своих студентов, как им этот сериал, получила ответ «да ничего, можно один раз посмотреть, только не надо думать, что это имеет отношение к Гоголю». Хорошо может быть только в том смысле, что любое упоминание, даже в отрицательном контексте- это лучше, чем замалчивание. Надеюсь, что тех, кто захочет после просмотра все же почитать Гоголя, ждет немало удивительных и радостных открытий. Вообще я бы добавила, что экранизация всегда довольно далека от самого произведения, есть более удачные, есть менее, но ведь ХХ век убедил нас в том, что значительная часть художественной литературы вообще не нужна…Сейчас попробую пояснить: то, что сводится к сюжету, к фабуле, пусть даже затейливой, что можно без потерь превратить в кино – вот такие книги зачем читать? Возможно со мной многие не согласятся, но в тексте мы ищем не только событийную канву, есть еще художественный образ, авторский стиль, поэтика, его язык, его личность, его замысел, который может быть и глубже и сложнее, чем режиссерский, а кино всегда навязывает именно режиссерское восприятие, литература – искусство слова, кино решает другие задачи и совсем другими методами и приемами. Так вот в этом смысле Гоголь – литература высшей пробы, любая экранизация его будет вторичной и чтение не заменит.

– Писатель и литературовед Владислав Отрошенко, много занимавшийся Гоголем, в одном из интервью рассказал мне о поисках выбранного им места из его переписки с властями, Гоголь подал Николаю I прошение о выдаче паспорта, такого, чтобы перед этим паспортом «склонялись все народы Европы». «Я подумал: ведь должен быть ответ, ведь канцелярия работала исправно, – рассказал Владислав Отрошенко. – Долго искал, пока не нашел ответ министра двора Адлерберга. Он пишет в том смысле, что, – милостивый государь, император просил уведомить, что таковых паспортов у нас никогда и никому не выдавалось. Но чувствуется, что такой документ, теоретически, мог бы быть составлен. Это архетип великого паспорта. Гоголь хотел получить такой паспорт, который мог бы предъявить апостолу Петру». Не кажется ли вам, что Гоголь, в некоторой степени, и сам писатель зарубежья, все же признавал за Россией некую особую роль в мире?

– Уж в любом случае жить с ощущением величия собственной державы и верой в могущество своего царя куда приятнее, чем наоборот… Вместе с тем, хочется мне видеть в такой просьбе гоголевскую иронию и даже некий художественный ход… Ведь Николай Первый сознательно выполнял миссию не просто русского, но именно православного царя, защитника Европы от антихристианских революционных настроений, поэтому и польский мятеж был подавлен, и в Австро-Венгрию русский корпус отправлен, но в первую очередь Николай мыслил себя защитником православных братьев… Собственно из-за попытки вступится за интересы единоверцев в Вифлееме и началась Крымская война. Так что гоголевская формулировка вполне соответствовала державной риторике. А его мысли об особой роли России совпадали с уваровской триадой «Православие. Самодержавие. Народность». Под народностью прежде всего понимались духовные задачи и устремления нации, Россия виделась как преемница и защитница Православия во всем мире. В чем видел Гоголь особую миссию русских? И было ли в этом что-то унизительное для других народов? Тут лучше привести цитату, пусть сокращенную, из «Выбранных местах…», где Гоголь писал о том, что русский Третий Рим устоит до Второго пришествия и вот тогда и будет Светлое Христово Воскресение: «Отчего же одному русскому еще кажется, что праздник этот празднуется, как следует, и празднуется так в одной его земле? Мечта ли это? Но зачем же эта мечта не приходит ни к кому другому, кроме русского? … Не умирают те обычаи, которым определено быть вечными. Умирают в букве, но оживают в духе… Не умрет из нашей старины ни зерно того, что есть в ней истинно русского и что освящено Самим Христом. Разнесется звонкими струнами поэтов, развозвестится благоухающими устами святителей, вспыхнет померкнувшее — и праздник Светлого Воскресенья воспразднуется, как следует, прежде у нас, чем у других народов! На чем же основываясь, на каких данных, заключенных в сердцах наших, опираясь, можем сказать это? Лучше ли мы других народов? Ближе ли жизнью ко Христу, чем они? Никого мы не лучше, а жизнь еще неустроенней и беспорядочней всех их. «Хуже мы всех прочих» — вот что мы должны всегда говорить о себе. Но есть в нашей природе то, что нам пророчит это. Уже самое неустройство наше нам это пророчит… Что есть много в коренной природе нашей, нами позабытой, близкого закону Христа ..? Его слово, что есть уже начала братства Христова в самой нашей славянской природе, и побратанье людей было у нас родней даже и кровного братства, что еще нет у нас непримиримой ненависти сословья противу сословья и тех озлобленных партий, какие водятся в Европе … и есть у нас отвага, никому не сродная, и если предстанет нам всем какое-нибудь дело, решительно невозможное ни для какого другого народа, хотя бы даже, например, сбросить с себя вдруг и разом все недостатки наши, все позорящее высокую природу человека, то с болью собственного тела, не пожалев самих себя, как в двенадцатом году, не пожалев имуществ, жгли домы свои и земные достатки, так рванется у нас все сбрасывать с себя позорящее и пятнающее нас, ни одна душа не отстанет от другой, и в такие минуты всякие ссоры, ненависти, вражды — все бывает позабыто, брат повиснет на груди у брата, и вся Россия — один человек. Вот на чем основываясь, можно сказать, что праздник Воскресенья Христова воспразднуется прежде у нас, чем у других».

– В этом году прошел XI Международный славянский Литературный форум «Золотой Витязь». Одна из кинематографических работ Николая Бурляева, возглавляющего форум – роль графа Толстого в почти мистической драме на биографической основе «Гоголь. Ближайший» Натальи Бондарчук. Вам, как участнику форума, не представляется ли, что текущая литература, и даже кино, сделав крюк через русское зарубежье, поворачиваются на путь, предначертанный Гоголем?

– Удивительно, но любой разговор о Гоголе выводит на обсуждение невероятно широких тем и тех самых «проклятых вопросов», а лучше сказать риторических, на которые конкретно ответить довольно сложно… Как ответить на вопрос о пути русской литературы, которая, в лучших своих образцах, немыслима вне христианского, православного контекста, так или иначе, вся она – о человеке, о его нравственном выборе, о его поиске Правды, Истины, поисках Бога. Не тот ли это путь, о котором и говорит сам Николай Васильевич в «Мертвых душах»: «Много совершилось в мире заблуждений, которых бы, казалось, теперь не сделал и ребенок. Какие искривленные, глухие, узкие, непроходимые, заносящие далеко в сторону дороги избирало человечество, стремясь достигнуть вечной истины, тогда как перед ним весь был открыт прямой путь, подобный пути, ведущему к великолепной храмине, назначенной царю в чертоги! Всех других путей шире и роскошнее он, озаренный солнцем и освещенный всю ночь огнями, но мимо его в глухой темноте текли люди. И сколько раз уже наведенные нисходившим с небес смыслом, они и тут умели отшатнуться и сбиться в сторону, умели среди бела дня попасть вновь в непроходимые захолустья, умели напустить вновь слепой туман друг другу в очи и, влачась вслед за болотными огнями, умели-таки добраться до пропасти, чтобы потом с ужасом спросить друг друга: где выход, где дорога? Видит теперь все ясно текущее поколение, дивится заблужденьям, смеется над неразумием своих предков, не зря, что небесным огнем исчерчена сия летопись, что кричит в ней каждая буква, что отовсюду устремлен пронзительный перст на него же, на него, на текущее поколение; но смеется текущее поколение и самонадеянно, гордо начинает ряд новых заблуждений, над которыми также потом посмеются потомки».

Если тот, то идти нам всем под путеводной Вифлеемской звездой и не сворачивать…Анна Сергеевна Евтихиева – кандидат филологических наук, специалист в области русского языка и литературы, преподает в МГУ им. Ломоносова. Лауреат Международного литературного форума «Золотой Витязь» и премии «Имперская культура». В работе «Два облика Гоголя. Мистические искания автора «Мертвых душ» и его влияние на развитие русской литературы в работах авторов русского зарубежья» Анна Евтихиева анализирует суждения писателей и литературоведов, в эмиграции обратившихся к фигуре Гоголя. Некоторые из них говорили о Гоголе-породителе «ночного сознания» русской литературы «Для одних Гоголь стал “чертом, выгнанным за что-то из ада”, магом, чье безблагодатное волшебство стало черным, лицемером, взвалившим на себя миссию поучать других, или даже просто душевнобольным, – говорит автор – другие видели в нем человека, искренне стремившегося достичь духовной чистоты, пытавшегося бороться со страстями, писателя, как никто другой осознававшего необходимость воцерковления искусства, пророка православной культуры

Если тот, то идти нам всем под путеводной Вифлеемской звездой и не сворачивать…