Вера ЗУБАРЕВА. Памяти Ирины Василенко (23.12.1957-06.01.2021)

ИРИНА ВАСИЛЕНКО               «Случается родство по духу, нечасто, но случается, к счастью, и кажется, что знаешь человека давно, и не вспомнить день, когда увиделись впервые». Так начинается некролог Людмилы Шарга, посвящённый писательнице, журналисту и культурологу Ирине Василенко ().

Читателю Русского Безрубежья это имя может быть знакомо по проекту портала Графоманов.net, c первого дня существования которого Ирина была его редактором. Ещё один славный проект Ирины, который облетел континенты Русского Безрубежья – литературный фестиваль Провинция у моря, который проводился в содружестве с её же арт-проектом  Территория I (I как обозначение Ильичёвска и имени Ирины) и другими литературными объединениями и творческими союзами, включая Южнорусский Союз Писателей. Работая в отделе образования Ильичёвска (сегодняшнего Черноморска), Ирина Василенко задумала очередной значительный проект – увековечивание памяти деятелей литературы, искусства и культуры Ильичёвска-Черноморска и подготовила к печати книгу по мемориальным доскам выдающихся людей города.  При жизни Ирины книга не была издана. «Видимо, так было угодно судьбе, чтобы в ней появилась страница, посвящённая тебе, а на доме, где ты жила – мемориальная доска»,     пишет Людмила Шарга.

Ирина перенесла сложную операцию в связи с онкозаболеванием, но нашла в себе силы продолжить работу. Последние несколько лет она была главным редактором сайта   – автором прекрасных фоторепортажей и интересных новостных материалов. Сердце Ирины Василенко остановилось вечером, 6 января.

Ирина Василенко – автор книг стихов «Кофейные зёрна» (Одесса, 2008) и «Ты прикидывалась птицей Метерлинка» (Ильичевск, 2014). Она была членом Южнорусского Союза Писателей (2010) и Одесской областной организации Всеукраинского творческого союза «Конгресс литераторов Украины» (2010), победителем международного литературного фестиваля «Славянские традиции» (2011).  На её счету составительство многих сборников («Пространство слова.» (2010), «Сто признаний в любви Ильичёвску-Черноморску» (2019) и др.), публикации в Одесской литературной антологии «Солнечное Сплетение» (2010), журнале «Южное Сияние», альманахах «ЛитЭРА» (Москва), «Крылья» (Луганск), литературно-художественных сборниках «Территория I» (Одесса, 2006, 2007, 2010), «Открывая имена» (2008, Одесса), «Провинция у моря» (2013, 2014, 2015, 2016), интернет-журналах «Великороссъ» (Москва), «Легенс» (Санкт-Петербург), «Ликбез» (Барнаул), «Diligans» (Одесса) и др.

«Сегодняшний творческий Черноморск сложно представить без неё»,   – пишет в своём некрологе Леонид Куликовский.

И закончить хочется словами из некролога Людмилы Шарга:

 

Через дорогу – напротив – кафе «Рандеву», где мы не раз собирались, организаторы и координаторы твоего детища, твоей мечты, воплощённой в жизнь – арт-фестиваля «Провинция у моря».

Ты с нами.

Мы с тобой – с твоим голосом, с твоими стихами, ангел светлый, питерская косточка, рыжая ничейная кошка, метерлинковская птица, душа маленькой провинции у моря и нашей большой – фестивальной.

«Территория I» связана с твоим именем.

Территория поэзии, музыки, живописи.

Света и любви.

Солнца и моря.

Твоя территория, Ирина.

Такой я знала и любила тебя.

Такой и запомню.

 

СТИХИ ИРИНЫ ВАСИЛЕНКО

 

CITO

 

Как внезапно закончатся прятки,

и устало, навзрыд, невпопад,

Позабыв про былые порядки,

перепутав, где рай, а где ад,

Оставляя царапины света

на душе – на стихах – на судьбе,

На страницах полночного бреда,

на прикушенной больно губе –

 

Замолчу, и исчезну, забудусь,

утеку, как сквозь пальцы вода.

Не прошу, не прощу, не торгуюсь,

отвернувшись уже навсегда.

Лепестками засохших соцветий

не согреешь ни душу, ни дом.

Я, смеясь, в череду междометий

без оглядки уйду босиком…

 

Поджидая красивой развязки,

зал замрёт, но лишь эхо в тиши

Отзовётся. И музыки краски

не согреют продрогшей души.

И не будет пустых разговоров,

и не будет назначенных встреч,

Лишь погашенный свет мониторов,

да короткое:

«Рукопись – сжечь».

 

 

ДЕВОЧКА, ДРЯНЬ, КОРОЛЕВА И ВОЛЬНАЯ ПТИЦА

 

Спи, моя девочка. Это всего лишь беда.

Спрячься, как в детстве, в свой сон,

где тепло и уютно.

Ночь что-то шепчет, бормочет негромко и чудно –

И растворяет обид и невзгод холода.

 

Спи, королева. Ты выше – а значит, одна.

Ты научилась осанку держать и корону.

Но не всегда оставалась верна эталону –

И беззащитность сегодня так многим видна.

 

Спи. Ты не ангел… И хочется так иногда

Маленькой дрянью надменно в лицо усмехнуться,

Туфелькой лёгкой, не глядя, в кого-то швырнуться,

Чтоб на кусочки рассыпалась пылью беда.

 

Спи, моя птица. Обрушилось небо. Финал.

Некуда рваться, и крылья уставшие давят.

Это так просто: тебя вознесут и – ославят.

Правит предательство пошлый и мелочный бал.

 

Спи, просто спи,

завернувшись в свой собственный мир.

Девочка, дрянь, королева и вольная птица.

Всё ещё будет: вернётся, сожжёт, повторится.

 

…Ночь, как аптекарь, готовит надежд эликсир.

 

 

ШТИЛЬ

 

…Так странно: она всё ещё жива: читает, стирает пыль, смеётся, мурлычет себе под нос, и в жизни – полнейший штиль. она уже почти не грустит, обиды – сожгла дотла, и лишь в стихах с тобой говорит – ты слышишь, наверно, да?

 

…Она ловит ветер и запах трав и прячет в сундук печаль. Но кожей чувствует пустоту, и знает: безумно жаль, что кончились сказки, где был камин, огонь и, наверно, принц. осталась лишь пряжа из старых снов… Она из тех мастериц, что выткут новые дни (поверь!) заполнят их светом грёз, легко улыбнутся и всё простят, и будут считать всерьёз, что счастливы, живы, и всё о’кей…

 

и только до тошноты мешает прошлое, где ещё… всегда остаёшься –

ты.

 

 

* * *

 

              «Живи мгновением, ибо это и есть жизнь»

 

Научиться бы жить лишь сегодняшним днём,

Без вчерашних обид и заученных истин.

Вышивая мгновенья золочённым шитьём,

Заполнять свои дни только светом лучистым.

 

Научиться бы не замечать подлецов,

Верить в то, что согрет этот мир состраданьем.

Говорить на излюбленном из языков –

Том, в котором рифмуется всё с пониманьем.

 

Научиться молчать о любви и тоске,

Позабыть про нелепость разлук, расставаний…

Научиться собой быть, и в каждом штрихе

Принимать всё, как есть – без потерь и роптаний.

 

Обучи нас, Всевышний, науке наук –

Не валяться в грязи, не кичиться, что чистый.

Подари нам тепло чьих-то преданных рук,

Разреши просто Быть – без наград и амнистий.

 

 

ПО КРАЮ

 

Только небу ясно, во что мы влезли,

Забывая к чёрту обет злословья.

Мы идём упрямо по краю лезвий,

От падений вниз открестясь (любовью?)

 

Эта фишка, дарлинг, для самых дерзких,

Кто корону утром легко примерит.

Тем, кто ныне/присно остался в детстве, –

Бог ключи от рая, вздохнув, доверит.

 

Мы судьбу ломали (горбушкой хлеба).

Остывала нежность – на дне бокала.

Ироничным взглядом бродяги-Хэма

Провожали вечность, что баловала.

 

Присягни на краешке этих строчек,

Что меня запомнишь [sicut te ipsum]*.

И когда наш Бог набросает точек,

Посчитай всё это… смешным капризом)

___

* sicut te ipsum – как самого себя (лат.)

 

 

КИНОЛЕНТА

 

звук приглушаю:

в кадрах немого кино фальши не слышно.

 

КРАСКИ

 

я окунаю

кисточку в вечера тушь.

день надломился.

 

НА ПАТРИАРШИХ

 

на Патриарших сонно кружится листва, холод прощаний.

всё на продажу. тают в ознобе слова, лёд ожиданий.

выбьется рыжая прядь так непокорно…

ты разучилась летать? это притворно.

 

 

* * *

 

             * мир ловил меня, но не поймал…

                                  Григорий Сковорода

 

Она – дитя полусонных улиц,

старинных книжек и резких фраз.

Упрямо любит ночное небо –

и года два, как не любит джаз.

 

Забыты догмы, близки созвездья,

далёк от нормы её уют.

Пусть где-то слева осталась рана –

но то пустое, её зашьют.

 

Он глушит водкой тоску.

Усталость бездомной кошкой скребётся в дом.

Когда-то мир он ловил в капканы,

швырял под ноги, вязал узлом.

 

Теперь вокруг карнавальный праздник,

но это Рио – чужой банкет.

И к цифре «сорок» несёт машина –

к звезде?/ к оврагу?/ к себе?/ в кювет?../

 

Что будет завтра?.. Пока неважно.

Дыши спокойно, не плачь. молчи.

La dolce vita полна сюрпризов,

пока горит фитилёк свечи…

 

…С усмешкой смотрит их южный город,

как ей в ладони летят слова.

Послушай, солнце, пора привыкнуть,

что жизнь обычна, а смерть черства.

 

 

ОСЕНЬ ВНУТРИВЕННО

 

             Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря…

                                                        И. Бродский

 

Вновь осень… Затихаю. Ворожу: уйди, оставь меня в невидимой скорлупке. Мой день нелеп, слова тихи и хрупки, и ангел редко гладит по плечу.

Монеткой счастье выпало из рук, но ниоткуда, с ломаной любовью, сквозь мартобри у неба в изголовье, мы пьём коктейль прощаний и разлук. Как снегом, листопадом занесло и вход в мой дом, и прежние обиды, сюжеты наших встреч давно избиты – до тошноты. И прошлое вросло корнями слов, занозой междометий под кожу/в вены… Что же мы, как дети, так вытянуть пытаемся его?..

 

Безумно чаепитие с Мессиром. Алиса, Маргарита… Оглянись: молчание отныне правит миром, ты в эту осень, как в строку, вожмись. Гвоздями заколочена нора, где был когда-то свет в конце туннеля, и ты, от безнадёжности немея, стираешь даты, взгляды, имена. Как листья, дни похожи на скитальцев, и мир застыл на клавише «вчера».

 

…Всего лишь осень. Руку протяни – стены коснёшься кончиками пальцев.

 

 

БЛЮЗ ДЛЯ ТЕБЯ

 

В колонках чуть слышно играет блюз, и я – на его волне… Тону в тихих нотах, иду на дно, вся в звуках, как в западне… Меня перемкнуло на сотни клемм, и логика – стороной. Послушай, ведь это так просто: быть, не вместе, но всё ж – с тобой. Ловить дыханье, держать ладонь и гладить щетину щёк. И верить глупо, что мой упрёк (их тыщи!) водой между пальцев стёк…

 

Слова осыпаются мишурой, ты знаешь, они – ничто. И я, засыпая, шепчу в плечо: пожалуйста, будь со мной.

Не надо вечность – она мираж, не выдержать бега дней. Сегодня, слышишь – сейчас – побудь, и всё заполни собой. Я буду просто смотреть в глаза, ловить не в силки – в тепло. Оно ведь живо (пока ещё) пока, когда ты – со мно…

 

…в колонках тихо играет блюз, а я – всё в свою игру. Пишу сценарий, где каждый шаг – к тебе, и рядом с тобой. А утром разбудит, растормошит ворвавшийся в окна свет, и я поверю нелепо, что – разлуки и боли нет.

Что где-то (близко?), в твоей стране, ты помнишь, что я жива, стекаю стихами в твою ладонь…

 

…и нас друг без друга нет.

 

 

В ГОРОДЕ N

 

В городе N тихо плавится лето,

обрывки снов унося с собой.

Дни, как подкинутая монета,

в руку ложатся не той стороной.

Ты затерялась в своих вокзалах,

в рифмах, в отчаянных виражах…

Те, кто когда-то – на пьедесталах,

ныне и присно – забыты. швах.

 

В городе N кто-то вылил масло.

Поздно, мой ангел: уже не спастись.

Повесть дописана, счастье угасло.

Всё так банально. Молчи и сожмись.

Если вокруг обступает сумрак,

главное – в сердце зажечь свечу,

Жизнь проглотить, что горька, как микстура,

и научиться ходить по лучу.

 

В городе N ночью бродят сказки,

ты не тушуйся – поверь, прими.

Видишь – твой Кай, доставай салазки,

досыта нежностью день накорми.

Чтобы растаяли лёд и чёрствость,

чтобы рассыпался злой навет –

Ты навсегда позабудь про хлёсткость слов,

что окрашены в чёрный цвет.

 

В городе N зеркала туманны,

кофе горчит и горчат слова.

Это провинция, где капканы

странно похожи на кружева.

Где перемешаны, как в коктейле,

сплетни, дороги и чудеса,

Где укрывают, как при обстреле.

Радуйся, детка: пока – жива.

 

 

МАСКА

 

Приросла навсегда, проросла сквозь тебя, отодрать бы её, но ты носишь (любя?) – эту маску, скрывая неловко,

что живая душа, что так хочет тепла, что устала от фальши и едкого зла…

Вот такая беда: впереди – холода, ну, а ты – ты пропа…, ты загнал себя сам – в мышеловку.

 

Так заманчив казался кафтан короля, одиночество, сплин и простая вода – чьи-то слёзы в ночную подушку. Ложь была так сладка, но черствела душа, и ты сам пропустил, как легко, не спеша, превратился из мастера вдруг в торгаша, растерял сам себя – до пустынного дна, до конца, до гроша… (потроша равнодушно закрома чьих-то дней, превращённых в игрушку).

 

Поздно лоб разбивать. Ты хотел растоптать? Но лишился и славы, и шика. Этот город пустой – он уже неживой, те, кто рядом с тобой – манекены. Отвернутся друзья, дотянуться нельзя ни до прошлого, ни до родного. Всё, что грело – мертво, всё, что было – ушло, оказалась, что маска приелась давно, а игра обернулась дерьмово.

 

…В Гефсиманском саду расцветут поутру одинокие дикие вишни. Разобьётся звезда, зазвенит лебеда, но в руках у тебя – ничего, пустота.

Холод.

Крошево льда…

Не составит труда? – Что ж, настала пора, запиши в дневнике, дни свои вороша:

«Одиночество – это когда…»

 

 

***

 

Петербургское время в ладони осыпалось медью,

Жёлтым цветом листвы, ароматом вчерашних потерь.

Нас окутала осень разлуки незримою сетью,

Нам открыла она в не-любовь уходящую дверь.

 

Мы упрямо в себе убивали способность к дыханью,

и меж реплик заглавных героев, иуд и шутов

Затерялись в словах, растворились – и по умолчанью

Превратили свой мир в зазеркалье без бурь и штормов.

 

Мы другие?!.. Нам хочется свежего воздуха, света,

Нам по крышам гулять и с звездою легко флиртовать!..

Ведь над нами – смеётся ли? плачет? – над Питером небо,

Повторяя, как мантру: лишь любящий – может дышать.

 

 

ПОСЛЕ СКАЗКИ

 

Тихий вечер качает стиха колыбель, за окном – темнота, в голове – лёгкий хмель… я шепчу себе: стоп, это просто слова, ты ведь снова не хочешь попасть в жернова этих слов, что разбросаны рядом. Ты три года ходила по этой меже, ты ведь взрослая девочка, знаешь уже, чем закончится сказка, и бал, и весна – вслед за нею обрушится вмиг пустота – на тебя, беззащитно- живую.

 

Я не верю, не верю (так верить хочу…!) я себе про «довольно!!!» опять бормочу, я ищу лихорадочно тех, кто спасёт – от ненужных иллюзий и стужи. Только вечер чуть слышно и горько вздохнёт: «потерпи, в этот раз не убита ты влёт, это старый ожог о себе говорит»…

Но срывается, рвётся тончайшая нить, что когда-то назвали любовью. Видно, рана и правда прошла глубоко, видно, вычеркнуть, вычерпать боль – нелегко.

 

…Заметает сентябрь пожелтевшей листвой всё, что было на свете – с тобой и со мной,

но…

…кто-то в небе ночном высевает звезду, кто- то в доме пустом зажигает свечу… Приходи, мой хороший – попробуем быть, попытаемся беды и ссоры забыть, и прорвавшись сквозь фьорды замёрзнувших дней, прогуляться по звёздной дороге…

 

 

* * *

 

И кто-то тебя костерит, ругает, полощет имя, как простыню.

А ты, надменно ведя бровями,

ни в грош не ставишь всю их грызню.

Смешливо смотришь на лица-маски: опять, скрываясь, кого-то пнёт?

Тебе их жалко: у них есть жало, вот только осы не носят мёд.

 

С тобою – утро, корицы привкус, горчащий кофе и тёплый взгляд,

Ты засмотрелась опять на небо, в котором рифмы, смеясь, шалят.

Добавишь в кофе щепотку соли, добавишь в будни глоток шабли…

Пусть мир – как книга, где на страницах – излом сюжетов картин Дали,

 

Ты в Зазеркалье, и хрупок воздух, но кто-то держит твою ладонь.

И кто-то рядом, и всё надёжно: свеча не гаснет, горит огонь.

Взрывает время мосты и стены – и чью-то глупость развеет в прах.

Ты замираешь в Его ладонях, и бьётся сердце в Его руках.

 

 

ГОРОД

 

ve4er

 

Мой город выстроен на обломках стихов, иллюзий, коротких встреч.

В нём зябнут пальцы, в нём стынут чувства,

и старый свитер не греет плеч. Здесь заблудились, покрылись тиной, увязли в буднях мои мечты; здесь небо близко – тяни ладони! – но не спасает от пустоты.

И белым флагом украшен вторник, и немотою увенчан год, и те же грабли, и снова маслом неловко плюхнется бутерброд.

Застряло время в ловушке быта; не трепыхайся и не кричи – закрой окошко, захлопни душу, швырни в колодец [от снов] ключи.

 

utro

 

…Однажды утром ворвётся ветер, шаля, затеет переворот. Как «220», весёлый Роджер легко прогонит тоску и грусть. И кофемолка прошепчет: «утра…», и ткнётся носом в коленки кот, и что-то вспыхнет, и разобьётся, и растворится – а, ну и пусть!

Ты улыбнёшься себе и миру, легко отпустишь ненужный сор, легко позволишь шальную вольность – забыть про грабли и всякий вздор. Мурлыча сонно про дольче виту, цветок жасмина прижмёшь к щеке, и торопливо вдыхая горечь, поставишь линию в дневнике – черту, границу, шлагбаум, точку.

Твой персональный и шах, и мат. И Белый кролик, и кот Чеширский с улыбкой скажут тебе: «Виват!».

И будет мир целовать в запястье, и будет Питер сводить мосты, и ты запомнишь, что слово «счастье» – синоним к утру, в котором ты небрежно пишешь свои наречья, рифмуешь главы любимых книг, а за окошком гуляет ветер, ну, а в колонках чуть слышно – Григ…

 

 

ТЕРРИТОРИЯ I

 

Мой город прибрежный,

ты похож на ракушку,

зажатую в тёплой руке ребёнка.

 

Я люблю бродить по твоим улицам

в одиночестве, совсем одна, под дождём,

оставив дома зонтик и подставляя лицо каплям,

бьющим прямо по сердцу.

 

Ты переполнен смехом и радостью,

иногда – чьим-то горем

и всегда – улыбками.

 

Ты тот, кто научит видеть небо –

вокруг себя и в себе.

Научит любить и прощать,

понимать чужую боль

и принимать эту жизнь

как бесценный

и такой недолгий дар.

 

Мой город…

 

 

СУМБУРНОЕ ПИСЬМО МАСТЕРУ

 

Дорогой Мастер, я пишу Вам из раннего утра.

Это письмо можно сжечь,

а можно смаковать чайной ложечкой –

словно брусничное варенье, пробуя на язык его горечь –

или сладость? Я ещё не решила, каков будет вкус письма,

потому что утро совсем раннее, незагорелое,

я ещё слегка сплю и не пытаюсь казаться умной,

а рыжеволосое отражение

в зеркале кажется незнакомкой.

 

Я тихонько подхожу к зеркалу, говорю ей: «привет!»,

и она улыбается – солнечно-солнечно

(кажется, я когда-то умела так же?)

Мастер, вы не знаете, что сталось

с той беззаботно-счастливой кареглазой незнакомкой,

кормившей с руки синих птиц

и любившей шальное небо, рифмы,

но больше всего – тихие ночные разговоры с Воландом?

 

Каждый вопрос – это взгляд за плечо, в прошлое, которого больше нет. Глупо разыскивать двери, ловить дыханье,

воровать вдохновение или ремонтировать строчки.

И если в амальгаме Вашего зеркала, Мастер,

отразится крохотный свет,

просто отвернитесь, потому что это не я, это другая –

и её давно уже нет.

Только память про рыжие прядки и стук каблучков,

и ворвавшийся в окна… такой золотистый…

такой одинокий рассвет…

а ещё –

невозможность прощанья

и

невозможность прощенья.

 

 

СЦЕНА

 

Дышит на ладан, сгорает в прах чьих-то иллюзий список. Быть при поэзии в шеф-поварах – этот порог не близок. Что там сегодня у нас в меню? Новые развлеченья: выйти на сцену, душа – как ню…

(…к чёрту все эти чтенья!)

Что вам – автограф? Ну да. Кивну молча кому-то слева. Кто я для них (для себя самой?) – золушка? королева?

 

Тонет жемчужина – дно, песок, искры кидая солнцу. Жизни сегодня – на волосок, так, что трепещет птенцом висок в грязных руках торговцев.

Хлеба и зрелищ – закон не нов. И наплевать, что дальше – этот осудит, а тот поймёт /кто же подарит счастье?/

Сыпят словесною шелухой, прячут себя и души… Господи, что же ты?! Всё, долой, мне ни к чему этот (шутовской) бал, где словами душат.

Мастер устало закроет дверь, чуть побледнев от гнева.

Что ж, ты осталась совсем одна, Светлая королева.

…Самое главное – быть собой, и не смотреть им в лица.

Dixi. Я выплеснулась – до дна.

Пейте. Не захлебнитесь.

 

…Море волнуется – раз, и два, зверем шумит разбуженным…

…Всё. Уже дома.

Спокойно, жива.

 

Девочка прочь отпускает слова, и между пальцами, как вода, падает горсть жемчужин.

 

 

ДОЖДЬ КАК ПОВОД

 

я так люблю дождь…

 

люблю, чтобы тяжёлые капли бились в оконную раму,

и из этого биения вырастала музыка.

она всегда чуть грустная и тревожная,

как мои мысли,

застрявшие в прошлом,

как мои воспоминания,

упорно прорывающиеся в настоящее.

когда идёт дождь –

я становлюсь пугающе беззащитной и уязвимой.

 

ты, наверно, чувствуешь это,

отключаешь тормоза –

и переворачиваешь мой тихий мир.

 

*Боже, сделай так, чтобы этот дождь прекратился*

разве ты не видишь, что перемешались капли и слёзы,

мартини и лёд, слова и мысли,

и я до хруста сжимаю пальцы,

чтобы не выронить нежность,

прикрывая улыбающимся смайликом что-то невыносимо

режущее.

 

 

МОИМ ЧИТАТЕЛЯМ

 

Я смотрю в зеркало –

И улыбаюсь.

И удивляюсь –

Я так давно не видела этой улыбки.

 

Наверно, я всё-таки выбираюсь.

И пробиваюсь –

Сквозь шелуху уходящих воспоминаний,

Сквозь страх ещё приходящей боли –

К свету, к теплу,

К Вам…

 

 

СТО ЛЕТ ОДИНОЧЕСТВА

[реквием по надежде]

 

Осенние листья летят вместо писем в Макондо.

Сто лет одиночества. В двери лишь ветер стучится.

Наивная память о прошлом твердит сумасбродно,

Но ты понимаешь: уже ничего не случится.

 

Уже ничего, ничего, ничего не поможет:

Ни в книге закладка на самой любимой странице,

Ни капли дождя, что ознобом ударят по коже,

Ни чьи-то шаги по скрипящей от мук половице.

 

И будет свеча догорать в одиночестве тусклом,

Ты в зеркало бросишь усталое тихое «prosit!»,

Свернётся калачиком, выгорит прошлое углем,

А та, что любила, стихи свои [в небо] забросит.

 

* * *

 

матрица серых дней больше не будет лета

счастье такой пустяк но затерялось где-то

вечер достал дождём только не надо плакать

пей с бергамотом чай в рифмы упрятав слякоть

 

этот минор и сплин просто прогноз погоды

слышишь дыши дыши ты из другой породы

где-то внутри тебя тихо играет флейта

…дворник смешной чудак пьёт и читает Фрейда

 

 

ТАКТИЛЬНОЕ

 

Одиночество можно потрогать руками.

Коснуться подушечками пальцев –

И ощутить холод и пустоту.

 

Разлуку можно узнать на вкус.

Прикоснуться осторожно губами –

И ощутить горечь и боль.

 

Любовь можно услышать сердцем.

Прислушаться к тишине внутри себя –

И вдруг ощутить радость.

ИРИНА ВАСИЛЕНКО               «Случается родство по духу, нечасто, но случается, к счастью, и кажется, что знаешь человека давно, и не вспомнить день, когда увиделись впервые». Так начинается некролог Людмилы Шарга, посвящённый писательнице, журналисту и культурологу Ирине Василенко ().

Читателю Русского Безрубежья это имя может быть знакомо по проекту портала Графоманов.net, c первого дня существования которого Ирина была его редактором. Ещё один славный проект Ирины, который облетел континенты Русского Безрубежья – литературный фестиваль Провинция у моря, который проводился в содружестве с её же арт-проектом  Территория I (I как обозначение Ильичёвска и имени Ирины) и другими литературными объединениями и творческими союзами, включая Южнорусский Союз Писателей. Работая в отделе образования Ильичёвска (сегодняшнего Черноморска), Ирина Василенко задумала очередной значительный проект – увековечивание памяти деятелей литературы, искусства и культуры Ильичёвска-Черноморска и подготовила к печати книгу по мемориальным доскам выдающихся людей города.  При жизни Ирины книга не была издана. «Видимо, так было угодно судьбе, чтобы в ней появилась страница, посвящённая тебе, а на доме, где ты жила – мемориальная доска»,     пишет Людмила Шарга.

Ирина перенесла сложную операцию в связи с онкозаболеванием, но нашла в себе силы продолжить работу. Последние несколько лет она была главным редактором сайта   – автором прекрасных фоторепортажей и интересных новостных материалов. Сердце Ирины Василенко остановилось вечером, 6 января.

Ирина Василенко – автор книг стихов «Кофейные зёрна» (Одесса, 2008) и «Ты прикидывалась птицей Метерлинка» (Ильичевск, 2014). Она была членом Южнорусского Союза Писателей (2010) и Одесской областной организации Всеукраинского творческого союза «Конгресс литераторов Украины» (2010), победителем международного литературного фестиваля «Славянские традиции» (2011).  На её счету составительство многих сборников («Пространство слова.» (2010), «Сто признаний в любви Ильичёвску-Черноморску» (2019) и др.), публикации в Одесской литературной антологии «Солнечное Сплетение» (2010), журнале «Южное Сияние», альманахах «ЛитЭРА» (Москва), «Крылья» (Луганск), литературно-художественных сборниках «Территория I» (Одесса, 2006, 2007, 2010), «Открывая имена» (2008, Одесса), «Провинция у моря» (2013, 2014, 2015, 2016), интернет-журналах «Великороссъ» (Москва), «Легенс» (Санкт-Петербург), «Ликбез» (Барнаул), «Diligans» (Одесса) и др.

«Сегодняшний творческий Черноморск сложно представить без неё»,   – пишет в своём некрологе Леонид Куликовский.

И закончить хочется словами из некролога Людмилы Шарга:

 

Через дорогу – напротив – кафе «Рандеву», где мы не раз собирались, организаторы и координаторы твоего детища, твоей мечты, воплощённой в жизнь – арт-фестиваля «Провинция у моря».

Ты с нами.

Мы с тобой – с твоим голосом, с твоими стихами, ангел светлый, питерская косточка, рыжая ничейная кошка, метерлинковская птица, душа маленькой провинции у моря и нашей большой – фестивальной.

«Территория I» связана с твоим именем.

Территория поэзии, музыки, живописи.

Света и любви.

Солнца и моря.

Твоя территория, Ирина.

Такой я знала и любила тебя.

Такой и запомню.

 

СТИХИ ИРИНЫ ВАСИЛЕНКО

 

CITO

 

Как внезапно закончатся прятки,

и устало, навзрыд, невпопад,

Позабыв про былые порядки,

перепутав, где рай, а где ад,

Оставляя царапины света

на душе – на стихах – на судьбе,

На страницах полночного бреда,

на прикушенной больно губе –

 

Замолчу, и исчезну, забудусь,

утеку, как сквозь пальцы вода.

Не прошу, не прощу, не торгуюсь,

отвернувшись уже навсегда.

Лепестками засохших соцветий

не согреешь ни душу, ни дом.

Я, смеясь, в череду междометий

без оглядки уйду босиком…

 

Поджидая красивой развязки,

зал замрёт, но лишь эхо в тиши

Отзовётся. И музыки краски

не согреют продрогшей души.

И не будет пустых разговоров,

и не будет назначенных встреч,

Лишь погашенный свет мониторов,

да короткое:

«Рукопись – сжечь».

 

 

ДЕВОЧКА, ДРЯНЬ, КОРОЛЕВА И ВОЛЬНАЯ ПТИЦА

 

Спи, моя девочка. Это всего лишь беда.

Спрячься, как в детстве, в свой сон,

где тепло и уютно.

Ночь что-то шепчет, бормочет негромко и чудно –

И растворяет обид и невзгод холода.

 

Спи, королева. Ты выше – а значит, одна.

Ты научилась осанку держать и корону.

Но не всегда оставалась верна эталону –

И беззащитность сегодня так многим видна.

 

Спи. Ты не ангел… И хочется так иногда

Маленькой дрянью надменно в лицо усмехнуться,

Туфелькой лёгкой, не глядя, в кого-то швырнуться,

Чтоб на кусочки рассыпалась пылью беда.

 

Спи, моя птица. Обрушилось небо. Финал.

Некуда рваться, и крылья уставшие давят.

Это так просто: тебя вознесут и – ославят.

Правит предательство пошлый и мелочный бал.

 

Спи, просто спи,

завернувшись в свой собственный мир.

Девочка, дрянь, королева и вольная птица.

Всё ещё будет: вернётся, сожжёт, повторится.

 

…Ночь, как аптекарь, готовит надежд эликсир.

 

 

ШТИЛЬ

 

…Так странно: она всё ещё жива: читает, стирает пыль, смеётся, мурлычет себе под нос, и в жизни – полнейший штиль. она уже почти не грустит, обиды – сожгла дотла, и лишь в стихах с тобой говорит – ты слышишь, наверно, да?

 

…Она ловит ветер и запах трав и прячет в сундук печаль. Но кожей чувствует пустоту, и знает: безумно жаль, что кончились сказки, где был камин, огонь и, наверно, принц. осталась лишь пряжа из старых снов… Она из тех мастериц, что выткут новые дни (поверь!) заполнят их светом грёз, легко улыбнутся и всё простят, и будут считать всерьёз, что счастливы, живы, и всё о’кей…

 

и только до тошноты мешает прошлое, где ещё… всегда остаёшься –

ты.

 

 

* * *

 

              «Живи мгновением, ибо это и есть жизнь»

 

Научиться бы жить лишь сегодняшним днём,

Без вчерашних обид и заученных истин.

Вышивая мгновенья золочённым шитьём,

Заполнять свои дни только светом лучистым.

 

Научиться бы не замечать подлецов,

Верить в то, что согрет этот мир состраданьем.

Говорить на излюбленном из языков –

Том, в котором рифмуется всё с пониманьем.

 

Научиться молчать о любви и тоске,

Позабыть про нелепость разлук, расставаний…

Научиться собой быть, и в каждом штрихе

Принимать всё, как есть – без потерь и роптаний.

 

Обучи нас, Всевышний, науке наук –

Не валяться в грязи, не кичиться, что чистый.

Подари нам тепло чьих-то преданных рук,

Разреши просто Быть – без наград и амнистий.

 

 

ПО КРАЮ

 

Только небу ясно, во что мы влезли,

Забывая к чёрту обет злословья.

Мы идём упрямо по краю лезвий,

От падений вниз открестясь (любовью?)

 

Эта фишка, дарлинг, для самых дерзких,

Кто корону утром легко примерит.

Тем, кто ныне/присно остался в детстве, –

Бог ключи от рая, вздохнув, доверит.

 

Мы судьбу ломали (горбушкой хлеба).

Остывала нежность – на дне бокала.

Ироничным взглядом бродяги-Хэма

Провожали вечность, что баловала.

 

Присягни на краешке этих строчек,

Что меня запомнишь [sicut te ipsum]*.

И когда наш Бог набросает точек,

Посчитай всё это… смешным капризом)

___

* sicut te ipsum – как самого себя (лат.)

 

 

КИНОЛЕНТА

 

звук приглушаю:

в кадрах немого кино фальши не слышно.

 

КРАСКИ

 

я окунаю

кисточку в вечера тушь.

день надломился.

 

НА ПАТРИАРШИХ

 

на Патриарших сонно кружится листва, холод прощаний.

всё на продажу. тают в ознобе слова, лёд ожиданий.

выбьется рыжая прядь так непокорно…

ты разучилась летать? это притворно.

 

 

* * *

 

             * мир ловил меня, но не поймал…

                                  Григорий Сковорода

 

Она – дитя полусонных улиц,

старинных книжек и резких фраз.

Упрямо любит ночное небо –

и года два, как не любит джаз.

 

Забыты догмы, близки созвездья,

далёк от нормы её уют.

Пусть где-то слева осталась рана –

но то пустое, её зашьют.

 

Он глушит водкой тоску.

Усталость бездомной кошкой скребётся в дом.

Когда-то мир он ловил в капканы,

швырял под ноги, вязал узлом.

 

Теперь вокруг карнавальный праздник,

но это Рио – чужой банкет.

И к цифре «сорок» несёт машина –

к звезде?/ к оврагу?/ к себе?/ в кювет?../

 

Что будет завтра?.. Пока неважно.

Дыши спокойно, не плачь. молчи.

La dolce vita полна сюрпризов,

пока горит фитилёк свечи…

 

…С усмешкой смотрит их южный город,

как ей в ладони летят слова.

Послушай, солнце, пора привыкнуть,

что жизнь обычна, а смерть черства.

 

 

ОСЕНЬ ВНУТРИВЕННО

 

             Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря…

                                                        И. Бродский

 

Вновь осень… Затихаю. Ворожу: уйди, оставь меня в невидимой скорлупке. Мой день нелеп, слова тихи и хрупки, и ангел редко гладит по плечу.

Монеткой счастье выпало из рук, но ниоткуда, с ломаной любовью, сквозь мартобри у неба в изголовье, мы пьём коктейль прощаний и разлук. Как снегом, листопадом занесло и вход в мой дом, и прежние обиды, сюжеты наших встреч давно избиты – до тошноты. И прошлое вросло корнями слов, занозой междометий под кожу/в вены… Что же мы, как дети, так вытянуть пытаемся его?..

 

Безумно чаепитие с Мессиром. Алиса, Маргарита… Оглянись: молчание отныне правит миром, ты в эту осень, как в строку, вожмись. Гвоздями заколочена нора, где был когда-то свет в конце туннеля, и ты, от безнадёжности немея, стираешь даты, взгляды, имена. Как листья, дни похожи на скитальцев, и мир застыл на клавише «вчера».

 

…Всего лишь осень. Руку протяни – стены коснёшься кончиками пальцев.

 

 

БЛЮЗ ДЛЯ ТЕБЯ

 

В колонках чуть слышно играет блюз, и я – на его волне… Тону в тихих нотах, иду на дно, вся в звуках, как в западне… Меня перемкнуло на сотни клемм, и логика – стороной. Послушай, ведь это так просто: быть, не вместе, но всё ж – с тобой. Ловить дыханье, держать ладонь и гладить щетину щёк. И верить глупо, что мой упрёк (их тыщи!) водой между пальцев стёк…

 

Слова осыпаются мишурой, ты знаешь, они – ничто. И я, засыпая, шепчу в плечо: пожалуйста, будь со мной.

Не надо вечность – она мираж, не выдержать бега дней. Сегодня, слышишь – сейчас – побудь, и всё заполни собой. Я буду просто смотреть в глаза, ловить не в силки – в тепло. Оно ведь живо (пока ещё) пока, когда ты – со мно…

 

…в колонках тихо играет блюз, а я – всё в свою игру. Пишу сценарий, где каждый шаг – к тебе, и рядом с тобой. А утром разбудит, растормошит ворвавшийся в окна свет, и я поверю нелепо, что – разлуки и боли нет.

Что где-то (близко?), в твоей стране, ты помнишь, что я жива, стекаю стихами в твою ладонь…

 

…и нас друг без друга нет.

 

 

В ГОРОДЕ N

 

В городе N тихо плавится лето,

обрывки снов унося с собой.

Дни, как подкинутая монета,

в руку ложатся не той стороной.

Ты затерялась в своих вокзалах,

в рифмах, в отчаянных виражах…

Те, кто когда-то – на пьедесталах,

ныне и присно – забыты. швах.

 

В городе N кто-то вылил масло.

Поздно, мой ангел: уже не спастись.

Повесть дописана, счастье угасло.

Всё так банально. Молчи и сожмись.

Если вокруг обступает сумрак,

главное – в сердце зажечь свечу,

Жизнь проглотить, что горька, как микстура,

и научиться ходить по лучу.

 

В городе N ночью бродят сказки,

ты не тушуйся – поверь, прими.

Видишь – твой Кай, доставай салазки,

досыта нежностью день накорми.

Чтобы растаяли лёд и чёрствость,

чтобы рассыпался злой навет –

Ты навсегда позабудь про хлёсткость слов,

что окрашены в чёрный цвет.

 

В городе N зеркала туманны,

кофе горчит и горчат слова.

Это провинция, где капканы

странно похожи на кружева.

Где перемешаны, как в коктейле,

сплетни, дороги и чудеса,

Где укрывают, как при обстреле.

Радуйся, детка: пока – жива.

 

 

МАСКА

 

Приросла навсегда, проросла сквозь тебя, отодрать бы её, но ты носишь (любя?) – эту маску, скрывая неловко,

что живая душа, что так хочет тепла, что устала от фальши и едкого зла…

Вот такая беда: впереди – холода, ну, а ты – ты пропа…, ты загнал себя сам – в мышеловку.

 

Так заманчив казался кафтан короля, одиночество, сплин и простая вода – чьи-то слёзы в ночную подушку. Ложь была так сладка, но черствела душа, и ты сам пропустил, как легко, не спеша, превратился из мастера вдруг в торгаша, растерял сам себя – до пустынного дна, до конца, до гроша… (потроша равнодушно закрома чьих-то дней, превращённых в игрушку).

 

Поздно лоб разбивать. Ты хотел растоптать? Но лишился и славы, и шика. Этот город пустой – он уже неживой, те, кто рядом с тобой – манекены. Отвернутся друзья, дотянуться нельзя ни до прошлого, ни до родного. Всё, что грело – мертво, всё, что было – ушло, оказалась, что маска приелась давно, а игра обернулась дерьмово.

 

…В Гефсиманском саду расцветут поутру одинокие дикие вишни. Разобьётся звезда, зазвенит лебеда, но в руках у тебя – ничего, пустота.

Холод.

Крошево льда…

Не составит труда? – Что ж, настала пора, запиши в дневнике, дни свои вороша:

«Одиночество – это когда…»

 

 

***

 

Петербургское время в ладони осыпалось медью,

Жёлтым цветом листвы, ароматом вчерашних потерь.

Нас окутала осень разлуки незримою сетью,

Нам открыла она в не-любовь уходящую дверь.

 

Мы упрямо в себе убивали способность к дыханью,

и меж реплик заглавных героев, иуд и шутов

Затерялись в словах, растворились – и по умолчанью

Превратили свой мир в зазеркалье без бурь и штормов.

 

Мы другие?!.. Нам хочется свежего воздуха, света,

Нам по крышам гулять и с звездою легко флиртовать!..

Ведь над нами – смеётся ли? плачет? – над Питером небо,

Повторяя, как мантру: лишь любящий – может дышать.

 

 

ПОСЛЕ СКАЗКИ

 

Тихий вечер качает стиха колыбель, за окном – темнота, в голове – лёгкий хмель… я шепчу себе: стоп, это просто слова, ты ведь снова не хочешь попасть в жернова этих слов, что разбросаны рядом. Ты три года ходила по этой меже, ты ведь взрослая девочка, знаешь уже, чем закончится сказка, и бал, и весна – вслед за нею обрушится вмиг пустота – на тебя, беззащитно- живую.

 

Я не верю, не верю (так верить хочу…!) я себе про «довольно!!!» опять бормочу, я ищу лихорадочно тех, кто спасёт – от ненужных иллюзий и стужи. Только вечер чуть слышно и горько вздохнёт: «потерпи, в этот раз не убита ты влёт, это старый ожог о себе говорит»…

Но срывается, рвётся тончайшая нить, что когда-то назвали любовью. Видно, рана и правда прошла глубоко, видно, вычеркнуть, вычерпать боль – нелегко.

 

…Заметает сентябрь пожелтевшей листвой всё, что было на свете – с тобой и со мной,

но…

…кто-то в небе ночном высевает звезду, кто- то в доме пустом зажигает свечу… Приходи, мой хороший – попробуем быть, попытаемся беды и ссоры забыть, и прорвавшись сквозь фьорды замёрзнувших дней, прогуляться по звёздной дороге…

 

 

* * *

 

И кто-то тебя костерит, ругает, полощет имя, как простыню.

А ты, надменно ведя бровями,

ни в грош не ставишь всю их грызню.

Смешливо смотришь на лица-маски: опять, скрываясь, кого-то пнёт?

Тебе их жалко: у них есть жало, вот только осы не носят мёд.

 

С тобою – утро, корицы привкус, горчащий кофе и тёплый взгляд,

Ты засмотрелась опять на небо, в котором рифмы, смеясь, шалят.

Добавишь в кофе щепотку соли, добавишь в будни глоток шабли…

Пусть мир – как книга, где на страницах – излом сюжетов картин Дали,

 

Ты в Зазеркалье, и хрупок воздух, но кто-то держит твою ладонь.

И кто-то рядом, и всё надёжно: свеча не гаснет, горит огонь.

Взрывает время мосты и стены – и чью-то глупость развеет в прах.

Ты замираешь в Его ладонях, и бьётся сердце в Его руках.

 

 

ГОРОД

 

ve4er

 

Мой город выстроен на обломках стихов, иллюзий, коротких встреч.

В нём зябнут пальцы, в нём стынут чувства,

и старый свитер не греет плеч. Здесь заблудились, покрылись тиной, увязли в буднях мои мечты; здесь небо близко – тяни ладони! – но не спасает от пустоты.

И белым флагом украшен вторник, и немотою увенчан год, и те же грабли, и снова маслом неловко плюхнется бутерброд.

Застряло время в ловушке быта; не трепыхайся и не кричи – закрой окошко, захлопни душу, швырни в колодец [от снов] ключи.

 

utro

 

…Однажды утром ворвётся ветер, шаля, затеет переворот. Как «220», весёлый Роджер легко прогонит тоску и грусть. И кофемолка прошепчет: «утра…», и ткнётся носом в коленки кот, и что-то вспыхнет, и разобьётся, и растворится – а, ну и пусть!

Ты улыбнёшься себе и миру, легко отпустишь ненужный сор, легко позволишь шальную вольность – забыть про грабли и всякий вздор. Мурлыча сонно про дольче виту, цветок жасмина прижмёшь к щеке, и торопливо вдыхая горечь, поставишь линию в дневнике – черту, границу, шлагбаум, точку.

Твой персональный и шах, и мат. И Белый кролик, и кот Чеширский с улыбкой скажут тебе: «Виват!».

И будет мир целовать в запястье, и будет Питер сводить мосты, и ты запомнишь, что слово «счастье» – синоним к утру, в котором ты небрежно пишешь свои наречья, рифмуешь главы любимых книг, а за окошком гуляет ветер, ну, а в колонках чуть слышно – Григ…

 

 

ТЕРРИТОРИЯ I

 

Мой город прибрежный,

ты похож на ракушку,

зажатую в тёплой руке ребёнка.

 

Я люблю бродить по твоим улицам

в одиночестве, совсем одна, под дождём,

оставив дома зонтик и подставляя лицо каплям,

бьющим прямо по сердцу.

 

Ты переполнен смехом и радостью,

иногда – чьим-то горем

и всегда – улыбками.

 

Ты тот, кто научит видеть небо –

вокруг себя и в себе.

Научит любить и прощать,

понимать чужую боль

и принимать эту жизнь

как бесценный

и такой недолгий дар.

 

Мой город…

 

 

СУМБУРНОЕ ПИСЬМО МАСТЕРУ

 

Дорогой Мастер, я пишу Вам из раннего утра.

Это письмо можно сжечь,

а можно смаковать чайной ложечкой –

словно брусничное варенье, пробуя на язык его горечь –

или сладость? Я ещё не решила, каков будет вкус письма,

потому что утро совсем раннее, незагорелое,

я ещё слегка сплю и не пытаюсь казаться умной,

а рыжеволосое отражение

в зеркале кажется незнакомкой.

 

Я тихонько подхожу к зеркалу, говорю ей: «привет!»,

и она улыбается – солнечно-солнечно

(кажется, я когда-то умела так же?)

Мастер, вы не знаете, что сталось

с той беззаботно-счастливой кареглазой незнакомкой,

кормившей с руки синих птиц

и любившей шальное небо, рифмы,

но больше всего – тихие ночные разговоры с Воландом?

 

Каждый вопрос – это взгляд за плечо, в прошлое, которого больше нет. Глупо разыскивать двери, ловить дыханье,

воровать вдохновение или ремонтировать строчки.

И если в амальгаме Вашего зеркала, Мастер,

отразится крохотный свет,

просто отвернитесь, потому что это не я, это другая –

и её давно уже нет.

Только память про рыжие прядки и стук каблучков,

и ворвавшийся в окна… такой золотистый…

такой одинокий рассвет…

а ещё –

невозможность прощанья

и

невозможность прощенья.

 

 

СЦЕНА

 

Дышит на ладан, сгорает в прах чьих-то иллюзий список. Быть при поэзии в шеф-поварах – этот порог не близок. Что там сегодня у нас в меню? Новые развлеченья: выйти на сцену, душа – как ню…

(…к чёрту все эти чтенья!)

Что вам – автограф? Ну да. Кивну молча кому-то слева. Кто я для них (для себя самой?) – золушка? королева?

 

Тонет жемчужина – дно, песок, искры кидая солнцу. Жизни сегодня – на волосок, так, что трепещет птенцом висок в грязных руках торговцев.

Хлеба и зрелищ – закон не нов. И наплевать, что дальше – этот осудит, а тот поймёт /кто же подарит счастье?/

Сыпят словесною шелухой, прячут себя и души… Господи, что же ты?! Всё, долой, мне ни к чему этот (шутовской) бал, где словами душат.

Мастер устало закроет дверь, чуть побледнев от гнева.

Что ж, ты осталась совсем одна, Светлая королева.

…Самое главное – быть собой, и не смотреть им в лица.

Dixi. Я выплеснулась – до дна.

Пейте. Не захлебнитесь.

 

…Море волнуется – раз, и два, зверем шумит разбуженным…

…Всё. Уже дома.

Спокойно, жива.

 

Девочка прочь отпускает слова, и между пальцами, как вода, падает горсть жемчужин.

 

 

ДОЖДЬ КАК ПОВОД

 

я так люблю дождь…

 

люблю, чтобы тяжёлые капли бились в оконную раму,

и из этого биения вырастала музыка.

она всегда чуть грустная и тревожная,

как мои мысли,

застрявшие в прошлом,

как мои воспоминания,

упорно прорывающиеся в настоящее.

когда идёт дождь –

я становлюсь пугающе беззащитной и уязвимой.

 

ты, наверно, чувствуешь это,

отключаешь тормоза –

и переворачиваешь мой тихий мир.

 

*Боже, сделай так, чтобы этот дождь прекратился*

разве ты не видишь, что перемешались капли и слёзы,

мартини и лёд, слова и мысли,

и я до хруста сжимаю пальцы,

чтобы не выронить нежность,

прикрывая улыбающимся смайликом что-то невыносимо

режущее.

 

 

МОИМ ЧИТАТЕЛЯМ

 

Я смотрю в зеркало –

И улыбаюсь.

И удивляюсь –

Я так давно не видела этой улыбки.

 

Наверно, я всё-таки выбираюсь.

И пробиваюсь –

Сквозь шелуху уходящих воспоминаний,

Сквозь страх ещё приходящей боли –

К свету, к теплу,

К Вам…

 

 

СТО ЛЕТ ОДИНОЧЕСТВА

[реквием по надежде]

 

Осенние листья летят вместо писем в Макондо.

Сто лет одиночества. В двери лишь ветер стучится.

Наивная память о прошлом твердит сумасбродно,

Но ты понимаешь: уже ничего не случится.

 

Уже ничего, ничего, ничего не поможет:

Ни в книге закладка на самой любимой странице,

Ни капли дождя, что ознобом ударят по коже,

Ни чьи-то шаги по скрипящей от мук половице.

 

И будет свеча догорать в одиночестве тусклом,

Ты в зеркало бросишь усталое тихое «prosit!»,

Свернётся калачиком, выгорит прошлое углем,

А та, что любила, стихи свои [в небо] забросит.

 

* * *

 

матрица серых дней больше не будет лета

счастье такой пустяк но затерялось где-то

вечер достал дождём только не надо плакать

пей с бергамотом чай в рифмы упрятав слякоть

 

этот минор и сплин просто прогноз погоды

слышишь дыши дыши ты из другой породы

где-то внутри тебя тихо играет флейта

…дворник смешной чудак пьёт и читает Фрейда

 

 

ТАКТИЛЬНОЕ

 

Одиночество можно потрогать руками.

Коснуться подушечками пальцев –

И ощутить холод и пустоту.

 

Разлуку можно узнать на вкус.

Прикоснуться осторожно губами –

И ощутить горечь и боль.

 

Любовь можно услышать сердцем.

Прислушаться к тишине внутри себя –

И вдруг ощутить радость.