ВЕРА ЗУБАРЕВА ● А ВСЁ ЖЕ ОНА ВЕРТИТСЯ!.. ● ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО

Vera_Zubarev А всё же я верю, что у Одессы есть солнечное завтра вопреки некоторым прогнозам погоды, обещающим затяжную облачность. Не может город, основанный на идее свободного рынка, на уважении к коммерции и искусствам (!), превратиться в пыльный уездный пригород с ментальностью заезжего обывателя.

Знаю, знаю, дух города истончился, уже нет того колорита, в атмосфере ментальная озоновая дыра… И всё же… Одесса, открывшаяся мне этой весной, порадовала значительно больше, чем Одесса, которую я оставила в 1989-м. О каком духе шла речь тогда! Идёшь, а впереди и сзади шеренги серых улиц на посёлке Котовского, ветшающий центр города с мухами на прилавках и безликими чиновниками там и сям. Друзья здороваются набегу и ныряют в вагоны поезда, уносящего их в Чоп. Никакого просвета, полный развал за истлевшим занавесом газеты «Правда».

А ещё раньше, лет за десять до того или пятнадцать, – коммунальные семьи, мамы, цокающие по разбитому асфальту с авоськами. В общепитовских столовых царят явно анти-одесские настроения среди поваров. Ни прожевать, ни переварить подобного никто не в состоянии. Не говоря уже о гастрономах, по которым одесситы ходят как по Кунст Камере с заспиртованными уродами редких продуктов… Только Толчок и цветёт ещё наравне с Привозом. Но той Одессы, которая у Бабеля, с её артистизмом, капиталистической направленностью, уютным миром ресторанчиков, или той, что у Пушкина, с блеском дворцов полусказочных и лукоморьем, всё равно не было.

Прощалась я больше с литературной Одессой, по ней же и грустила, к ней возвращалась памятью и в снах, о ней писала. А настоящая, тем временем, росла, ширилась, и всё чаще доносились слухи о её небывалом расцвете до тех, кто по ту сторону океана. Точь-в-точь, как в «Сказке о Царе Салтане» – «в свете ж вот какое чудо»… Почти теми же словами.

Приземлилась с замиранием сердца. Самолёт грохнулся о земь (о, родной аэродром!), и посыпались кати-горошками одесситы к таможне, где нужно было сперва заполнить какие-то карточки, а потом уже вытряхивать чемоданы. Смысл вопросов на карточке мне давался с трудом, и сердобольный милиционер вместе со мной всё терпеливо заполнил, пока никого уже в том зале не осталось, кроме нас. А потом перечитал всё, что сам написал, вздохнул и отпустил меня, покачав головой, в большую жизнь. В соседнем зале моя бывшая одноклассница хмуро не узнала меня, вещи потребовала бросить на просмотр, удивлённо взглянув на единственную сумку через плечо. А оттуда – прямо в объятия дорогой и любимой подруги.

Вера Зубарева и Галя Бизикович Галине Безикович

1

Что-то к прошлому мы давно
Не наведывались в дом тот ветхий.
Мяч луны угодил в окно.
Там сквозит на лестничной клетке.
Там как чёрный, парадный ход –
Кто-то пил и семечки лузгал.
И облезлый шкодливый кот
Втихаря выуживал мусор.
Как кощеев ларец на цепях,
Лифт скрипел и качался очень.
А взамен золотого яйца
Он соседа вываливал к ночи.
Ворковало за стенкой кино,
И рассветов ещё было вдоволь.
Что-то прошлое мы давно
Не проведывали. Здорово ль?

2

Лунный свет бродил по берегу,
Гребни тёплых волн очерчивал.
Карту  сказочной Америки
Рисовал прибой подсвеченный.
Спали дети в дальних странствиях.
Покрывалось небо звёздами.
И в его безбрежном царствии
Только боги были взрослыми.
То и снится, что аукнется
В памяти, где мы – вчерашние.
Где уводит к морю улица
Чуть запавшей чёрной клавишей.
Там сидим на побережье мы,
Временем не опечалены,
И следы детей по-прежнему
Скачут буквами печатными.

3

Дверь толкни и входи, не стой,
Не прислушивайся, как дует
Ветер в комнате полупустой.
Там никто не живёт, не думай.
На столе тот же луч косой
Та же ваза со дня рожденья.
Тот же час на часах – шестой.
И вдоль кресел – две наших тени.

 

Где я очутилась, я так и не поняла поначалу. Похоже было на сон, но даже и не мой. Архитектурная фантазия тех, кто застроил старые и новые районы Одессы, не просто поразила, но и дала понять, что происходит возрождение духа города, того самого, который витал над необитаемыми землями будущей Одессы два с лишним столетия тому. Тот город, по словам Елены Каракиной, «будто вырос из-под земли» стараниями энтузиастов под предводительством «герцога с мускулами грузчика», который «использовал для строительства Одессы все или почти все достижения урбанизма, наработанные человечеством к XIX веку». Новая Одесса идёт тем же путём. Она не повторяет старой, но преемственность – не в подражании прошлому, а в устремлённости в будущее.

 

ОдессаОдесса

ОдессаОдесса

 

Сегодняшн им одесситам предстоит не только отстроить свой город, но и бороться за то, за что боролись их далёкие предшественники – за возможность его развития, за беспошлинную торговлю, за внедрение новаторских идей, за преодоление косности мышления чиновников, за то, чтоб замороженные новостройки на холмах не стали Карфагеном. Увы, у людей нет денег, чтобы выкупить свои квартиры, и это таки да плохо. Одесситам сегодня предстоит найти своего Дерибаса и своего Ришелье. Без этого Одессе не возродиться из пепла, не стать Жар Птицей.

В отличие от города Петра, город Дерибаса был построен не на костях, а на любви, и это определило его атмосферу, его солнечную ментальность, его творческий и свободный дух. Двигаясь вперёд, Одесса не должна удаляться от этого исконного принципа, заложившего фундамент города-мечты. И сегодня ей нужны дерибасы, которые бы также искренне любили её, а не карабасы, которые бы бездушно пользовали её.

Так я думаю, пока постепенно распознаю улицы, захожу в дивные рестораны – дивные не только по кулинарному мастерству, но и по выдумке дизайнеров, соорудивших целый мир из каждого ресторанчика. «Компот», «Дача», La Terrazza… Каждый – неповторим, каждый – театральное действо, включая и работников, легко, с юмором, профессионализмом и нескрываемой гордостью рассказывающих об истории своего ресторана и отличительных особенностях его кухни.

Вера Зубарева ресторан в Одессе ресторан в Одессе ресторан в Одессе ресторан в Одессе ресторан в Одессе ODESSA - 6 028 ресторан в Одессе

Вот где витает творческий дух – живой, ненадуманный, не наигранный! Стряпуха свергнута, безликих общепиток больше не сыщешь, да и тётя Клава отправлена куда подальше от прилавка, к которому я лично всегда подходила, как неопытный дуэлянт к барьеру – никогда не могла запомнить названий двух одиноких колбас на витрине и третьей под прилавком… Этому пришёл конец. Тебе улыбаются, тебя любят, и ты отвечаешь тем же, понимая, что без тебя не будет процветать ресторан, дом, улица, и, не дай Господь, аптека!

Но моя Одесса всё же литературная. К ней я ехала, её я обняла, как только приземлилась и очутилась в замечательном литературном кафе «Мастер и Маргарита», где меня встретили хозяева и писатели Людмила Шарга и Семён Абрамович. «Бракосочетание» художественного и коммерческого талантов в одном, отдельно взятом одессите – явление типичное для Одессы.

Кафе "Мастер и Маргарита" Анатолий Глущак  ODESSA -1 005 Вера Зубарева Евгений Голубовский Семён Абрамович и Людмила Шарга На переднем плане - Ирина Дубровская Елена Куклова

Как точно пишет Каракина чуть по другому поводу, в этом – «характер города, где жизнь духа не противопоставляется жизни тела». В «Мастере и Маргарите» стихи читались легко, как дома, в кругу дорогих друзей. И они действительно присутствовали там, в кафе, мои дорогие друзья, о которых думала и которым посвящала стихи.

 

* * *

Евгению Голубовскому

Ничто не даётся так трудно душе, как стихи. Вера Зубарева и Евгений Голубовский
Особенно те, что растут из неё, а не сора.
Я снова иду, приглушая немного шаги,
И ждёт меня свет за дверями в конце коридора.
Войду, расскажу, что с утра небеса развезло,
И было по ним продвигаться задачей нелёгкой.
Что рельсы двустиший упёрлись в туман как назло,
И выйти пришлось на какой-то другой остановке.
А там – бездорожье, и всё незнакомо опять.
Бродила, и слякоть одну развезла по тетради.
А он мне в ответ: «ничего», – мол, «стихи написать –
Не жизнь бередить. И столетья, бывало, не хватит».
И выудит вечер из облака рыбку-звезду.
И спустимся в жизнь мы на лифте, и буду я праздно
Пирожное с чаем вкушать в той столовой внизу,
Садится в трамвай и вздыхать,
Что в стихах – всё сложнее. Гораздо.

 

А потом была «Зелёная лампа» – праздник встречи со знакомыми и незнакомыми талантами в студии Евгения Голубовского. А в мою бытность такой роскоши не было. Был только детский сад на том же квартале, где сегодня красуется Всемирный Клуб Одесситов, и приходилось рифмовать на ходу, по дороге в садик, и без всякой возможности почитать стихи на обратном пути Голубовскому, или Кохрихту…

Одной из волнующих встреч была встреча с Анатолием Венгруком – редактором «Моряка Украины». Год назад отправила ему письмо по электронной почте, рассказав вкратце об отце и предложив очерк о нём с дневниками и записками. Честно говоря, на ответ не надеялась, а уж на положительный ответ и подавно. Материал был объёмным, частично выходил и в ВОНе, и в Вечерней Одессе, но предлагаемый очерк был гораздо обширнее и включал дневники. Ну кто же отдаст столько места в газете, когда редактора борются за выживание, и каждая пядь газетного листа сдаётся в аренду под рекламу или самокрекламу?

– Это нереально, – говорили мне друзья, знакомые с обстановкой в газетах.

«Но ведь и судьба моего отца, «лоцмана на трубе», была из области очевидного невероятного», – подумала я. И решила попробовать. Получила несколько отказов, и вдруг –

Уважаемая Вера Кимовна!
Спасибо огромное за очерк. Разместим в ближайшем номере.
Очень трогательная история. Я слышал о “Моздоке” от начальника
Воронцовского маяка Ивана Тимофеевича Циховича.
Он работает с 55 года и до сих пор.
Но, о лоцмане на трубе слышу впервые.
Спасибо и за хорошие слова в адрес нашей газеты.
С уважением, Анатолий Венгрук, редактор.

Так мы и подружились. А впоследствии был опубликован ещё более обширный очерк в девяти номерах газеты. Он включал и дневники, и копии документов, и фотографии из семейного альбома. Всё было сделано с любовью, не формально. Так «Моряк» стал гаванью для «Лоцмана», а Венгрук – моим журналистским братом, как он сказал после того, как отснял очень эмоциональное интервью со мной для его программы «Морские истории» на телеканале ОК.

Должна сказать, что все мои последующие интервью в Одессе начинались вопросом об отце, о фильме, посвящённом ему, который я привезла, и этот интерес одесситов к своей истории только ещё раз подтвердил: Одессе – быть! И как факт – в этом году вышла в свет и получила диплом на международной книжной ярмарке «Зелёная волна» электронная книга «Они оставили след в истории города». Этот замечательный проект памяти выдающихся одесситов был осуществлён благодаря энтузиастам из Всемирного Клуба Одесситов под руководством Леонида Рухмана. Туда же вошла и биография моего отца, о чём пишу с гордостью и благодарностью.

Вера Зубарева и Леонид Рухман

Интеллигенция Одессы талантлива, активна и открыта новому. Атмосфера новаторства, творческих замыслов, интересных проектов вдохновляет и восхищает. Ощущение, что здесь молоды абсолютно все, не покидает, и «виной» тому – энтузиазм одесситов. Одесса из моего прошлого не знала подобного подъёма. Такое у меня, по крайней мере, было ощущение от всего этого всплеска дарований, настоящего праздника талантов и поклонников. Да, без поклонников, без восторженных и преданных зрителей, с которыми я познакомилась, например, на спектаклях Елены Кукловой, без слушателей и читателей такой расцвет творческой энергии не смог бы способствовать в полной мере одесскому ренессансу, как я про себя окрестила этот подъём.

Елена Куклова

И литстудия Игоря Потоцкого впечатлила как разнообразием молодых голосов, так и упорной борьбой за помещение, которое всё же отвоевали. А милиционер опять-таки растрогал – уже другой, который пришёл в тот день, чтобы выдворить студийцев, а потом так заслушался на прощальном чтении, что сам стал активно обсуждать понравившиеся стихи.Вера Зубарева и Алёна Щербакова

9-ое мая праздновал весь город. И был в этом искренний патриотический подъём не только со стороны старшего поколения, но и молодёжи, включая и детей, которые трогательно поздравляли ветеранов с этим днём – не формально, не для галочки, как это было в наши дни, а с искренней верой и трепетом. И любовью. Группа таких школьников пришла и в дом к Елене Фёдоровны Безикович, бывшей учительницы, матери моей подруги, у которой я остановилась. Так что мне удалось не только стать очевидцем этого “сюрприза” (о визите знали только мы с Галей), но и записать этот визит на видео.

Это – Одесса. Моя, узнаваемая, пробивающаяся сквозь трещины в истории.

Москва не сразу строилась, а Одесса – почти сразу, моментально, но отстраиваться всегда приходится медленнее, поскольку не на пустом месте.

quil_logo

AVE
«Ave» одновременно означает «привет»    и «прощай».
(из разговора)
Змеенье виноградных лоз из детства.
Царит вчера, пока забрезжит завтра…
Руно из лун рассыпала Одесса,
Сиреной зазывая  аргонавтов.
А Одиссея снов одна и та же –
Летучих парусов неясный призрак,
Песок у кромки в тёмных звёздах влажных,
И колдовство берегового бриза.
А паруса – над городом, над морем,
Над звёздами… Над звёздами? А что там?
Там дуб зелёный с вечным Лукоморьем
И книга жизни с жёстким переплётом.
– Лети, лети! –  зовёт на скалы сердце,
Чтоб выпал ритм из его оправы.
Штормит единство действия и места.
А город переводит: «Ave!».

ЗАРИСОВКА

А у кромки воды,
Там все люди становятся птицами,
И вдыхает Лузановка
Солью пропахшее небо.
Этот берег – в ладони песок –
Снова снится мне,
И колышутся жизни
В сплетениях памяти-невода.
Побережий пески –
Словно древних морей мемуары.
В склепах раковин,
Тёплой водою подсвеченных,
Только тени усопших моллюсков
Да йодистый траур,
Да личинки как мумии
Между прахом и вечностью.
Я иду и иду
По осколкам закатного зарева.
Волны катятся, словно пустые бутылки.
Это я их сама с побережья другого отправила,
А теперь вот встречаю у сна на развилке.
Прямо двинусь – проснусь;
Влево – встретит жужжанье сирен,
Мидий лодки подводные в тине
На тлеющих горках добычи;
Вправо – полые крабьи доспехи,
Да солнце, давшее крен,
И оборванный след на песке
То ли твой, то ли птичий…

ОТПУСК

Здесь – как в раю.
Время стоит в зените,
Россыпи света вокруг голов,
Ни единой тени,
Капли воздуха с эликсиром сна…
По его орбите
Совершается вечный круговорот материй.
От земной до небесной тверди –
Полшага с пирса.
Тело движется со скоростью
Прямолинейного равномерного.
Душа – никогда. Поэтому ей не спится.
Тело с душой –
Всё равно, что пространство со временем.
То ли небо над морем,
То ли море над небом повисло здесь.
Серебро от взлетающих рыб… Им завидуя,
Гребни волн облаками запенились.
Что влилось то и вылилось
На равнину песка,
Там, где дюны взошли пирамидами.
Здесь сильней ностальгия
По неразрешённости вечера,
По живому текущему небу,
По оползням строчек.
Под зонтом абажура
Тетрадь обсыхает. До вечного –
Только мыслью подать. Но какой?
Вот вопрос, что сознание точит.
Я смещаюсь туда.
Фиолетовых сумерек выжимка,
Быстрый сон о тебе,
На песке – окаёмка грусти
От волны откатившей,
Где чайка прошлась обиженно.
Вот и всё, что осталось
От отпуска длинной рукописи.

* * *

Я живу вблизи океана – дикого зверя.
Он срывается ночью и пенится гривой лунной,
Прогибаясь до впадин, где рвутся морские артерии,
Выгибаясь до хруста коралловых позвонков со шхунами.
Я живу в лагуне печалей – тёмных энергий
Там, где чайки стучат по утрам железными клювами,
Отдирая моллюсков, приросших к жемчужницам нервами,
И пузырятся крабы, сплавляясь с медузами бурыми.
Там шторма накреняют строку в направленье непознанном.
Хлещет соль из пробоин попавших в крушение раковин.
За пределами ветра покой расширяется звёздами,
И как купол расписана в центре  тетрадь Зодиаком.
От тебя до меня только адреса взлётные полосы.
От меня до тебя быстро скомканный лист в междометиях.
Продвигаюсь к тебе по его измятому Мёбиусу,
Где пространство в изломанном времени тянет лямку бессмертия.
Мне туда, где всё за полночь, заживо, заново,
Где начало страшнее конца, и к свободе зависимость,
В ледниковый период страницы, где в белом всё замерло,
Ожидая, чтоб ноль растопила священная письменность.
Мне туда, разбиваться о скалы – о прошлые памяти,
И откатывать к тёплому, сонному… Берегу? Берегу.
Он поклонник наплывов моих. Но ему не объять меня.
Я живу вблизи океана, дикого зверя…

* * *

Что-то чайка на песке начертала
И унёс прибой письмо
В вечер,
Всколыхнулась глубина вдоль причала
С поплавком луны в звёздным вече.
То ль фрегатом, то ли греческой вазой
Облако росло в лунных складках.
Ветер дунул, контуры смазал,
Навсегда оставив загадкой.
Завихрили по песку тени
Улетевших птиц, мореходов,
А прибой беседовал с теми,
Кто зажёг по ним звёзды в водах.

* * *

Ветер с утра запустил облака воздушными змеями.
Волн паруса раздуваются чудо-фрегатами.
Нет ничего зыбучей прибрежного времени
И постоянней пространства морского с возвратами
Белой воды в пузырях, и вишнёвого солнца.
По расписанью взлетает –
Шторм ли, осадки…
Смотришь – уж четверть его над водой остаётся.
Запад луга подстелил ему. Мягкой посадки!
Серые птички, как моль разлетаются в газовых брызгах.
Их не привлечь нафталиновым цветом прибоя.
Берег исклёванный, раковин чёрствых огрызки,
Чайка на блёстке волны, где свеченье рябое,
Сфинксом глядит в запредельные дали. Там рыба
Мир омывает своим плавником, и серебряный эллипс
Тела её – в чешуйчатых созвездьях. Как Либера
Царства подводного, всходит в лунных поверхностях
Вод океанских. В неводах спутанных водорослей
Образы древних земель колышутся глухо.
Ими усеяны будут просторы, что после
Выйдут из тёмных воронок раковин луковых.
Ночь в океанской чернильнице бредит разливами,
Словно из детских размеров её окончательно выросла.
И проливают на сушу её ветра торопливые,
Лишь оставляя пробелы, что станут папирусом.

Vera_Zubarev А всё же я верю, что у Одессы есть солнечное завтра вопреки некоторым прогнозам погоды, обещающим затяжную облачность. Не может город, основанный на идее свободного рынка, на уважении к коммерции и искусствам (!), превратиться в пыльный уездный пригород с ментальностью заезжего обывателя.

Знаю, знаю, дух города истончился, уже нет того колорита, в атмосфере ментальная озоновая дыра… И всё же… Одесса, открывшаяся мне этой весной, порадовала значительно больше, чем Одесса, которую я оставила в 1989-м. О каком духе шла речь тогда! Идёшь, а впереди и сзади шеренги серых улиц на посёлке Котовского, ветшающий центр города с мухами на прилавках и безликими чиновниками там и сям. Друзья здороваются набегу и ныряют в вагоны поезда, уносящего их в Чоп. Никакого просвета, полный развал за истлевшим занавесом газеты «Правда».

А ещё раньше, лет за десять до того или пятнадцать, – коммунальные семьи, мамы, цокающие по разбитому асфальту с авоськами. В общепитовских столовых царят явно анти-одесские настроения среди поваров. Ни прожевать, ни переварить подобного никто не в состоянии. Не говоря уже о гастрономах, по которым одесситы ходят как по Кунст Камере с заспиртованными уродами редких продуктов… Только Толчок и цветёт ещё наравне с Привозом. Но той Одессы, которая у Бабеля, с её артистизмом, капиталистической направленностью, уютным миром ресторанчиков, или той, что у Пушкина, с блеском дворцов полусказочных и лукоморьем, всё равно не было.

Прощалась я больше с литературной Одессой, по ней же и грустила, к ней возвращалась памятью и в снах, о ней писала. А настоящая, тем временем, росла, ширилась, и всё чаще доносились слухи о её небывалом расцвете до тех, кто по ту сторону океана. Точь-в-точь, как в «Сказке о Царе Салтане» – «в свете ж вот какое чудо»… Почти теми же словами.

Приземлилась с замиранием сердца. Самолёт грохнулся о земь (о, родной аэродром!), и посыпались кати-горошками одесситы к таможне, где нужно было сперва заполнить какие-то карточки, а потом уже вытряхивать чемоданы. Смысл вопросов на карточке мне давался с трудом, и сердобольный милиционер вместе со мной всё терпеливо заполнил, пока никого уже в том зале не осталось, кроме нас. А потом перечитал всё, что сам написал, вздохнул и отпустил меня, покачав головой, в большую жизнь. В соседнем зале моя бывшая одноклассница хмуро не узнала меня, вещи потребовала бросить на просмотр, удивлённо взглянув на единственную сумку через плечо. А оттуда – прямо в объятия дорогой и любимой подруги.

Вера Зубарева и Галя Бизикович Галине Безикович

1

Что-то к прошлому мы давно
Не наведывались в дом тот ветхий.
Мяч луны угодил в окно.
Там сквозит на лестничной клетке.
Там как чёрный, парадный ход –
Кто-то пил и семечки лузгал.
И облезлый шкодливый кот
Втихаря выуживал мусор.
Как кощеев ларец на цепях,
Лифт скрипел и качался очень.
А взамен золотого яйца
Он соседа вываливал к ночи.
Ворковало за стенкой кино,
И рассветов ещё было вдоволь.
Что-то прошлое мы давно
Не проведывали. Здорово ль?

2

Лунный свет бродил по берегу,
Гребни тёплых волн очерчивал.
Карту  сказочной Америки
Рисовал прибой подсвеченный.
Спали дети в дальних странствиях.
Покрывалось небо звёздами.
И в его безбрежном царствии
Только боги были взрослыми.
То и снится, что аукнется
В памяти, где мы – вчерашние.
Где уводит к морю улица
Чуть запавшей чёрной клавишей.
Там сидим на побережье мы,
Временем не опечалены,
И следы детей по-прежнему
Скачут буквами печатными.

3

Дверь толкни и входи, не стой,
Не прислушивайся, как дует
Ветер в комнате полупустой.
Там никто не живёт, не думай.
На столе тот же луч косой
Та же ваза со дня рожденья.
Тот же час на часах – шестой.
И вдоль кресел – две наших тени.

 

Где я очутилась, я так и не поняла поначалу. Похоже было на сон, но даже и не мой. Архитектурная фантазия тех, кто застроил старые и новые районы Одессы, не просто поразила, но и дала понять, что происходит возрождение духа города, того самого, который витал над необитаемыми землями будущей Одессы два с лишним столетия тому. Тот город, по словам Елены Каракиной, «будто вырос из-под земли» стараниями энтузиастов под предводительством «герцога с мускулами грузчика», который «использовал для строительства Одессы все или почти все достижения урбанизма, наработанные человечеством к XIX веку». Новая Одесса идёт тем же путём. Она не повторяет старой, но преемственность – не в подражании прошлому, а в устремлённости в будущее.

 

ОдессаОдесса

ОдессаОдесса

 

Сегодняшн им одесситам предстоит не только отстроить свой город, но и бороться за то, за что боролись их далёкие предшественники – за возможность его развития, за беспошлинную торговлю, за внедрение новаторских идей, за преодоление косности мышления чиновников, за то, чтоб замороженные новостройки на холмах не стали Карфагеном. Увы, у людей нет денег, чтобы выкупить свои квартиры, и это таки да плохо. Одесситам сегодня предстоит найти своего Дерибаса и своего Ришелье. Без этого Одессе не возродиться из пепла, не стать Жар Птицей.

В отличие от города Петра, город Дерибаса был построен не на костях, а на любви, и это определило его атмосферу, его солнечную ментальность, его творческий и свободный дух. Двигаясь вперёд, Одесса не должна удаляться от этого исконного принципа, заложившего фундамент города-мечты. И сегодня ей нужны дерибасы, которые бы также искренне любили её, а не карабасы, которые бы бездушно пользовали её.

Так я думаю, пока постепенно распознаю улицы, захожу в дивные рестораны – дивные не только по кулинарному мастерству, но и по выдумке дизайнеров, соорудивших целый мир из каждого ресторанчика. «Компот», «Дача», La Terrazza… Каждый – неповторим, каждый – театральное действо, включая и работников, легко, с юмором, профессионализмом и нескрываемой гордостью рассказывающих об истории своего ресторана и отличительных особенностях его кухни.

Вера Зубарева ресторан в Одессе ресторан в Одессе ресторан в Одессе ресторан в Одессе ресторан в Одессе ODESSA - 6 028 ресторан в Одессе

Вот где витает творческий дух – живой, ненадуманный, не наигранный! Стряпуха свергнута, безликих общепиток больше не сыщешь, да и тётя Клава отправлена куда подальше от прилавка, к которому я лично всегда подходила, как неопытный дуэлянт к барьеру – никогда не могла запомнить названий двух одиноких колбас на витрине и третьей под прилавком… Этому пришёл конец. Тебе улыбаются, тебя любят, и ты отвечаешь тем же, понимая, что без тебя не будет процветать ресторан, дом, улица, и, не дай Господь, аптека!

Но моя Одесса всё же литературная. К ней я ехала, её я обняла, как только приземлилась и очутилась в замечательном литературном кафе «Мастер и Маргарита», где меня встретили хозяева и писатели Людмила Шарга и Семён Абрамович. «Бракосочетание» художественного и коммерческого талантов в одном, отдельно взятом одессите – явление типичное для Одессы.

Кафе "Мастер и Маргарита" Анатолий Глущак  ODESSA -1 005 Вера Зубарева Евгений Голубовский Семён Абрамович и Людмила Шарга На переднем плане - Ирина Дубровская Елена Куклова

Как точно пишет Каракина чуть по другому поводу, в этом – «характер города, где жизнь духа не противопоставляется жизни тела». В «Мастере и Маргарите» стихи читались легко, как дома, в кругу дорогих друзей. И они действительно присутствовали там, в кафе, мои дорогие друзья, о которых думала и которым посвящала стихи.

 

* * *

Евгению Голубовскому

Ничто не даётся так трудно душе, как стихи. Вера Зубарева и Евгений Голубовский
Особенно те, что растут из неё, а не сора.
Я снова иду, приглушая немного шаги,
И ждёт меня свет за дверями в конце коридора.
Войду, расскажу, что с утра небеса развезло,
И было по ним продвигаться задачей нелёгкой.
Что рельсы двустиший упёрлись в туман как назло,
И выйти пришлось на какой-то другой остановке.
А там – бездорожье, и всё незнакомо опять.
Бродила, и слякоть одну развезла по тетради.
А он мне в ответ: «ничего», – мол, «стихи написать –
Не жизнь бередить. И столетья, бывало, не хватит».
И выудит вечер из облака рыбку-звезду.
И спустимся в жизнь мы на лифте, и буду я праздно
Пирожное с чаем вкушать в той столовой внизу,
Садится в трамвай и вздыхать,
Что в стихах – всё сложнее. Гораздо.

 

А потом была «Зелёная лампа» – праздник встречи со знакомыми и незнакомыми талантами в студии Евгения Голубовского. А в мою бытность такой роскоши не было. Был только детский сад на том же квартале, где сегодня красуется Всемирный Клуб Одесситов, и приходилось рифмовать на ходу, по дороге в садик, и без всякой возможности почитать стихи на обратном пути Голубовскому, или Кохрихту…

Одной из волнующих встреч была встреча с Анатолием Венгруком – редактором «Моряка Украины». Год назад отправила ему письмо по электронной почте, рассказав вкратце об отце и предложив очерк о нём с дневниками и записками. Честно говоря, на ответ не надеялась, а уж на положительный ответ и подавно. Материал был объёмным, частично выходил и в ВОНе, и в Вечерней Одессе, но предлагаемый очерк был гораздо обширнее и включал дневники. Ну кто же отдаст столько места в газете, когда редактора борются за выживание, и каждая пядь газетного листа сдаётся в аренду под рекламу или самокрекламу?

– Это нереально, – говорили мне друзья, знакомые с обстановкой в газетах.

«Но ведь и судьба моего отца, «лоцмана на трубе», была из области очевидного невероятного», – подумала я. И решила попробовать. Получила несколько отказов, и вдруг –

Уважаемая Вера Кимовна!
Спасибо огромное за очерк. Разместим в ближайшем номере.
Очень трогательная история. Я слышал о “Моздоке” от начальника
Воронцовского маяка Ивана Тимофеевича Циховича.
Он работает с 55 года и до сих пор.
Но, о лоцмане на трубе слышу впервые.
Спасибо и за хорошие слова в адрес нашей газеты.
С уважением, Анатолий Венгрук, редактор.

Так мы и подружились. А впоследствии был опубликован ещё более обширный очерк в девяти номерах газеты. Он включал и дневники, и копии документов, и фотографии из семейного альбома. Всё было сделано с любовью, не формально. Так «Моряк» стал гаванью для «Лоцмана», а Венгрук – моим журналистским братом, как он сказал после того, как отснял очень эмоциональное интервью со мной для его программы «Морские истории» на телеканале ОК.

Должна сказать, что все мои последующие интервью в Одессе начинались вопросом об отце, о фильме, посвящённом ему, который я привезла, и этот интерес одесситов к своей истории только ещё раз подтвердил: Одессе – быть! И как факт – в этом году вышла в свет и получила диплом на международной книжной ярмарке «Зелёная волна» электронная книга «Они оставили след в истории города». Этот замечательный проект памяти выдающихся одесситов был осуществлён благодаря энтузиастам из Всемирного Клуба Одесситов под руководством Леонида Рухмана. Туда же вошла и биография моего отца, о чём пишу с гордостью и благодарностью.

Вера Зубарева и Леонид Рухман

Интеллигенция Одессы талантлива, активна и открыта новому. Атмосфера новаторства, творческих замыслов, интересных проектов вдохновляет и восхищает. Ощущение, что здесь молоды абсолютно все, не покидает, и «виной» тому – энтузиазм одесситов. Одесса из моего прошлого не знала подобного подъёма. Такое у меня, по крайней мере, было ощущение от всего этого всплеска дарований, настоящего праздника талантов и поклонников. Да, без поклонников, без восторженных и преданных зрителей, с которыми я познакомилась, например, на спектаклях Елены Кукловой, без слушателей и читателей такой расцвет творческой энергии не смог бы способствовать в полной мере одесскому ренессансу, как я про себя окрестила этот подъём.

Елена Куклова

И литстудия Игоря Потоцкого впечатлила как разнообразием молодых голосов, так и упорной борьбой за помещение, которое всё же отвоевали. А милиционер опять-таки растрогал – уже другой, который пришёл в тот день, чтобы выдворить студийцев, а потом так заслушался на прощальном чтении, что сам стал активно обсуждать понравившиеся стихи.Вера Зубарева и Алёна Щербакова

9-ое мая праздновал весь город. И был в этом искренний патриотический подъём не только со стороны старшего поколения, но и молодёжи, включая и детей, которые трогательно поздравляли ветеранов с этим днём – не формально, не для галочки, как это было в наши дни, а с искренней верой и трепетом. И любовью. Группа таких школьников пришла и в дом к Елене Фёдоровны Безикович, бывшей учительницы, матери моей подруги, у которой я остановилась. Так что мне удалось не только стать очевидцем этого “сюрприза” (о визите знали только мы с Галей), но и записать этот визит на видео.

Это – Одесса. Моя, узнаваемая, пробивающаяся сквозь трещины в истории.

Москва не сразу строилась, а Одесса – почти сразу, моментально, но отстраиваться всегда приходится медленнее, поскольку не на пустом месте.

quil_logo

AVE
«Ave» одновременно означает «привет»    и «прощай».
(из разговора)
Змеенье виноградных лоз из детства.
Царит вчера, пока забрезжит завтра…
Руно из лун рассыпала Одесса,
Сиреной зазывая  аргонавтов.
А Одиссея снов одна и та же –
Летучих парусов неясный призрак,
Песок у кромки в тёмных звёздах влажных,
И колдовство берегового бриза.
А паруса – над городом, над морем,
Над звёздами… Над звёздами? А что там?
Там дуб зелёный с вечным Лукоморьем
И книга жизни с жёстким переплётом.
– Лети, лети! –  зовёт на скалы сердце,
Чтоб выпал ритм из его оправы.
Штормит единство действия и места.
А город переводит: «Ave!».

ЗАРИСОВКА

А у кромки воды,
Там все люди становятся птицами,
И вдыхает Лузановка
Солью пропахшее небо.
Этот берег – в ладони песок –
Снова снится мне,
И колышутся жизни
В сплетениях памяти-невода.
Побережий пески –
Словно древних морей мемуары.
В склепах раковин,
Тёплой водою подсвеченных,
Только тени усопших моллюсков
Да йодистый траур,
Да личинки как мумии
Между прахом и вечностью.
Я иду и иду
По осколкам закатного зарева.
Волны катятся, словно пустые бутылки.
Это я их сама с побережья другого отправила,
А теперь вот встречаю у сна на развилке.
Прямо двинусь – проснусь;
Влево – встретит жужжанье сирен,
Мидий лодки подводные в тине
На тлеющих горках добычи;
Вправо – полые крабьи доспехи,
Да солнце, давшее крен,
И оборванный след на песке
То ли твой, то ли птичий…

ОТПУСК

Здесь – как в раю.
Время стоит в зените,
Россыпи света вокруг голов,
Ни единой тени,
Капли воздуха с эликсиром сна…
По его орбите
Совершается вечный круговорот материй.
От земной до небесной тверди –
Полшага с пирса.
Тело движется со скоростью
Прямолинейного равномерного.
Душа – никогда. Поэтому ей не спится.
Тело с душой –
Всё равно, что пространство со временем.
То ли небо над морем,
То ли море над небом повисло здесь.
Серебро от взлетающих рыб… Им завидуя,
Гребни волн облаками запенились.
Что влилось то и вылилось
На равнину песка,
Там, где дюны взошли пирамидами.
Здесь сильней ностальгия
По неразрешённости вечера,
По живому текущему небу,
По оползням строчек.
Под зонтом абажура
Тетрадь обсыхает. До вечного –
Только мыслью подать. Но какой?
Вот вопрос, что сознание точит.
Я смещаюсь туда.
Фиолетовых сумерек выжимка,
Быстрый сон о тебе,
На песке – окаёмка грусти
От волны откатившей,
Где чайка прошлась обиженно.
Вот и всё, что осталось
От отпуска длинной рукописи.

* * *

Я живу вблизи океана – дикого зверя.
Он срывается ночью и пенится гривой лунной,
Прогибаясь до впадин, где рвутся морские артерии,
Выгибаясь до хруста коралловых позвонков со шхунами.
Я живу в лагуне печалей – тёмных энергий
Там, где чайки стучат по утрам железными клювами,
Отдирая моллюсков, приросших к жемчужницам нервами,
И пузырятся крабы, сплавляясь с медузами бурыми.
Там шторма накреняют строку в направленье непознанном.
Хлещет соль из пробоин попавших в крушение раковин.
За пределами ветра покой расширяется звёздами,
И как купол расписана в центре  тетрадь Зодиаком.
От тебя до меня только адреса взлётные полосы.
От меня до тебя быстро скомканный лист в междометиях.
Продвигаюсь к тебе по его измятому Мёбиусу,
Где пространство в изломанном времени тянет лямку бессмертия.
Мне туда, где всё за полночь, заживо, заново,
Где начало страшнее конца, и к свободе зависимость,
В ледниковый период страницы, где в белом всё замерло,
Ожидая, чтоб ноль растопила священная письменность.
Мне туда, разбиваться о скалы – о прошлые памяти,
И откатывать к тёплому, сонному… Берегу? Берегу.
Он поклонник наплывов моих. Но ему не объять меня.
Я живу вблизи океана, дикого зверя…

* * *

Что-то чайка на песке начертала
И унёс прибой письмо
В вечер,
Всколыхнулась глубина вдоль причала
С поплавком луны в звёздным вече.
То ль фрегатом, то ли греческой вазой
Облако росло в лунных складках.
Ветер дунул, контуры смазал,
Навсегда оставив загадкой.
Завихрили по песку тени
Улетевших птиц, мореходов,
А прибой беседовал с теми,
Кто зажёг по ним звёзды в водах.

* * *

Ветер с утра запустил облака воздушными змеями.
Волн паруса раздуваются чудо-фрегатами.
Нет ничего зыбучей прибрежного времени
И постоянней пространства морского с возвратами
Белой воды в пузырях, и вишнёвого солнца.
По расписанью взлетает –
Шторм ли, осадки…
Смотришь – уж четверть его над водой остаётся.
Запад луга подстелил ему. Мягкой посадки!
Серые птички, как моль разлетаются в газовых брызгах.
Их не привлечь нафталиновым цветом прибоя.
Берег исклёванный, раковин чёрствых огрызки,
Чайка на блёстке волны, где свеченье рябое,
Сфинксом глядит в запредельные дали. Там рыба
Мир омывает своим плавником, и серебряный эллипс
Тела её – в чешуйчатых созвездьях. Как Либера
Царства подводного, всходит в лунных поверхностях
Вод океанских. В неводах спутанных водорослей
Образы древних земель колышутся глухо.
Ими усеяны будут просторы, что после
Выйдут из тёмных воронок раковин луковых.
Ночь в океанской чернильнице бредит разливами,
Словно из детских размеров её окончательно выросла.
И проливают на сушу её ветра торопливые,
Лишь оставляя пробелы, что станут папирусом.