ВИКТОРИЯ ФРОЛОВА ● ВСЕЛЕННАЯ ТЮТЧЕВА ● РАДИО ОЧЕРК -

ВИКТОРИЯ ФРОЛОВА Здравствуйте, дорогие друзья! Я рада новой встрече в рубрике «Душа поэта» на волне радиостанции «Гармония мира», и рада возможности поговорить – смею надеяться, с единомышленниками, – о волнующих вопросах, связанных с жизнью нашего духа и нашей души. И, конечно же, самые верные собеседники и помощники нам в этом – поэты, сумевшие сказать свое неповторимое слово во всеобщем многоголосье идей и мнений.

Кстати, о слове. В последнее время все чаще мне на память приходят лаконичные, однако, безграничные по глубине размышлений строки Федора Тютчева:
* * *
Нам не дано предугадать,
Как слово наше отзовется, –
И нам сочувствие дается,
Как нам дается благодать…

Конечно же, Федор Иванович имел в виду тот отзыв в сердцах людей близких и далеких, который может вызвать сказанное нами слово, и слово поэта в первую очередь. Но мне в данном случае хочется взглянуть на ситуацию с другой стороны, – так сказать, не рефлексируя, а просто констатируя факт: настоящая благодать снисходит на каждого, кто в минуты горя и радости обращается к поэтическому наследию человечества, – наследию, выходящему за рамки эпох, национальностей и государств. И, кстати, творчество русского поэта Тютчева – один из ярких примеров мировой литературы, где пересеклись и трансформировались в единое и самодостаточное целое традиции русской лирики и, в частности, идеи немецкой поэтической философии.

Здесь уместно вспомнить, что родился Федор Тютчев /23 ноября (по новому стилю 5 декабря) 1803 года/ в России, в селе Овстуг, Брянского уезда Орловской губернии, в родовитой семье, зимою жившей в Москве. Образование и воспитание он получил в атмосфере, где господство французского языка уживалось с приверженностью ко всем особенностям русского стародворянского и православного уклада.

Домашним учителем и воспитателем маленького дворянина был известный российский литератор Раич, который не только привил Федору любовь к мировой литературе, но также желание переводить на русский язык образцы мировой классической литературы. В частности, начинающий поэт перевел Послание Горация к Меценату, которое было представлено Раичем обществу любителей российской словесности. В результате, уже в 1819 году Тютчев стал слушателем Московского государственного университета, и одновременно – членом российского общества любомудров, то есть, любителей мудрости, философов. Однако, как поэт он сложился значительно позже, ближе к тридцатым годам девятнадцатого века. Вот, к примеру, стихотворение Федора Тютчева 1829 года:

ВИДЕНИЕ

Есть некий час в ночи всемирного молчанья,
И в оный час явлений и чудес
Живая колесница мирозданья
Открыто катится в святилище небес.
Тогда густеет ночь, как хаос на водах,
Беспамятство, как Атлас, давит сушу…
Лишь Музы девственную душу
В пророческих тревожат боги снах!

Важным фактом биографии поэта является его многолетнее проживание в Германии, причем, именно в те годы, когда личность человека активно формируется и в творческом, и в житейском смысле. В 1822 году, после окончания университета, Тютчев был отправлен в Петербург на службу в государственную коллегию иностранных дел, и в том же году уехал за границу со своим родственником графом фон Остерманом-Толстым, который посодействовал его определению сверхштатным чиновником в русскую миссию в Мюнхене. В общей сложности, за границей Федор Тютчев прожил, с незначительными перерывами, двадцать два года.

Все, кто неравнодушен к его поэтическим размышлениям, наверняка отмечали, что образный ряд Тютчева насыщен мотивами ночи, одиночества, величия стихий природы, – так характерными для немецкой романтической лирики. К примеру, многим известны пронзительные тютчевские строки, звучащие буквально как заклинание, обращенное к беспредельному хаосу мироздания:

* * *
О чем ты воешь, ветр ночной?
О чем так сетуешь безумно?..
Что значит странный голос твой,
То глухо жалобный, то шумно?
Понятным сердцу языком
Твердишь о непонятной муке –
И роешь и взрываешь в нем
Порой неистовые звуки!..

О, страшных песен сих не пой
Про древний хаос, про родимый!
Как жадно мир души ночной
Внимает повести любимой!
Из смертной рвется он груди,
Он с беспредельным жаждет слиться!..
О, бурь заснувших не буди –
Под ними хаос шевелится!..

Мне кажется, что глубина и мощь тютчевской мысли, рожденной восприятием ночных образов и стремящейся проникнуть в суть бытия всего сущего, часто намного превосходит даже известные образцы классической русской литературы. Сравните, к примеру, только что звучавшие стихотворные картины Тютчева, в буквальном смысле навеянные ему ночным ветром, со сказочными, но достаточно приземленными образами известного «Зимнего вечера» Пушкина, впрочем, также – навеянные ветром:

Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя;
То, как зверь, она завоет,
То заплачет, как дитя,
То по кровле обветшалой
Вдруг соломой зашумит,
То, как путник запоздалый,
К нам в окошко застучит.

…Однако, нельзя говорить о том, что тютчевская лирика всегда и абсолютно глубоко проникает в суть разных проявлений бытия: немало в ней и описательных образцов, которые, пожалуй, ближе не к русской классической традиции, а к созерцательным лирическим опытам немецких поэтов-романтиков, где взаимосвязь земного и небесного едва намечена. Вот, к примеру, фрагмент из «Прекрасной ночи» Гете:

Прорвалась луна сквозь чащи:
Прошумел зефир ночной,
И, склоняясь, льют все слаще
Ей березы ладан свой.

Я блаженно пью прохладу
Летней сумрачной ночи!
Что душе дает отраду,
Тихо чувствуй и молчи.

А вот – стихотворение Федора Тютчева «Утро в горах», где есть и романтическая идеализация ночи и грозы, и возвышенное восприятие величественного горного пейзажа, освещенного утренним солнцем и поглощенного туманом одновременно, – которые навевают тонкие ассоциации с жизнью человеческой, в одно и то же время способной дарить человеку и горе, и радость:

Лазурь небесная смеется,
Ночной омытая грозой,
И между гор росисто вьется
Долина светлой полосой.

Лишь высших гор до половины
Туманы покрывают скат,
Как бы волшебные руины
Волшебством созданных палат.

…Впрочем, это всего лишь один аспект творчества известных и любимых нами поэтов… Но другие их стихотворения, – можно сказать, энергетически подключающие нас к вибрациям мироздания, к тайнам души человека и природы, – мы прочтем в следующей передаче.

2. ФИЛОСОФСКАЯ ЛИРИКА. ПЕРЕВОДЫ.

Здравствуйте, дорогие друзья. В сегодняшней поэтической программе мы с вами продолжим открывать страницы мировой поэзии, в которой значительное место занимают стихотворения русского поэта Фёдора Тютчева.

Обращаясь к творчеству Тютчева, нельзя не отметить его принадлежность к российскому обществу любомудров, членом которого он стал в шестнадцать лет. Чтобы понять основной принцип, на котором основывались взгляды приверженцев этого направления, и при этом не вдаваться в наукообразные рассуждения, достаточно, на мой взгляд, привести короткое, но необычайно емкое высказывание одного из любомудров Дмитрия Веневетинова: «Самопознание – вот идея, одна только могущая одушевить вселенную; вот цель и венец человека».

Именно это настойчивое стремление познать мир и себя в этом мире, природу вещей и природу страстей, и выделяет многие стихотворения Федора Тютчева, которые принято называть философскими. И одним из таких непревзойденных по силе проникновения вглубь человеческого Я считается известное стихотворение

SILENTIUM! (Молчание)

Молчи, скрывайся и таи
И чувства, и мечты свои.
Пускай в душевной глубине
Встают и заходят оне
Безмолвно, как звезды в ночи, –
Любуйся ими – и молчи.

Как сердцу высказать себя?
Другому как понять тебя?
Поймет ли он, чем ты живешь?
Мысль изреченная есть ложь;
Взрывая, возмутишь ключи:
Питайся ими – и молчи.

Лишь жить в себе самом умей.
Есть целый мир в душе твоей
Таинственно-волшебных дум;
Их оглушил наружный шум,
Дневные разгонят лучи:
Внимай их пенью – и молчи!

Это стихотворение по рекомендации Вяземского и Жуковского, в числе двадцати четырех прочих за подписью Ф.Т., было опубликовано в 1836 году в «Современнике», издаваемом Пушкиным. Подборка «Стихи, присланные из Германии», вышедшая в двух пушкинских выпусках, принесла Тютчеву известность в России. В Германии же он, будучи аристократом и занимая дипломатическую должность, можно сказать, оказался в центре культурной жизни Европы, сблизился с Шеллингом, дружил с Гейне и переводил его стихи, а также стихи Шиллера, Гете и других немецких поэтов. И, естественно, изучал романтическую поэзию и немецкую философию.

Переводы, сделанные Тютчевым, не просто «переводят» оригинальный поэтический текст на русский язык, – они, можно сказать, трансформируются в сознании поэта в самостоятельное, выстраданное его собственной душой, произведение. Так же, как, к примеру, самый известный русскоязычный перевод из Гете «Горные вершины спят во тьме ночной» давно и прочно вошел в наше сознание именно как стихотворение Лермонтова.

Хорошо известна нам также интерпретация Лермонтовым произведений Гейне, в частности, «На севере диком стоит одиноко…». Я же предлагаю послушать малоизвестный вариант этого стихотворения, созданный Федором Тютчевым:

                              С чужой стороны (Из Гейне)
                     На севере мрачном, на дикой скале
                          Кедр одинокий под снегом белеет,
                     И сладко заснул он в инистой мгле,
                          И сон его вьюга лелеет.

                    Про юную пальму все снится ему,
                          Что в дальных пределах Востока,
                     Под пламенным небом, на знойном холму
                          Стоит и цветет, одинока…

Но все же, больше, чем символические романтические картины, нас интересуют поэтические опыты Тютчева, погружающие и автора, и читателя в таинственный мир душевных переживаний человека, вплетенных в беспредельность мирозданья. Из немецких поэтов качество это было особенно присуще Гейне, которого, как уже упоминалось, Тютчев не только переводил, но и с которым дружил. И это не случайно, поскольку оба поэта обладали и остротой взгляда, стремящего проникнуть в суть вещей, и точностью поэтического слова, способного максимально выразить авторскую идею.

Вот, к примеру, вольный перевод из «Книги Песен», обозначенный Тютчевым как «Мотив Гейне»:
    Если смерть есть ночь, если жизнь есть день –
                    Ах, умаял он, пестрый день, меня!..
                    И сгущается надо мною тень,
                    Ко сну клонится голова моя…

                    Обессиленный, отдаюсь ему…
                    Но все грезится сквозь немую тьму –
                    Где-то там, над ней, ясный день блестит
                    И незримый хор о любви гремит…

Однако, давайте вернемся к оригинальным тютчевским стихотворениям, так как все же именно они в полной мере отражают глубину его философского взгляда. Владимир Соловьев – поэт, переводчик и философ более позднего периода русской литературы, – писал о поэзии Тютчева: "И сам Гете не захватывал, быть может, так глубоко, как наш поэт, темный корень мирового бытия, не чувствовал так сильно и не сознавал так ясно ту таинственную основу всякой жизни, – природной и человеческой, – основу, на которой зиждется и смысл космического процесса, и судьба человеческой души, и вся история человечества».

Более того, здесь уместно, на мой взгляд, отметить такую характерную особенность Тютчева как поэта-мыслителя: по его собственному признанию, всю жизнь мысль свою он выражал тверже по-французски, чем по-русски, также только на французском писал письма и статьи, да и говорил почти исключительно по-французски, но максимально точно передать свои душевные переживания мог только благодаря русскому поэтическому слову.

Что ж, читаем Тютчева:

*   *   *
Как океан объемлет шар земной,
Земная жизнь кругом объята снами;
Настанет ночь – и звучными волнами
Стихия бьет о брег ее ночной.

То глас ее: он нудит нас и просит…
Уж в пристани волшебный ожил челн;
Прилив растет и быстро нас уносит
    В неизмеримость темных волн.

Небесный свод, горящий славой звездной,
Таинственно глядит из глубины, –
И мы плывем, пылающею бездной
    Со всех сторон окружены.

Нельзя утверждать, что Тютчев первым из русских поэтов обратился к идее единства человека и космоса, – достаточно вспомнить стансы Лермонтова 1831 года:

…И мысль о вечности, как великан,
Ум человека поражает вдруг,
Когда степей безбрежный океан
Синеет пред глазами. Каждый звук
Гармонии вселенной, каждый час
Страданья или радости для нас
Становится понятен…

Однако именно в поэзии Федора Тютчева эти мотивы зазвучали последовательно и мощно, предваряя стилистику русской философской лирики серебряного века. Как заметил идеолог этого периода русской литературы Владимир Соловьев, – для поэзии Тютчева характерен мотив хаотической, мистической первоосновы жизни.

Стихотворение «Как океан объемлет шар земной», ярко иллюстрирующее восприятие земного бытия как частного явления в беспредельном хаосе мироздания, было опубликовано в первой части подборки его «Стихов, присланных из Германии» в 3-ем томе «Современника». Характерно, что и по сегодняшний день эта публикация в «Современнике» для исследователей творчества Тютчева является первоисточником, и более того, в литературоведении существует мнение, что именно Пушкин, а не Тютчев, выбрал стихотворения для печати.

Однако время нашей передачи подошло к концу, да и, образно говоря, у вас, как и у меня, впечатлений, думаю, море. Но разговор о творческом взаимодействии двух выдающихся классиков русской литературы мы не заканчиваем, а продолжим его в следующей передаче.

Желаю вам как можно дольше оставаться в плену волшебного поэтического слова, способного раскрывать тайны природы и нашей собственной души.

3. ФИЛОСОФСКАЯ ЛИРИКА. ТЮТЧЕВ И ПУШКИН.

Приветствую вас, дорогие ценители поэзии. В сегодняшней нашей программе мы начнем разговор с того момента, на котором остановились в прошлый раз – с вопроса о творческом взаимодействии двух выдающихся русских поэтов Тютчева и Пушкина. Сразу следует отметить, что оба они – представители одного поколения, однако знакомы не были. Да и взгляды их на жизнь и на искусство значительно разнились. Можно даже сказать, были абсолютно противоположны. К примеру, все помнят патетические строки Пушкина, обращенные к декабристам:

Не пропадет ваш скорбный труд
И дум высокое стремленье…

А теперь сравните отношение Тютчева к восстанию декабристов, которое он недвусмысленно сформулировал в стихотворении «14-ое декабря 1825 года»:

                       Вас развратило Самовластье,
                       И меч его вас поразил, –
                       И в неподкупном беспристрастье
                       Сей приговор Закон скрепил.
И далее:
                       О жертвы мысли безрассудной,
                       Вы уповали, может быть,
                       Что станет вашей крови скудной,
                       Чтоб вечный полюс растопить!

С моей точки зрения, здесь ясно определены вовсе не политические настроения молодого Тютчева, как утверждается в литературоведении, а как раз его философское отношение к жизни вообще, и к политическим событиям в частности. Философское именно с точки зрения основного принципа любомудров: познание себя и мира. И проникая в самую суть восстания декабристов, Тютчев понимает, что их поступок – вовсе не подвиг, а одна из форм проявления того же насилия, против которого они выступали. И именно поэтому восстание не может быть примером, на который следует равняться:

                       Народ, чуждаясь вероломства,
                       Поносит ваши имена –
                       И ваша память от потомства,
                       Как труп в земле, схоронена.

Конечно, подобная точка зрения не вписывалась в официальную революционную идеологию, пленившую сознание не одного поколения людей, поэтому стихотворение Тютчева, написанное после оглашения приговора декабристам, не входило в популярные поэтические сборники. Зато стихотворение Пушкина, написанное тогда же и по тому же поводу, впоследствии нещадно эксплуатировалось, и мы хорошо помним его восторженное утверждение:

Темницы рухнут, и свобода
Вас примет радостно у входа…

Хотя, – и Пушкин был не политиком, а художником, творцом, и его послание «Во глубине сибирских руд» – скорее не политический манифест, а акт проявления сочувствия к падшим, нуждающимся в милости:

Любовь и дружество до вас
Дойдут сквозь мрачные затворы…

Согласитесь, именно такая позиция гуманиста и мыслителя более всего привлекает нас в творчестве любого поэта. Так что, по большому счету, говорить о некоем противоречии в творческих позициях Пушкина и Тютчева нет никаких оснований: просто эти два художника смотрели на мир несколько с разных точек зрения, и у них был разный духовный и жизненный опыт. И мы, как читатели и почитатели поэзии, в данном случае можем говорить как раз не о конфликте двух поэтов, а о том, что творчество каждого из них расширяет наше представление и о мире, и о многообразных способностях человеческой души этот мир воспринимать.

Именно с этой позиции, думаю, нам и следует рассматривать поэзию, тем более что наши любимые поэты как будто сами предлагают нам это сделать, поскольку и у Тютчева, и у Пушкина есть немало стихотворений на одну тему, – нам остается только открыть поэтический сборник на нужной странице. Что мы сейчас и сделаем.

Вот два их стихотворения – размышления об одном и том же, да и написаны они примерно в одно время. Итак, «Бессонница» Тютчева 1829 года:

Часов однообразный бой,
Томительная ночи повесть!
Язык для всех равно чужой
И внятный каждому, как совесть!

Кто без тоски внимал из нас,
Среди всемирного молчанья,
Глухие времени стенанья,
Пророчески-прощальный глас?

Нам мнится: мир осиротелый
Неотразимый Рок настиг –
И мы, в борьбе, природой целой
Покинуты на нас самих;

И наша жизнь стоит пред нами,
Как призрак, на краю земли,
И с нашим веком и друзьями
Бледнеет в сумрачной дали;

И новое, младое племя
Меж тем на солнце расцвело,
А нас, друзья, и наше время
Давно забвеньем занесло!

…Возможно, во время бессонницы не только Тютчеву, но и вам, уважаемые слушатели, приходят на ум размышления о бренности малой человеческой жизни в контексте движения веков, на фоне «всемирного молчанья». А Пушкина же, напротив, занимают проблемы более определенные, – к примеру, поиск смысла собственной жизни в данный конкретный отрезок времени. Так однажды, в один из моментов 1830-го года, у него и родились

«Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы»:

Мне не спится, нет огня;
Всюду мрак и сон докучный.
Ход часов лишь однозвучный
Раздается близ меня,
Парки бабье лепетанье,
Спящей ночи трепетанье,
Жизни мышья беготня…
Что тревожишь ты меня?
Что ты значишь, скучный шепот?
Укоризна или ропот
Мной утраченного дня?
От меня чего ты хочешь?
Ты зовешь или пророчишь?
Я понять тебя хочу,
Смысла я в тебе ищу…

Думаю, вы со мной согласитесь, дорогие друзья, что оба поэта органично дополняют друг друга в нашем познании мира и в стремлении постичь самих себя. Более того, я отношусь как к настоящему чуду к тому факту, что и Пушкин, и Тютчев, не будучи знакомы друг с другом лично, по-разному воспринимающие жизнь, одинаково глубоко проникали мыслью в суть одних и тех же вещей, и одинаково талантливо об этом писали.

К сожалению, время нашей встречи в эфире подходит к концу, и в заключение сегодняшней программы из всего многообразия заочного творческого диалога двух великих русских поэтов, выберу лишь один пример, где их взгляды пересекаются. Всем известно особое отношение Пушкина к осени: каждый наверняка вспомнит хрестоматийное «Унылая пора! Очей очарованье…».

Но не менее живописно передал нам восприятие этого времени года и Тютчев, своим поэтическим словом как бы погружая читателей в переживания, объединяющие душу человека и душу природы:
Осенний вечер
                      Есть в светлости осенних вечеров
                      Умильная, таинственная прелесть:
                      Зловещий блеск и пестрота дерев,
                      Багряных листьев томный, легкий шелест,
                      Туманная и тихая лазурь
                      Над грустно-сиротеющей землею,
                      И, как предчувствие сходящих бурь,
                      Порывистый, холодный ветр порою,
                      Ущерб, изнеможенье – и на всем
                      Та кроткая улыбка увяданья,
                      Что в существе разумном мы зовем
                      Божественной стыдливостью страданья.

Согласитесь, эти строки трогают нас независимо от того, какая пора года сейчас за окном, потому что истинная поэзия, на самом деле, – универсальный вечный двигатель нашей души, благодаря которому мы обретаем способность путешествовать в пространстве и во времени, – было б на то наше желание.

Надеюсь, у вас, как и у меня, такого желания предостаточно, и наше путешествие вместе с выдающимися поэтами-проводниками Пушкиным и Тютчевым мы обязательно продолжим в следующей программе рубрики «Душа поэта». Всего хорошего.

4. ФИЛОСОФСКАЯ ЛИРИКА. ТЮТЧЕВ И ПУШКИН.

Здравствуйте, дорогие друзья. В эфире рубрика «Душа поэта» и программа, в которой мы продолжим рассказ о творческом взаимодействии двух выдающихся поэтов человечества (без всякого преувеличения) – Федора Тютчева и Александра Пушкина. И для такой точки зрения есть определенные основания.

Если вы помните, дорогие друзья, говорить об этом мы начали, рассказывая о публикации 1836 года в 3-м и 4-м томе пушкинского «Современника» подборки «Стихов, присланных из Германии» Тютчева. Причем, существует мнение, что из рукописи, рекомендованной Жуковским и Вяземским, именно Пушкин, как издатель и редактор, выбирал стихотворения для печати. Также мы говорили о влиянии на Тютчева европейской культуры и искусства, в частности, – немецкой литературы и философии.

И своеобразным примером в подтверждение этого может служить одно из стихотворений Тютчева, – из опубликованных Пушкиным в «Современнике»:

Я лютеран люблю богослуженье,
Обряд их строгий, важный и простой –
Сих голых стен, сей храмины пустой
Понятно мне высокое ученье.

Не видите ль? Собравшися в дорогу,
В последний раз вам вера предстоит:
Еще она не перешла порогу,
Но дом ее уж пуст и гол стоит, –

Еще она не перешла порогу,
Еще за ней не затворилась дверь…
Но час настал, пробил… Молитесь богу,
В последний раз вы молитесь теперь.

Если не принимать во внимание конфессиональные каноны, а исключительно потребность человека в общении с богом, независимо от того, в какой форме оно происходит, то это стихотворение Тютчева, по-моему, – как раз о религии как о способе приближения души к Богу и его таинствам, не нуждающемся в пышных атрибутах. И эту возможность, по его мнению, человеку может предоставить именно лютеранство.

Но и Пушкин видел в религии и в вере именно такое предназначение, однако образец этому он нашел в духовном опыте православия, что ясно видно в его переложении великопостной молитвы Ефрема Сирина – потрясающем по своей простоте и по глубине понимания сущности молитвы:

Отцы пустынники и жены непорочны,
Чтоб сердцем возлетать во области заочны,
Чтоб укреплять его средь дольних бурь и битв,
Сложили множество божественных молитв;
Но ни одна из них меня не умиляет,
Как та, которую священник повторяет
Во дни печальные Великого поста;
Все чаще мне она приходит на уста
И падшего крепит неведомою силой:
Владыко дней моих! дух праздности унылой,
Любоначалия, змеи сокрытой сей,
И празднословия не дай душе моей.
Но дай мне зреть мои, о Боже, прегрешенья,
Да брат мой от меня не примет осужденья,
И дух смирения, терпения, любви
И целомудрия мне в сердце оживи.

На мой взгляд, оба эти стихотворения двух поэтов, как стороны одной медали, рассказывают о двух составляющих человеческой сущности – о ее возвышенном стремлении вырваться из плена земных условностей и о том, как в миру (так раньше говорили) сохранить чистоту души в ее устремлении к богу.

Однако у Тютчева в его творчестве есть один аспект, присущий, пожалуй, только ему: отношение к природе как к сущности разумной, к сущности, по уровню своего сознания намного превосходящей уровень развития людей, относящихся к ней потребительски и свысока:

                      Не то, что мните вы, природа:
                      Не слепок, не бездушный лик –
                      В ней есть душа, в ней есть свобода,
                      В ней есть любовь, в ней есть язык…

Это начало стихотворения, вошедшего в подборку стихов в «Современнике». Для любителей творчества Тютчева оно, как и другие, здесь опубликованные, является первоисточником, так как автографы их неизвестны. Поэтому до сих пор, это, в частности, публикуется с пропусками второй и четвертой строф, изъятых цензурой. Именно Пушкин настоял на том, чтобы выброшенные строфы были отмечены точками, так как их отсутствие нарушало композиционную цельность стихотворения. Кроме того, точки недвусмысленно указывали на то, что это дело рук цензуры, а не редактора.

По-видимому, ортодоксально-церковная цензура усмотрела во взглядах Тютчева пропаганду языческого мировоззрения, одушевлявшего весь живой мир, и тем самым как бы умалявшего значение человека как венца творения божьего. Во всяком случае, именно это предположение напрашивается при прочтении сохранившихся строк, описывающих глухоту и слепоту иных представителей человечества:

                      Они не видят и не слышат,
                      Живут в сем мире, как впотьмах,
                      Для них и солнцы, знать, не дышат
                       И жизни нет в морских волнах.
        …
                      Не их вина: пойми, коль можешь,
                      Органа жизнь, глухонемой!
                      Души его, ах, не встревожит
                      И голос матери самой!

Судя по всему, вопросы, связанные с размышлениями о сущности природы, о взаимоотношениях человека и природы, занимали Тютчева на протяжении всей его жизни, и не связаны с определенными религиозными или философскими течениями: он просто пропускал все это через свое сознание, пытаясь постичь самую суть явлений и событий. И вот, практически к концу жизни, пришел к парадоксальному выводу:

Природа – сфинкс. И тем она верней
Своим искусом губит человека,
Что, может статься, никакой от века
Загадки нет и не было у ней.

Эта поэтическая миниатюра 1869 года дает представление еще об одной грани таланта Тютчева – лаконизм изложения, острота и точность мысли. Современники отмечали его блестящий ум, юмор, талант собеседника, а эпиграммы, остроты и афоризмы Тютчева были у всех на слуху. Примечательно, что расцвет, в частности, этой формы творческого самовыражения пришелся на период, когда, после двадцатидвухлетней службы за границей, он вернулся в Россию, и сразу стал заметной фигурой в общественной жизни Петербурга. В 1848 он получил должность при министерстве иностранных дел, в 1858 был назначен председателем Комитета иностранной цензуры.

Показательно, что многие его поэтические высказывания в силу своей афористичной точности прочно вошли в сознание и современников, и последующих поколений почитателей его творчества, как самостоятельные. К примеру, замечательная по своей мудрости и простоте фраза «День пережит – и слава богу!» – на самом деле финальная цитата из коротенького стихотворения Тютчева под первоначальным названием «Совет»:
       Не рассуждай, не хлопочи!..
                      Безумство ищет, глупость судит;
                      Дневные раны сном лечи,
                      А завтра быть чему, то будет.

                      Живя, умей все пережить:
                      Печаль, и радость, и тревогу.
                      Чего желать? О чем тужить?
                      День пережит – и слава богу!

Любители поэзии наверняка помнят еще один афоризм Тютчева, который определяет роль и место Пушкина и в литературе, и в душе народа: «Тебя, как первую любовь, / России сердце не забудет». И заканчивая наш сегодняшний разговор о творческом взаимодействии этих двух поэтов, мы с вами прочтем фрагмент из стихотворения Тютчева, написанного им после смерти Пушкина. Создано оно, по-видимому, под впечатлением сплетен и пересудов в обществе, поскольку Тютчев, как истинный любомудр, силой мысли проникающий в суть явлений, отметил здесь и двойственность пушкинской натуры, и бесполезность поиска виновных в гибели поэта, поскольку на самом деле тот пал жертвой собственных страстей:

Но ты, в безвременную тьму
Вдруг поглощенная со света,
Мир, мир тебе, о тень поэта,
Мир светлый праху твоему!..
Назло людскому суесловью
Велик и свят был жребий твой!..
Ты был богов орган живой,
Но с кровью в жилах… знойной кровью.

И сею кровью благородной
Ты жажду чести утолил –
И осененный опочил
Хоругвью горести народной.
Вражду твою пусть тот рассудит,
Кто слышит пролитую кровь…
Тебя ж, как первую любовь,
России сердце не забудет!..

Что ж, дорогие радиослушатели. На сегодня наше время в эфире истекло, и мы прощаемся с вами. Но ненадолго: в следующей программе нас вновь ожидает встреча с поэзией Федора Тютчева, – ведь мы совсем не говорили о стихотворениях, в которых с непревзойденным мастерством поэт обращается к теме любви. Итак, до скорого свидания в эфире.

5. ТЮТЧЕВ. ЛЮБОВНАЯ ЛИРИКА.

Приветствую вас, дорогие друзья. В рубрике «Душа поэта» нас ожидает приятная встреча с непревзойденными образцами мировой любовной лирики, а именно – со стихотворениями Федора Тютчева, в которых чувство любви достигает, так сказать, небес. И в подтверждение этого предлагаю вам прочесть его стихотворение, написанное на склоне лет, после утраты им любимой женщины:

Как неожиданно и ярко,
На влажной неба синеве,
Воздушная воздвиглась арка
В своем минутном торжестве!
Один конец в леса вонзила,
Другим за облака ушла –
Она полнеба поразила
И в высоте изнемогла.

О, в этом радужном виденье
Какая нега для очей!
Оно дано нам на мгновенье,
Лови его – лови скорей!
Смотри – оно уж побледнело,
Еще минута, две – и что ж?
Ушло, как то уйдет всецело,
Чем ты и дышишь, и живешь.

Исследователи относят это стихотворение к так называемому Денисьевскому циклу, хотя, конечно же, сам Тютчев специально никакой цикл не создавал: он просто жил и любил, а стихи, позже объединенные этим названием литературоведами, явились формой осознания всей гаммы чувств, связанных с Еленой Денисьевой – восторга любви, душевного подъема и трагизма пережитых утрат. Любовь к 24-летней красавице, надо сказать, взаимная, настигла Тютчева в 1850 году. И, невзирая на то, что он был почтенным отцом семейства, уважаемым в обществе человеком, связь их была открытой, и в свете, разумеется, всячески осуждалась.

Но что делать двум людям, которые не в силах, да и не считают нужным, справляться со своими чувствами? Тем более, если эти чувства однозначно воспринимаются ими как благословение небес? Увы, – любить, страдая.

О, как на склоне наших лет
Нежней мы любим и суеверней…
Сияй, сияй, прощальный свет
Любви последней, зари вечерней!

Полнеба обхватила тень,
Лишь там, на западе, бродит сиянье, –
Помедли, помедли, вечерний день,
Продлись, продлись, очарованье.

Пускай скудеет в жилах кровь,
Но в сердце не скудеет нежность…
О ты, последняя любовь!
Ты и блаженство, и безнадежность.

Это стихотворение написано в начале трагического романа Тютчева с Денисьевой. Читая эти и другие строки, не только проникаешься глубиной переживаний, но и поражаешься пониманию Тютчевым и двойственности чувств, и двусмысленности положения. Эта внебрачная связь длилась 14 лет, Елена Денисьева родила ему троих детей. Но при этом он также высоко ценил и уважал свою супругу, Эрнестину, с которой венчался в Берне в 1839 году, у них была семья и дети. И, кстати, она, будучи немкой, в начале их совместной жизни не знала ни слова по-русски, но впоследствии выучила язык, чтобы понимать творчество своего мужа, и даже вела своеобразный архив, собирая и зачастую датируя стихи Тютчева.

Как покаяние воспринимаются его строки, вошедшие в золотой фонд мировой поэзии, описывающие страдания его жены:

Она сидела на полу
И груду писем разбирала –
И, как остывшую золу,
Брала их в руки и бросала –

Брала знакомые листы
И чудно так на них глядела –
Как души смотрят с высоты
На ими брошенное тело…

О, сколько жизни было тут,
Невозвратимо-пережитой!
О, сколько горестных минут,
Любви и радости убитой!..

Стоял я молча в стороне
И пасть готов был на колени, –
И страшно грустно стало мне,
Как от присущей бедной тени.

Можно только посочувствовать этому немолодому человеку, для которого одинаково дороги были эти две страдающие женщины. К тому же, гласные и негласные законы того времени не позволяли хоть как-то разрешить проблему, и более того, лишь усугубляли сложность ситуации. От Денисьевой отрекся отец, отвернулись все «приличные» люди, но она – не отреклась от своей любви. Однако эта верность себе и своем чувству стоила ей жизни: по сути, она стала изгоем в обществе, и страдания ее стали причиной сначала затяжной депрессии, а затем – заболевания туберкулезом, в результате чего она умерла.

Федор Тютчев в момент смерти любимой женщины был рядом, и свидетельство тому – его пронзительное стихотворение «Весь день она лежала в забытьи…». По моему мнению, в нем чрезвычайно простыми образными средствами описано великое таинство перехода души из земного мира в мир иной. И, признаюсь вам честно, я не уверена, что оно должно звучать в эфире: стихотворение настолько личное, что каждому лучше прочитать его в тишине, про себя.

Тем более, что у Тютчева есть другие проникновенные строки, посвященные памяти возлюбленной. К примеру, такие как Накануне годовщины 4 августа 1864 года:

Вот бреду я вдоль большой дороги
В тихом свете гаснущего дня…
Тяжело мне, замирают ноги…
Друг мой милый, слышишь ли меня?

Все темней, темнее над землею –
Улетел последний отблеск дня…
Вот тот мир, где жили мы с тобою,
Ангел мой, ты видишь ли меня?

Завтра день молитвы и печали,
Завтра память рокового дня…
Ангел мой, где б души ни витали,
Ангел мой, ты видишь ли меня?

…Вообще же, в жизни Федора Тютчева было немало влюбленностей и увлечений, которые также вдохновляли его на написание замечательных лирических строк. К примеру, в 1836 году чувствам, возникшим между ним и молодой Амалией Крюндер, он посвятил стихотворение, которое начиналось словами:

Я помню время золотое,
Я помню сердцу милый край.
День вечерел; мы были двое;
Внизу, в тени шумел Дунай.

И много лет спустя, в 1870 году, это чувство неожиданно напомнило о себе во время их последней встречи, случившейся, можно сказать, на исходе жизни. Сегодня мы знаем о нем главным образом благодаря популярному романсу, написанному на стихи Тютчева:

Я встретил вас – и все былое
В отжившем сердце ожило:
Я вспомнил время золотое –
И сердцу стало так тепло.

Как поздней осени порою
Бывают дни, бывает час,
Когда повеет вдруг весною
И что-то встрепенется в нас, –

Так, весь обвеян дуновеньем
Тех лет душевной полноты,
С давно забытым упоеньем
Смотрю на милые черты…

Как после вековой разлуки,
Гляжу на вас, как бы во сне, –
И вот слышнее стали звуки,
Не умолкавшие во мне…

Тут не одно воспоминанье,
Тут жизнь заговорила вновь, –
И то же в вас очарованье,
И та ж в душе моей любовь!..

Согласитесь, как это созвучно пушкинскому Я помню чудное мгновенье… И именно на этой высокой ноте мы с вами закончим путешествие по многомерному поэтическому миру Федора Тютчева. Вне нашего внимания остались политические воззрения Тютчева, выраженные им поэтическим языком, хотя и они многое могли бы рассказать о его личности. Тем не менее, мне думается, что не только в его творчестве, но в наследии любого настоящего поэта – в какой бы стране тот ни жил и каких бы взглядов ни придерживался, – политическая составляющая его поэзии никак не помогает ни ему, ни читателям подниматься душе над страстями. Тютчев же, как и любой человек, всю жизнь был им подвержен, и, пожалуй, именно благодаря лирической поэзии он не разрушал, а лечил и даже созидал свою страдающую душу.

Однако, в результате эмоционально бурно прожитых лет, у него случилось два – как раньше говорили – удара (по-видимому, инсульта), и, как следствие, мучительная болезнь, после которой он и умер 15 июля 1873 года.

Но сейчас всем нам на прощание прозвучит короткий, однако полный оптимизма привет от Федора Тютчева:

Не все душе болезненное снится:
Пришла весна – и небо прояснится.

Желаю вам, дорогие друзья, ясного неба, ясных мыслей, светлых чувств и душевной мудрости, которые, напоминаю, всегда можно найти у настоящих творцов поэтического слова.

ОЧЕРК-1 ПРОСЛУШАТЬ "ВСЕЛЕННАЯ ТЮТЧЕВА" РАДИО ОЧЕРК. ЧАСТЬ 1

ОЧЕРК-2 ПРОСЛУШАТЬ "ВСЕЛЕННАЯ ТЮТЧЕВА" РАДИО ОЧЕРК. ЧАСТЬ 2

ОЧЕРК-3 ПРОСЛУШАТЬ "ВСЕЛЕННАЯ ТЮТЧЕВА" РАДИО ОЧЕРК. ЧАСТЬ 3

ОЧЕРК-4 ПРОСЛУШАТЬ "ВСЕЛЕННАЯ ТЮТЧЕВА" РАДИО ОЧЕРК. ЧАСТЬ 4

ОЧЕРК-5 ПРОСЛУШАТЬ "ВСЕЛЕННАЯ ТЮТЧЕВА" РАДИО ОЧЕРК. ЧАСТЬ 5