Лоле шел тридцать второй год, и ее это обстоятельство ничуть не огорчало. Выглядела она, да и чувствовала себя, значительно моложе. «Морская душа всегда молодая», — так, строчкой из песни, говорила иногда о себе Лола, и была права.

Все эти годы она прожила в городе у моря. Детство ее прошло в том районе, куда одесситы в основном приезжали летом на дачи. Сегодня это один из самых престижных районов города, земля там очень дорогая, и строят на ней не дома, а замки. Хотелось бы — усадьбы, — но нет, как правило, это мощные строения в несколько этажей с узкими дорожками вдоль каменного забора. А вот тридцать лет назад там были только деревянные заборчики и небольшие одноэтажные домики, также в основном деревянные. А вокруг — заросшие сады.

Как приятно было бродить там ранней осенью, когда дачники разъезжались по квартирам, оставляя Лоле пиршество поздних груш, и пестрых листьев, и пахнущих осенью трав. А еще позже, в октябре или в начале ноября, кто-то обязательно палил листья. И Лола, как гончая, прыгая от радости, неслась на запах и проводила часы у тлеющего костра, вороша палкой бурые груды. Иногда они с отцом запекали в золе картошку, и в этом было какое-то особое наслаждение. Это был целый ритуал. Когда Лола возвращалась домой, ее одежда и волосы пахли дымом, за что всегда доставалось от матери. Лола привыкла слышать, что «все девочки как девочки, а она похожа на мальчишку: вечно где-то измажется и найдет приключения».

А море всегда было рядом. И в любое время года за пять минут можно было спуститься от дома к воде. Зимой они с отцом ходили кормить чаек и фотографировать замерзший берег, покрытый льдом пирс и белые-белые просторы. Весной же или в самом начале лета, когда наступало время сильных ветров и грозовых ливней, Лола вместе с подругой бегала любоваться морским простором со склонов, как бы встречая шторм. Вид бурного моря и свежий ветер приводили детские души в сильное волнение, внушая странный восторг: было страшно и как-то невообразимо торжественно ощущать свою связь со стихией в такие минуты, а потом мчаться домой на полной скорости, стремясь обогнать дождь. Сколько раз тогда Лоле хотелось подставить ветру спину, как парус, раскинуть руки, ощущая поток, и полететь. Ни разу не получилось. Но чувство полета было, и была та необыкновенная свобода, вольница, которую может дать человеку ощущение ветра…

Эти воспоминания настигли Лолу в начале сентября, когда лето так неожиданно оборвалось, и порывы свежего ветра вытеснили страшную жару. Под вечер ей захотелось выйти из дома лишь затем, чтобы ощутить запах этого ветра, надышаться свежестью, насытиться вкусом свободы. В этот вечер она четко поняла, что так манило ее. Почему именно теперь вернулось это забытое детское чувство.

Полгода назад они расстались с мужем. Сначала Лола переживала жгучую, а временами ноющую боль этого расставания, длившуюся несколько месяцев, и лишь недавно ощутила свое новое состояние как пространство свободы, открытости миру, любому пути. И таким новым и сладостным было это чувство, что ее будто понесло с горы. Захотелось все переменить в своей жизни. Поменять работу, квартиру, может быть, даже город… Наверное, подобное чувство начала, предвкушения пути переживает каждый пилигрим. Лола им упивалась. Ей хотелось грандиозных перемен, хотелось скорости, полета, чтобы воздух свистел у ее обнаженных ушей. Хотелось ощутить бег собственной крови и упругость напряженных мышц, и она решила отправиться в плавание.

Лола прошла по бульвару и по центральным улицам, любуясь профилем Оперного театра и горящей вывеской отеля «Моцарт», вбирая кожей теплое дыхание родного города, ловя каждое отдельное мгновенье, подставляя голову ветру. Она подумала про себя: «По гороскопу моя стихия воздух, но это звучит как-то расплывчато, ветер — вот моя стихия».

Мэри Поппинс. Лола сразу подумала о ней, когда, отдавшись порыву, вышла на улицу. Хотя нет, наверное, не сразу, а когда увидела флюгер на башне Иранского замка и задумалась над направлением ветра. Тогда она вспомнила песенку из популярного фильма для детей — о ветре перемен, который и добрый, и ласковый, и еще что-то… Не хватает зонтика, подумала Лола, и улыбнулась. По дороге с ней пытался познакомиться какой-то молодой человек, но она ответила, что «нет смысла», и пошла дальше своей летящей походкой. Она спешила попасть в поток, чтобы не растерять те первые проблески вдохновения, которые пришли вместе с ветром. Пьянея от свободы, она стремительно двигалась по улицам, совершая круг, чтобы вернуться в исходную точку своей квартиры уже совсем другой женщиной — обновленной, наполненной.

Перед самым домом она зашла в магазин купить кофе и увидела там пирожные. Они выглядели так маняще, призывно, что Лола, поддавшись гипнозу, остановилась, практически ощущая сладкий вкус во рту. Это снова вернуло ее в детство.

Первые классы школы. Зимой дует такой колючий ветер, и так не хочется выходить из дома… Мама будит ее рано утром, но Лола с трудом поднимается с кровати — и то лишь когда мама в десятый раз заходит в комнату и, надев тапочки ей на ноги, за руку ведет в ванную. А в школе утром совсем пустынно. Лампы в холле горят ярко-желтым светом, порождая острое ощущение уюта. Иногда в такие минуты в ней будто что-то переключалось. На душе вдруг становилось тихо и как-то по-домашнему уютно и тепло, и Лола воспринимала эти мгновения как что-то отдельное, выбивающееся из общей круговерти. Наверное, это были ее первые вхождения в тот живой поток, который не исчерпывается плотью окружающих вещей. Он, вибрируя, проходит как бы сквозь них, но и в них он также содержится. Это чувство сложно охарактеризовать, ценность его в самом длящемся мгновении жизни.

Это все вдруг вспомнилось как-то само, вызванное из недр памяти ничего не значащим пустяком, хотя, в то же время, справедливо будет сказать, что Лола никогда не забывала по-настоящему своих первых опытов присутствия в мире.

На переменах они с девчонками дружно бежали в буфет; галдя и толкаясь перед витриной, решали, что взять. Иногда брали плюшки в форме восьмерки, посыпанные сахаром. Свежеиспеченные плюшки с румяной корочкой стоили, кажется, по десять копеек. А когда денег было больше, копеек двадцать пять, например, и хотелось действительно попировать, Лола покупала пирожное «картошка», свое любимое. Пирожное было не такое уж большое, а удовольствие хотелось продлить, поэтому Лола откусывала маленькие кусочки и не разжевывала, давая им таять во рту. Вот и сейчас при взгляде на пирожные в ней так сладко пробудился вкус детства.

Лола купила две «картошки» и поспешила домой. Скорей к компьютеру — набрать и сохранить все те слова, которые уже почти выстроились в целую главу в ее голове. Лола почти бежала, так страстно хотелось ей отдаться творческому порыву. Зайдя в квартиру, она включила на несколько минут телевизор, чтобы перенести внимание в какую-то отвлеченную область, а потом начать писать как бы с нуля. Но реальность обрушилась и придавила ее. С экрана смотрели искаженные лица плачущих людей, чьи дети оказались захвачены террористами. Прямо в школе.

Глаза Лолы были прикованы к невероятным картинам: вынос детей из оккупированного здания, спасение раненых, похороны, молебен в православном храме… Диктор сообщал о жертвах. Убито более трехсот человек, сто семьдесят детей… Столько же пропало без вести… Могла ли она писать ТЕПЕРЬ? … О каких-то своих переживаниях… будто ничего не происходит вокруг… Но и о терроризме писать было невозможно, так что она просто затихла перед телевизором, давясь слезами…

Прошел почти год, прежде чем Лола снова вернулась в исходную точку. Тот, задуманный некогда рассказ, должен был называться «Зонтик». И теперь, когда старая боль в сердце была вытеснена новой, а былые радости забылись под натиском совсем свежей радости, и когда можно было просто рассуждать о прошедшем, Лола задумалась: а почему, собственно, так? Почему зонтик стал для нее метафорой свободы? Ассоциация с Мэри Поппинс, конечно, ясна. Но почему в ее сознании свобода, которая и есть творчество, — это всегда ветер? А значит — пространство без берегов. И зонтик становится в нем единственным якорем, эдаким переносным домом. Непрочным, но зато хорошо проветриваемым. Сколько в нем воздуха! «Что-то воздуху мне мало, — пел Высоцкий. — Пропадаю, пропадаю…» Так может, причина в этом: зонтик — это мачта и парус в одном флаконе, и флажок с сигналом SOS, направленным в открытый космос. Люди ведь не спасут, ведь мы переживаем сегодня эпидемию равнодушия. В общем-то, почти не замечая… Так что ж, мой парус всегда готов наполниться свежим ветром и перенести меня в другое место, где я могу встретиться с детством — чужим или своим собственным…

Нет, думала, Лола, ходить под зонтом, когда льет дождь, — это всего лишь предаваться ностальгии. А душе так хочется обновления, полноты. Лола никогда не пряталась от дождя. Правда, он заставал ее в основном дома. Но она так любила открыть окно и подставить лицо под прохладные капли. И лишь когда дождь лил стеной, и порывом ураганного ветра с моря грозило разбить стекла, она закрывалась в своей квартире, трепеща всем телом и бродя из комнаты в комнату, как тигрица перед выходом на арену. В эти минуты ей особенно хотелось вырваться на свободу, прорваться сквозь все пелены на «ту сторону».

Свобода, творчество, ветер, зонт, корабельная мачта, игла Адмиралтейства… Шип, рыцарский меч, шпага… Парус, уносящий в даль… в неведомое… так высоко, что капельки облаков жгут кожу острыми кристаллами счастья, причиняя боль и даря радость свободы, ощущение полета — победное чувство, потому что гравитация преодолена. Времени нет. Есть память. Любовь. Надежда. Подлинное — остается. Раскинь руки — и… Что не случилось когда-то, возможно, случится сейчас…

Она так и не дописала тогда свой «Зонтик»: ощущение легкости, свежести и растворенности в стихии, пережитое в тот вечер, ушло. Не навсегда, но что-то ощутимо изменилось в ней.

И сегодня вечером, несмотря на дождь, она не возьмет с собой зонтик, когда отправится гулять по бульвару с мужем. Бывшим мужем, если заглядывать в паспорт. Настоящим, по ее внутреннему ощущению. А может быть, и будущим. Может быть, так робко и так целомудренно она учится не лететь, а ступать по земле… Не гнаться за будущим в урагане, но осторожно прислушиваться и внимать, пытаясь найти свое место подлинной встречи с ним.

2 Responses to “ОЛЬГА УЛОКИНА ● ЗОНТИК ● ПРОЗА”

1. ♫ Διμκα says:

   March 3, 2011 at 10:17 am

   “Место подлинной встречи”.

   Читаю последние строки, и ощущение жизни в свободном течении рассказа и неуловимых связях между событиями перерастает в сопереживание.

   Чутко и ясно переданное состояние осознания значимости, которое должно прийти лишь после полного разрешения ситуации, гармонично подчёркивается выражением чувства подъёма и понимания того, что ситуация открывает явно по мере своего развития.

   Reply
2. Котэг says:

   March 6, 2012 at 3:11 pm

   Поэт которого я люблю, за стихи, хотя
   тоже люблю поэтов без стихов.
   Некторые пришут просто бред, но в этом террариуме единомышлеников(с) всегда играет музыка цветов,
   и в этом вальсе я готов всегда кружиться))

   Reply