RSS RSS

ЛЕВ БОЛДОВ ● ОТ ЭДЕМСКОГО ДО ГЕФСИМАНСКОГО САДА ● СТИХИ

ЛЕВ БОЛДОВ СТАРАЯ ШКОЛА

Это старая школа. Ее коридоры темны.
Только ветер гуляет по брошенным залам и классам.
Только классиков лица глядят на тебя со стены –
Пожелтевшим от времени, выцветшим иконостасом.

Это старая школа. На нынешнем сленге – отстой.
С орденами вождей, с пионерской романтикой ржавой,
С черно-белым ТВ и с консервною банкой пустой,
И с прогнившей насквозь, но пока еще грозной державой.

Это старая школа. Ее нам застать повезло.
Это старые кадры – наставники наши и судьи,
Что несли, как огонь олимпийский, свое ремесло
В загрубевших руках – в этом самом надежном сосуде!

Это старая школа. И мы ей обязаны всем –
Что остались людьми, что безвременье нас не сломало,
Что в провале эпох сохранили мы свой Вифлеем,
Не поддавшись соблазнам отчаянья и криминала.

Это старая школа – ее уже не воскресить.
И в аренду давно посдавали ее помещенья.
Я хотел бы прощенья сегодня у них попросить.
Только нужно ли им запоздалое наше прощенье?

Не у тех болтунов, преуспевших в партийных речах,
Подхвативших знамена вчера еще чуждого стана, –
А у скромных атлантов, державших страну на плечах –
От простых инженеров до Рихтера и Левитана.

И не ваша вина, что история втоптана в грязь,
Что в сраженье титанов победа досталась пигмеям.
Вы простите страну, что бездумно от вас отреклась.
И простите засранцев за то, что мы так не умеем!

Я пишу не для всех. Я не прячу себя между строк.
Я приму похвалу и порой не замечу укола.
И от снобов крутых проглочу я досадный упрек.
И скажу, усмехаясь невесело: «Старая школа!»

                                                      ***                             
…Ну писал там какой-то Бабель.        
    Ну не стало его – делов!
А.Галич   
Кружит стая разбойная галочья.    
Точит финки отравленных слов.
Ну не стало какого-то Галича –
Там, в каком-то Париже – делов!

Убиваться, сограждане, нечего.
Не расстрел же – домашний курьез!
И не русская, в сущности, речь его
Вряд ли тронет кого-то всерьез.

Так что мысли крамольные выбросьте.
Не рисуйте печаль на челе.
Что жалеть о каком-то там выкресте –
Не Есенин, чтоб сгинуть в петле!

Позабудется напрочь со временем
Этих песенок вредная блажь.
И не наш он ни родом, ни племенем.
И повадкою барской – не наш.

…Кружит снег над Москвою и Баденом,
И над Сен-Женевьев де Буа.
Пахнет медом, и воском, и ладаном.
И судьба, как бумага, бела.

Снегопад над Невой и над Сеною,
Над промерзшей навек Колымой…
И глядит он с улыбкой блаженною,
Навсегда возвратившись домой!

Отпахавший три смены стахановец,
На усталых своих земляков
Он глядит, приоткрыв, будто занавес,
Чуть подсвеченный край облаков.

Стали прахом гранитные истины.
Палачи растворились в толпе.
И не надо ему ни амнистии,
Ни проклятого членства в СП!

Только эти поля половецкие,
Деревенской церквушки ковчег.
Только эти глаза полудетские,
Что предать не сумеют вовек!

Только света янтарного лужица
Над упавшей на стол головой.
Только диски, что медленно кружатся –
Как планеты во тьме мировой.

                                                     ***
В голубоватой дымке сад.
И яблоки висят.
А там, за крышей голубой, –
Чуть слышимый прибой.
И полусонных окон ряд,
И влажный виноград.
Все это было век назад.
А может – два назад.

Не оставляй меня, Господь,
Верни меня туда,
Где в руку, как живая плоть,
Спускается звезда!
Мне здесь немыслимо уже,
Бессмысленно уже –
На этой выжженной меже,
На мертвом рубеже!

И память бризовой волной
Накатит горячо.
И кто-то встанет за спиной
И тронет за плечо.
И что-то сдвинется во мне,
Затеплится в груди.
И чей-то голос в вышине
«Встань, – скажет, – и иди!»

ПРОЩАНИЕ С КРЫМОМ

Белеющей кромкой родного Понта,
Курортный закрыв сезон,
Уходит за линию горизонта
Печальный мой гарнизон.
Оставлены крепости, порты, склады –
Форпосты большой игры.
Десантная рота ночной прохлады
Вползает во все дворы.
Кто завтра нам, грешным, залижет раны,
Кто будет так с нами щедр?
Молчат кипарисы, молчат платаны,
Ветвями разводит кедр.
И нам ли, неверным, искать спасенья,
В раю застолбив места?
И первая капля тоски осенней
Упала в ладонь листа.
Молчи. Все слова будут нынче лживы.
Нальем и поднимем тост –
За август, за то, что еще мы живы
Под брызгами этих звезд!
За сонного моря скупые ласки,
За трапез ночных изыск,
За то, как вручную сажали в Ласпи
Багряного солнца диск!
За эту игристость, за это иго.
За то, что есть ты и я.
За неудержимость любого мига
Летучего бытия.

                                          ***
Все слова мои – невпопад,
И сбоит строка.
Ведь моя любовь – водопад,
А твоя – река.
Ты смеющийся даришь взгляд,
Ты почти близка.
Но моя любовь – водопад,
А твоя – река.
Я не спорю с тобой ничуть,
Подчинясь судьбе.
Будет к морю всегда твой путь,
Мой всегда – к тебе.
Это вовсе не «злобный рок»,
Не пижонский риск –
У твоих разбиваться ног
Миллионом брызг!
Скроет ряска небытия
Наших лиц черты.
Но пока не иссякну я –
Не иссохнешь ты.
И неважно, какой расклад
Нам сулят века,
Ведь моя любовь – водопад,
А твоя – река.

                                                ***
На тебя обращали внимание все.
Даже бомж, ночевавший в кустах у шоссе.
Вышибалы, бармены, сержанты ГАИ
Столбенели, на прелести глядя твои!

Ты джигитов на рынке сводила с ума,
Фирмачи подвозили тебя задарма.
И курчавый, как Маугли, шейх нефтяной
Умолял тебя стать его пятой женой!

А твой муж был плюгав, и скандален, и скуп.
И привычная желчь с его капала губ.
С ним жила ты, как в зоне, как шла по ножу.
А он лишь усмехался: «Вали, не держу!».

Вы ругались, как грузчики, пьяные в дым.
И ты хлопала дверью, срываясь к другим,
С кем – букеты, круизы, рассветы в Крыму!..
И, бросая их всех, возвращалась – к нему.

Неужели вот так надо было с тобой?
Чтоб домой каждый вечер ты шла, как на бой,
Чтоб дрожала от злости, слезами давясь,
И не в силах была разрубить эту связь?!

Неужели вот так?! Ты не скажешь сама.
Улыбнешься – улыбкой, сводящей с ума.
Всех обложек достойной тряхнешь головой.
И пойдешь, удаляясь, осенней Москвой.

                                                         ***
Мы лучшей судьбы у небес не попросим,
Совета не спросим.
Мой поезд отходит без четверти восемь
От станции «Осень».

От станции «Осень», где дряхлые липы
И клены нагие,
Где птиц перелетных гортанные всхлипы
И дым ностальгии.

Где рябь на воде, как мурашки по коже
У берега Леты…
Кивнет проводник, на Харона похожий,
Проверив билеты.

Мой поезд отходит от третьей платформы.
И, дернув «Столичной»,
Я буду на память ласкать твои формы,
Вакханки античной.

Я буду искать тебя в сумерках длинных,
Закатом омытых –
Касанья ладоней твоих лебединых
И губ приоткрытых.

Я буду метаться по душным вагонам,
По тамбурам дымным,
Где пахнет бессонницей и самогоном
И светом полынным,

Где клеит Адонис пугливую фею,
Уверенный мачо,
Где хмурый попутчик отчалит к Морфею,
Копыта не пряча.

Прощай же, мой друг. Что до нашей разлуки –
Остры ее рифы.
Забудется голос, забудутся руки.
Останутся – мифы.

Останется память на долгие годы,
Как эхо в пустыне,
Останется привкус тоскливой свободы,
Ненужной отныне.

Останется осень, и крики вороньи,
И ветра трофеи.
Прощай же, мой друг. Не маячь на перроне.
Не плачь об Орфее.

                                                   ***
Нападками газетными исколот,
Вдали от всех превратностей и бед,
Ещё не стар, хоть далеко не молод,
Курил он, опершись о парапет.
Он всё глядел куда-то сквозь и мимо…
Она, уже давно не так стройна,
Но до сих пор мучительно любима,
Стояла рядом – спутница, жена.
Внизу искрилось ласковое море,
Шептались сосны крымские вокруг…
И он сказал: «Нас ждёт немало горя».
И услыхал: «Но я с тобой, мой друг.
Какая бы ни разыгралась драма,
Друг другу наши вверены сердца».
– Но будет ложь, и кровь, и царство Хама.
– Ну что ж, мы будем вместе – до конца!
Пройдя сомнений тягостные петли,
Покой земной не выслужив себе,
Стояли посреди красот Ай-Петри
Она и он, покорные судьбе.
Вонзались в небо кипарисов свечи,
Чуть слышен был громов далёких лай.
И обнимал любимую за плечи
Последний император Николай.

                                                           ***
Вы служите – мы вас подождем…
Из песни
Вы торгуйте – домами и ладаном,
Героином, Голгофским крестом.
И не будет на вас ни Бен-Ладана,
Ни Марата, ни Будды с Христом!

Вы торгуйте – Парижем и Ниццею,
Пеплом Рима, камнями Москвы.
И не будет на вас Солженицына.
Даже Савонаролы, увы!

Вы весь мир переделайте заново,
Распродайте в Охотном ряду!
Пусть на вас не найдется Ульянова,
Пусть гореть ему трижды в аду!

Звоном лир, прометеевой печенью,
Золотым умывайтесь дождем!..
Мы – уходим. Бояться вам нечего.
Вы торгуйте – мы вас подождем.

                                                          ***
А я – я из времени семидесятых.
Наивных, развенчанных, в вечность не взятых.
С цитатами съездов, с «Березкой» и с БАМом,
Со складами по опозоренным храмам,
С борьбою за мир, со столовским компотом,
С Генсеком, кочующим по анекдотам,
Со Штирлицем, с очередями за пивом,
С народом, сплоченно-немым и счастливым.

А я – я из времени семидесятых.
С Эйнштейнами на инженерских зарплатах,
С «Ироньей судьбы», с «Белым Бимом», с Таганкой,
С Арбатом, не ставшим туристской приманкой,
С Тверской, не пестрящей валютной натурой,
С великой несдавшейся литературой.

Да, я из того, из «совкового» теста.
И нет мне в сегодняшнем времени места.
И пусть не тупей, не слабей, чем другие,
Оно не простит мне моей ностальгии.
Оно не простит моего ретроградства,
Соплей романтических нищего братства.
Оно не простит. И не надо прощенья.
Мне в столб соляной не грозит превращенье.
Пока ярок свет над помостом фанерным,
Пока мне «Надежду» поет Анна Герман.

                                          ***
Черных окон провалы под веками ставен.
Этот дом умирать под забором оставлен.
В чехарде перемен обойден и обижен,
Он ветшает, к земле пригибаясь все ниже.
Штукатурки куски на прогнившем паркете…
Здесь резвились когда-то счастливые дети!
И витал Божий дух, легкокрыл и бесплотен,
И надменные дамы глядели с полотен.
Он, как Фирс-доходяга, забыт в прошлом веке,
Он бормочет, как Вий: «Поднимите мне веки!» –
Чтобы солнечный луч разогнал эту сырость,
Чтобы снова в бокалах вино заискрилось!
Чтобы вновь зазвучали скрипичные струны,
Чтобы пары кружили, пронзительно юны,
Чтоб безусый поручик, изящен и пылок,
Пел романсы, еще не убитый в затылок!
Чтоб полковник, раздавленный в той мясорубке,
На коленях застыл перед ангелом в юбке,
Чтоб цветущая леди смеялась по-детски,
Не догадываясь о снегах соловецких!..
Клочья ржавых обоев, торчащая пакля.
Пыльный занавес неба в финале спектакля.
И распахнута комнат пустых анфилада –
От Эдемского до Гефсиманского сада.

                                                   ***
Я увидел во сне можжевеловый куст…
        Н.Заболоцкий
Я увидел во сне Петропавловский шпиль
И балтийского рейда предутренний штиль,
И невзятого Зимнего гордый фасад,
И пронизанный солнцем Михайловский сад,
И могучие торсы ростральных колонн,
И напичканный сплетнями светский салон,
И строки гениальной небрежный полет,
И мятежную гвардию, вмерзшую в лед,
И на вздыбленном, неустрашимом коне
Усмиряющий воды шедевр Фальконе!..
И такой ностальгией аукнулся вдруг
Этот сон: «Возвратите меня в Петербург!».

И надменный лакей мне промолвит в ответ:
«Полно, барин! Такого названия нет».
И добавит, скосив подозрительно глаз:
«Пропускать, извиняюсь, не велено Вас!».

И обступит меня петроградская тьма.
Как не велено?! Вы посходили с ума!
Он же мой – я отравлен им с первого дня –
Этот город, кормивший с ладони меня!
Где я горькую пил и бумагу марал,
Где в блокадную зиму мой дед умирал,
Где балтийское небо кромсала гроза,
Где на летние ночи, расширив глаза,
Мои тезки глядят у чугунных оград!..
Я прошу, возвратите меня в Ленинград!

И убитый комбриг мне промолвит в ответ:
«Ты забылся. Такого названия нет».
Так он скажет, окурок втоптав сапогом.
И добавит чуть слышно:
                             «Свободен. Кругом!».

И вскричу, как Фома я: «Не верю! Не ве…
Я же помню дворцов отраженья в Неве!
Я же помню: в семнадцатом – это меня
По Кронштадту вела на расстрел матросня!
Я же помню, как он отпевал меня вслух,
Я же помню, как я в нем от голода пух,
Как несли репродукторы черную весть!..
Он же был, этот город! Он будет. Он есть!».

И качнется Исакия гулкая высь:
«Ты добился. Иди. Но назад не просись.
Не пеняй на сиротскую долю потом.
Этот город – мираж, наважденье, фантом.
Кто попал, как пескарик, в его невода –
Причастился небес и погиб навсегда!».

И шагну я, набрав, словно воздуха в грудь,
Самых ранящих строк, – в этот гибельный путь!
И с моста разведенного в черный пролет
Рухнет сердце, уйдя как торпеда под лед!
И поднимут меня, как подранка, с колен
Шостаковича звуки средь воя сирен!
И в кровавый рассвет уходящий без слов,
Мне с Лебяжьей канавки махнет Гумилев.
И, как пьяный, я буду бродить до утра
По брусчатке, что помнит ботфорты Петра!
Я, оглохший от визга московских колес,
Я вернулся в мой город, знакомый до слез!
Чтоб скользить по каналам его мостовых,
Удивляясь тому, что остался в живых!
Чтоб в горячую лаву спекались слова,
Чтобы к горлу, как ком, подступала Нева.
Чтоб шальные друзья и лихая родня,
С ног сбиваясь, напрасно искали меня.
Чтоб угрюмый ключарь им промолвил в ответ:
«Спать идите! Его в этом городе нет».

                                                   ***
   С.Геворкяну
Талант – не дар, а банковская ссуда,
Годами возвращаемый кредит.
На фунт изюма – горечи полпуда –
Господь за дозировками следит!
Ты думал в рай попал – проветрись, парень!
Всевышний – не купчишка-филантроп.
Ты завербован им, а не одарен.
И жизнь положишь, расплатиться чтоб.
Забудь же все земные погремушки –
Ты лиру под расписку получил.
И с той минуты, братец, ты на мушке –
У Неба, не у рыночных жучил.
Но, сознавая, что из жизни выпал,
Что перекрыт надёжно путь наверх,
Себе признайся честно: был же выбор,
Хоть ты его с презрением отверг.
Ты мог бы в кабаках сорить деньгами
И нежиться в барханах женских тел.
Ты мог бы быть – с твоими-то мозгами –
Покруче многих, если б захотел!
Вольно ж тебе, над рифмами шаманя,
В услужливые веря чудеса,
Сидеть на кухне с фигою в кармане,
С оплаченной путёвкой в небеса!

image_printПросмотр для печати
avatar

Об Авторе: Лев Болдов

(17 июля 1969, Москва — 19 февраля 2015, Ялта) Окончил Московский институт инженеров транспорта по специальности «прикладная математика». Работал преподавателем математики, журналистом, редактором. Стихи пишет со студенческих лет. Автор шести поэтических книг, в том числе «Транзитный пассажир» (2006) и «Секретный фарватер» (2009). Стихи публиковались в журнале «Кольцо А», «Литературная учеба», «Культура и время», «Радуга» (Киев), «Колокол» (Лондон), в еженедельнике «Панорама» (Лос-Анджелес). Член Союза писателей Москвы. Лауреат I Международного Волошинского конкурса (2003). Лауреат премии «Эврика!» (2008).

5 Responses to “ЛЕВ БОЛДОВ ● ОТ ЭДЕМСКОГО ДО ГЕФСИМАНСКОГО САДА ● СТИХИ”

  1. avatar Александр says:

    Примите, Лев, мою искреннюю благодарность за Ваши стихи. Они НАСТОЯЩИЕ.

  2. avatar Yelena Litinskaya says:

    Прекрасные стихи, Лев: душевные, поэтичные, мудрые. Особенно тронули строки о старой школе и Галиче.
    Спасибо!

  3. avatar Сергей says:

    Честно говоря, я растерян. Даже в небольшом шоке. Не вижу, чем творчество Болдова хуже стихов самых известных истории имен.

  4. avatar Фаина says:

    Лев,спасибо большое!!!Ваши стихи нужны как воздух!!!Пишите ,пишите,пишите!!!!!!

  5. avatar Татьяна says:

    Лев! Спасибо за Ваши стихи! До дрожи, до мурашек…

Оставьте комментарий