RSS RSS

МИХАИЛ ЮДОВСКИЙ ● РАССКАЗЫ

МИХАИЛ ЮДОВСКИЙ БОЛЬНИЧНЫЙ АНЕКДОТ

Откровенно говоря, я никогда не думал, что немецкая больница, где мне должны были прооперировать столь деликатную часть тела, как нога, окажется безумнее монгольского цирка. И еще меньше я ожидал, что хирург, которому препоручит меня судьба, будет так откровенно напоминать клоуна. Это был совсем молодой, лет тридцати, человек с рыжей гривой волос, конопатым лицом и такой широкой улыбкой, словно кто-то переклеил ее с увеличенного снимка.

– Поздравляю, – сказал он, протягивая мне руку. – Вы – мой первый пациент.

– В таком случае, – мрачно ответил я, – вы – мой последний врач.

– Ну, почему же, – усмехнулся рыжий хирург. – Я не сомневаюсь, что вы еще не раз окажетесь в больнице. Подпишите, пожалуйста, вот эти бумаги.

– Что это? – спросил я. – Завещание?

– Это ваше согласие на операцию, наркоз и отсутствие претензий к больнице в случае… Вы понимаете.

– Понимаю. Хотя последний пункт считаю излишним. Какие у меня уже могут быть претензии в случае… Вы понимаете.

– Понимаю. Желаете, чтоб вас полностью анестезировали или только нижнюю часть?

– Ну, хоть какую-то оставьте, – ответил я, подумав. – Вдруг мне во время операции есть захочется.

– Скорее наоборот, – возразил хирург. – Впечатлительных людей во время операции, как правило, тошнит. Вы ведь впечатлительный человек?

– Поживем – увидим, – со слабой надеждой ответил я.

Перед операцией меня, одетого в какие-то до неприличия полупрозрачные и прилегающие к телу больничные колготки, доставили к анестезиологу. Тот велел стащить с меня и эту оставшуюся малость, а мне – повернуться на бок. Я повернулся к нему лицом.

– Спиной, пожалуйста, – сказал анестезиолог.

Я подумал и ответил:

– Не-а.

– Почему? – удивился тот.

– Откуда я знаю, что у вас на уме.

– Вы сумасшедший? – спросил анестезиолог.

– Может быть. Но пока мне всего лишь собираются резать ногу.

– На их месте, – сказал анестезиолог, – я бы вам отрезал что-то другое. Причем без всякого наркоза. Живо поворачивайтесь ко мне спиной, мне еще трех пациентов следом за вами оприходовать надо.

«Ничего себе, – подумал я, обреченно поворачиваясь спиной, – да он просто маньяк какой-то».

С обездвиженной нижней частью меня вкатили в операционную, где деловито перекладывали инструменты странного вида люди в зеленых халатах.

«Перебрал с наркозом проклятый анестезиолог, – мелькнуло у меня. – Вот уже зеленые человечки мерещатся…»

В это время надо мной склонилось знакомое веснушчатое лицо моего хирурга.

– Ну что, – сказало лицо, нехорошо мне подмигивая, – будем оперироваться?

– Будем, – ответил я. – Только вы первый.

– Проверьте, действует ли на него наркоз, – велел хирург ассистентам.

Те довольно бесцеремонно принялись дергать меня за ноги и вообще проделывать с ними совершенно отвратительные, на мой взгляд, вещи.

– Что-нибудь чувствуете? – спросил хирург.

– Чувствую, – ответил я.

– Хм… странно. А что именно?

– Стыд.

– Поставьте перед ним экран и приступим, – распорядился хирург.

Мою нижнюю половину отгородили от моего любопытного взгляда, и операция началась. Я смутно ощущал, как за воздвигнутой заслонкой что-то режут, пилят, забивают молотком и, вообще, вытворяют нечто невообразимое. Тут рядом со мною возник один из ассистентов.

– Как вы себя чувствуете? – поинтересовался он.

– Как Пиноккио, – ответил я.

– Эээ… в каком смысле?

– Чувствую, как меня выстругивают. Скажите там своим, что я не настаиваю на полном сходстве с Пиноккио в нижней части.

Ассистент недоуменно пожал плечами и удалился. Я слышал, как он о чем-то шушукается с коллегами, а затем на его месте появился второй ассистент, вернее, ассистентка, причем довольно молодая.

– Вас что-то беспокоит? – спросил она.

– Не обращайте внимания, это чисто внутреннее беспокойство, – ответил я. – Хотя… – я с сомнением посмотрел на нее, – боюсь, как бы оно теперь не стало внешним. Я прилично веду себя с той стороны?

– С той стороны, – сказала она, – вы ведете себя идеально. Чего нельзя сказать об этой стороне. Если вы еще раз попадете к нам в руки, мы позаботимся о том, чтобы вам сделали анестезию верхней части. Она слишком много болтает.

Больше ко мне не подходили, оставив наедине с собственными мыслями. Через три часа передо мной снова возникло лицо хирурга, улыбавшееся шире обычного.

– Ну, – сообщило оно, – вот всё и кончено.

– В каком смысле? – всполошился я. – Вы хотите сказать, что вот, мол, и кончились мои страдания?

– Ваши страдания, – с удовольствием заметил рыжий хирург, – только начинаются. Вернее, начнутся, когда отойдет наркоз. Я не прощаюсь, ибо, – с оттенком угрозы добавил он, – в ближайшие дни мы увидимся.

Он и в самом деле ежедневно наведывался ко мне в палату – просто так, поболтать, по его же собственным словам.

– Ну, – спрашивал он, – как лежится? Как естся? Как спится?

– Отлично, – отвечал я. – Этой ночью мне снилось, что я летаю.

– Прекрасно. И какою же птицей вы были в этом удивительном сне?

– Подкроватной уткой. Из меня то и дело выплескивались эмоции.

– Да-да, уборщица мне об этом сообщила. Продолжайте летать, выплескивать и выздоравливать.

Однажды он известил меня, что дела мои продвигаются настолько хорошо, что завтра мне выдадут костыли и пришлют ко мне двух врачей – эрготерапевта и логопеда.

– Кого? – переспросил я.

– Эрготерапевт – это врач, который будет учить вас ходить.

– Я понимаю, – ответил я. – А зачем мне логопед? Он будет учить меня разговаривать?

– В вашем случае это совершенно излишне. Логопед будет учить вас молчать.

– Вы шутите?

– Я? – веснушчатый хирург удивленно приподнял рыжие брови. – Что вы такое говорите! Разве врач позволит себе шутить с больным?

На следующий день он явился ко мне в сопровождении двух обещанных врачей, при виде которых мне стало немного не по себе. Первый оказался длинным и страшно худым молодым человеком в очках с чудовищными линзами, на которых глаза его смотрелись точно нарисованными. Второй была пожилая женщина с крашенными в сиреневый цвет редкими кудряшками, причем женщина эта передвигалась в инвалидном кресле.

– Вот, познакомьтесь, – с очередной улыбкой провозгласил мой хирург, – отныне ваши врачи и наставники: логопед и эрготерапевт.

Я механически кивнул и пробормотал:

– Здрасьте…

– Здравствуйте, – отозвалась женщина в кресле.

– До-добрый д-день, – проговорил молодой человек.

– Доктор, – я повернулся к рыжему хирургу, – пока я не сошел с ума, скажите, кто из них будет учить меня ходить, а кто разговаривать?

– Не разговаривать, а молчать, – поправил хирург. – Вашего логопеда зовут доктор Ленц, а эрготерапевта – доктор Биркенмайер.

Пожилая дама и молодой человек кивнули. Причем одновременно.

– Господа, – я сглотнул, – смертельно не хочется быть невежливым, но мне глубоко наплевать, как вас зовут вместе и очень хочется узнать, чем занимается каждый из вас в отдельности.

– Логопед – это я, – сообщила дама.

– А э-эрг-г-го…

– Я понял, – выдохнул я. – А эрготерапевт – это вы. Боже, какое счастье!

После этого замечания я погрузился в оцепенелое молчание.

– Что ж, – нарушил тишину рыжий хирург, – будем считать, что фрау Ленц свою миссию выполнила. Молчать вы научились. Спасибо, мама, – он нагнулся к даме в инвалидном кресле и поцеловал ее в щеку. – Теперь очередь за доктором Биркенмайером. Надеюсь, он столь же быстро и эффективно поставит вас на ноги. Всего доброго.

С этими словами рыжая сволочь ухватилась за ручки инвалидного кресла и покатила свою мамашу-лжелогопеда к выходу. Я продолжал молчать.

– Н-ну ч-что, – проговорил доктор Биркенмайер, – п-приступим?

– П-приступим, – машинально отозвался я.

Молодой человек покраснел.

– З-зачем вы т-так… З-зачем вы д-дра…

– Извините, доктор, – я виновато улыбнулся. – Я не дразнюсь. Я просто медленно отхожу от шока.

Я действительно сделался молчалив. На вопросы я теперь отвечал либо односложно, либо жестами. Когда рыжий хирург наведывался ко мне в палату и интересовался моим самочувствием, я пожимал плечами и отворачивался.

– Рад это слышать! – весело заявлял тот и удалялся.

Дела мои и в самом деле быстро шли на поправку, я уже вполне сносно передвигался на костылях, доктор Биркенмайер, заикаясь, гордился мною вслух, и через несколько недель меня подготовили к выписке. Напоследок мой хирург пригласил меня к себе в кабинет.

– Вот, – сказал он, протягивая мне стопку бумаг. – Здесь ваши медицинские справки, рентгеновские снимки и документы. Остальное я перешлю вашему лечащему врачу.

Я кивнул.

– Что ж, пожалуй, всё, – заключил хирург. – Желаю вам быстрейшего выздоровления и всех благ.

Я снова кивнул – на сей раз с оттенком благодарности.

– Послушайте, – рыжий врач подошел ко мне. – Вы, наверно, решили, будто я ненавижу своих пациентов. Это не так. Я их люблю. А вас я просто обожаю. Я, можно сказать, влюбился в вас с первого взгляда.

Я развел руками, изобразив взглядом сожаление.

– Посмотрите, – он неожиданно ухватил меня за плечо и повернул к зеркалу, так что я чуть не свалился с костылей. – Ведь мы с вами почти что молочные братья. Я рыжий и вы рыжий. У меня лицо в веснушках, у вас их… тоже нет. Вы знаете, что в больнице меня за глаза называют клоуном? Пусть называют в глаза, я не против. Мне это даже нравится. Но рыжий клоун в цирке может быть только один. Я не допущу конкуренции! Ну? Вы мне ничего не хотите сказать?

– Хочу, – ответил я. – Во-первых, спасибо. Это не от меня, а от моей ноги. А, во-вторых… Алле-оп!

Я раскинул в сторону руки, взмахнув костылями, и поклонился, но не удержавшись без привычной опоры на ногах, рухнул на пол. Нога отозвалась совершенно дикой болью. Хирург остолбенело глядел на меня.

– Чего пялишься, – пытаясь не заорать, прошипел я. – Чего пялишься, рыжая сволочь, молочный брат? Клоун… Готовь меня по-новой к операции… Цирк… Я тебе покажу цирк… Цирк только начинается.

 

ГОСПОЖА ЛИ

Никто не привязывается к людям сильнее, чем зубные врачи и адвокаты. К человеку, вернее сказать, к клиенту они прикипают, как клещ к месту укуса. Впрочем, зубные врачи если не бескорыстней, то преданней. Адвокат будет вас любить, пока не разденет до нитки. Как только с вас опадет последний лоскут одежды, его интерес к вам мгновенно улетучится. Стоматолог же нипочем не расстанется с вами – до тех пор, пока за вас платит больничная касса. Если вы не способны одарить его заказом на керамическую челюсть, он, скрепя сердце, согласится на заурядный кариес. Вынашивая мечту осчастливить вас зубным мостом, он, в конечном счете, не откажется удалить вам зубной камень. Стоматологи поразительны в своей противоречивости. Они восторгаются людьми с хорошими зубами, но любят людей с плохими. Они, как преданные жены, лелеют в душе недостижимый идеал, сталкиваясь изо дня в день с ничем не примечательным убожеством и его ничтожными проблемами.

Моим германским зубным врачом стала, как ни удивительно, китаянка со звучным именем Ли Чанг. В Германии она оказалась, выйдя замуж за венгра. Не спрашивайте меня, почему китаянке нужно выйти замуж за венгра, чтобы оказаться в Германии – я и сам в этом ничего не понимаю. Но когда китаянка лечит зубы еврею, это и называется глобализацией. Избрал я именно ее по вполне понятной причине: ее зубоврачебный кабинет располагался ближе остальных к моему дому. Судя по звучанию, госпожа Ли Чанг предпочла сохранить свое китайское имя и фамилию неприкосновенными от фонетических посягательств венгерских корней супруга. Муж ее, к слову сказать, работал в той же практике вторым врачом. Он был на пять лет моложе и на две головы выше своей миниатюрной жены, обладал незаурядной внешностью, и в том, как эта хрупкая, не слишком молодая и не очень красивая женщина прибрала его к рукам, ощущалась некая буддийская тайна с примесью дальневосточного колдовства. Силу этого колдовства я испытал на себе, сидя в зубоврачебном кресле в ее кабинете, когда госпожа Ли мелко пританцовывающей походкой вошла в него, склонилась надо мной и поющим голоском велела мне открыть рот. Рот мой открылся сам по себе, повинуясь не столько моей воле, сколько ее приказу. Маленькая госпожа Ли заглянула в него, рискуя провалиться туда целиком, что-то долго выискивала и выстукивала металлической ложечкой и, наконец, вынырнув оттуда, объявила:

– Калиес.

– Что, простите? – не понял я.

– В низнем зубе – калиес.

– Может быть, – согласился я.

– Вы, навелно, любите сладкое? – поинтересовалась она

– Терпеть не могу.

– Напласно.

– Почему? – удивился я, меньше всего ожидая услышать такое от зубного врача..

Госпожа Ли улыбнулась, мечтательно сощурила и без того узенькие глаза и нежно, нараспев, протянула:

– Вкуусно…

Затем взяла в руки бормашину, насадила на нее сверло и проговорила всё с той же поющей интонацией:

– Отклывайте лот. Будем лецить.

Бормашина зажужжала. Еще никогда визгливый звук ее так не диссонировал с голосом дантиста. Они были словно инь и ян, слившиеся в едином процессе, в благородном поединке с коварным врагом кариесом, укрывшимся в крепости моего больного зуба. Наконец, бормашина умолкла, металлическая ложечка, звякнув, в последний раз коснулась заполненного дупла, запечатлев на нем пломбу, и нежный голосок госпожи Ли возвестил:

– Мозете сплюнуть.

Я послушно сплюнул.

– Плидете целез тли дня, – распорядилась госпожа Ли.

– Зачем? – спросил я.

– Будем лецить дальсе. – Госпожа Ли заглянула мне в глаза и, расплывшись в цветущей, как лотос, улыбке, пояснила:

– Калиес.

За время нашего знакомства госпожа Ли при помощи китайских заклинаний и немецкой бормашины изгнала кариес из шести моих зубов. Когда заклинания не действовали, она изгоняла изо рта зубы, лишив меня семи, включая все зубы мудрости.

– Вот, – печально проговорил я, расставаясь с последним, – теперь я стану идиотом.

– Пацему? – поинтересовалась госпожа Ли.

– Вы же мне все зубья мудрости поудаляли!

Госпожа Ли плавно, точно под неслышимую музыку, покачала головой:

– В зубах мудлости нет.

– А что в них есть? – спросил я.

– Калиес.

– А в чем мудрость?

Честно говоря, я ожидал услышать в ответ нечто буддистки-парадоксальное, вроде того, что мудрость находится в районе пупка или скрывается в ногте большого пальца. Но госпожа Ли ответила еще парадоксальней, точнее сказать, нелепей:

– Кусайте побольсе сладкого.

– Зачем? – торопел я.

Ее глаза, как обычно, превратились в щелочки, а рот растянулся в улыбке и пропел:

– Вкууусно.

Госпожа Ли за эти годы совершенно не переменилась внешне, чего нельзя было сказать о ее муже. Молодой красивый высокий венгр явно постарел, подурнел и даже сделался как будто ниже ростом. Между ним и его женой по-прежнему существовала невидимая, но ощутимая связь, подчиняющая с одной стороны и полностью подчиненная с другой. Однажды, придя лечить очередной зуб, я оказался не в привычном кабинете госпожи Ли, а в соседнем, где священнодействовал ее супруг, венгерский отпрыск Европейского Союза.

– Ну-с, – деловито сказал он, – посмотрим, что там у вас. Откройте рот пошире.

Мне вдруг стало скучно. Визит к зубному в одночасье превратился из мистерии в заурядную и не слишком приятную процедуру.

– А где госпожа Ли? – поинтересовался я.

– Болеет, – нахмурившись ответил ее муж. – Да вы не беспокойтесь, я дипломированный стоматолог и отлично знаю свое дело.

От этих слов мне стало еще скучнее.

– А что с ней? – спросил я. – Простудилась?

– Да нет… – венгр замялся, а затем выпалил решительно и даже как-то зло: – Зубы болят. Ведь говорил же ей, ведь умолял ее: Чанг, не ешь так много сладкого, ты же зубной врач, ты же должна понимать. Нет, только и знает что «вкууусно». Эти китайцы – как дети, честное слово. Когда они, как сейчас любят прогнозировать, будут править миром, имейте в виду, что нами правят дети.

– А приятно подчиняться детям? – неожиданно спросил я.

– Подчиняться вообще никому не приятно, – отчеканил венгр. – И довольно об этом. Откройте рот и молчите.

Он быстро, умело и совершенно безбольно просверлил и запломбировал мне два зуба, сосредоточенно глядя мне в рот и не говоря ни слова. Лишь в самом конце проронил:

– Вот и всё. Можете прополоскать рот и сплюнуть.

– Спасибо, – сказал я. – Когда мне снова приходить?

Венгр пожал плечами.

– Когда заболит, тогда и приходите. У вас были не в порядке два зуба, я их вылечил. Других аномалий я пока не наблюдаю.

– Доктор, а что у меня было с этими двумя зубами? – с какой-то непонятной и даже глупой надеждой спросил я.

– Как что? Кариес, естественно.

– Калиес, – поправил его я.

– Что, простите?

– Да нет, ничего.

– Вот и отлично. И мой вам совет – не ешьте сладкого. Оно отвратительно воздействует на зубы.

– А я люблю сладкое, – сказал я.

– Тогда выбирайте – либо бессмысленное потакание своим слабостям, либо нормальные здоровые зубы.

– Я подумаю, – пообещал я. – Передайте, пожалуйста, от меня привет госпоже Ли.

– Передам, – мрачно буркнул венгр. – Еще один совет, если позволите: никогда не ставьте экзотику выше компетентности. Вы из какой страны?

– Из Украины.

– Хм… Украина – это Россия?

– Украина – это Украина. Хотя, конечно, по-своему и Россия.

– Две сумасшедшие страны, – заявил стоматолог.

– Какие? Украина и Россия?

– Россия и Китай. Не дай Бог, если…

– Что поделать, доктор, – вздохнул я. – Мне всегда нравились так называемые сумасшедшие. А вам разве нет?

– Оставим этот разговор, – махнул рукою венгр.

– Оставим, – согласился я. – Так мне в ближайшее время можно не приходить?

– Если вы не собираетесь прямиком отсюда податься в магазин, купить коробку шоколадных конфет и слопать ее в один присест – можете не приходить. До свидания.

Больше года я не появлялся в китайско-венгерской зубоврачебной практике, где компетентность подчиненно соседствовали с экзотикой. За это время я по какой-то нелепой прихоти пристрастился к шоколаду, карамелькам и прочим сладостям. В конце концов, у меня зверски разболелся зуб, и я снова оказался в стоматологическом кресле. В кабинет всё той же легкой танцующей походкой вошла госпожа Ли.

– Здлавствуйте! – обрадовано сказала она. – Сто, зубы болят?

– Болят, – попытавшись улыбнуться, ответил я. – А у вас?

– Бывает, сто болят, а бывает, сто не болят, – ответила госпожа Ли. – Отклойте лот.

Я открыл. Она, как бывало, чуть ли не занырнула в него, а затем, вынырнув, заговорщицки подмигнула мне и осведомилась:

– Кусали соколад?

– Шоколад, – подтвердил я.

– Вкусно?

– Очень вкусно. А что у меня с зубом?

Госпожа Ли распустила на губах улыбку и тонко-тонко, нежно-нежно пропела:

– Калиес.

И чернеющее дупло в моем больном зубе, кажется, пропело ей в ответ.

image_printПросмотр для печати
avatar

Об Авторе: Михаил Юдовский

Михаил родился в 1966 году в Киеве. Учился в художественно-промышленном техникуме и институте иностранных языков. В перерыве между техникумом и ВУЗом побывал в армии. С 1988 года - свободный художник. Выставлял свои работы в Украине, России, Европе и Америке. Свыше 100 его работ находятся в частных и нечастных коллекциях 13-ти стран мира. Писать начал относительно поздно - лет в восемнадцать: сперва стихи, а затем и прозу. Первая книга, написанная в соавторстве с Михаилом Валигурой ("Приключения Торпа и Турпа");, вышла в 1992 году в Киеве (издательство "Эссе");. В том же 1992 году переехал в Германию. Некоторые стихи были опубликованы в немецком русскоязычном журнале "Родная речь", а поэму "Попугай" напечатал американский еженедельник "Новое русское слово". В апреле 2009 года в Украине вышел сборник Михаила Юдовского "Поэмы и стихи". В июне того же года Михаил Юдовский стал бронзовым лауреатом (титул герольда и приз зрительских симпатий) проходившего В Лондоне Международного поэтического турнира "Пушкин в Британии". Первая премия на конкурсе для русскоязычных писателей «Активация слова»

6 Responses to “МИХАИЛ ЮДОВСКИЙ ● РАССКАЗЫ”

  1. avatar В.Косаревская says:

    Очень понравились оба рассказа Михаила. О, медицина!

  2. avatar Белла says:

    Замечательные , очень вкусные рассказы! Настоящий подарок !

  3. avatar Галка says:

    Совершенно великолепные рассказы – столько юмора и такие яркие образы, что ощущается рука художника. Получила истинное удовольствие! Спасибо!

  4. avatar Сергей Скорый says:

    Замечательные рассказы, Михаил! Вы ещё раз успешно подтверждаете известный тезис: талантливый человек – талантлив во всём. Удачи Вам и навестите родной Киев!

  5. avatar Akc says:

    Классные рассказы 🙂

  6. avatar Юрий Кирпичев says:

    Превосходная проза, заставляющая плакать и смеяться, грустить и задумываться! Давно пора собрать все рассказы под одной обложкой и опубликовать сборник. Мое почтение, Михаил! Дальнейших Вам успехов.

Оставьте комментарий