RSS RSS

БОРИС НОСИК ● ПОЦЕЛУЙ ДЕДУШКУ ● ПРОЗА

БОРИС НОСИК Милым Граникам

Во Франции нельзя обнаруживать, что ты любишь чужих детей. Заподозрят, что педофил. Педофилов тут и правда великое множество. Не меньше, чем троцкистов. Правда в отличие от троцкистов их все же считают извращенцами и даже иногда судят. А вот троцкисты, те вызывают всеобщую симпатию. На манер геев. Что ж, говорят, поделать, это у них, говорят, наследственное . Дедушка был, скажем, у человека коммунист. Или бабушка. Вот и он тоже. Конечно, дед с бабкой были у него, скорей всего, сталинисты. Но Сталин оказался на поверку палачом народа. А Троцкий благодаря тотальному невежеству палачом пока что не оказался. Во всяком случае об этом не принято вспоминать, тем более, что его самого какой-то сталинист достал по башке ледорубом. Геройская смерть. Так что Троцкого принято считать всего навсего пылким любовником революции. Настолько пылким, что он даже в гостях у Риверы трахнул его увечную любовницу . Впрочем, она сама нарывалась, эта Фрида…

Но у нас , вообще-то , речь пойдет не о Троцком. Речь обо мне самом. Об этом моем бескорыстном обожанье чужих детей. Хотя парижская моя жена строго-настрого меня предупреждала, что тут у них , на Диком Западе, на чужих детей и глядеть нельзя, не принято, я все же ими тайно восторгаюсь, а не только одними пейзажами , или, скажем, чайками. И дети, особенно младенцы, они этот мой восторженный взгляд замечают. Сперва они ответно разглядывают мою старую усатую физиономию, но потом чаще всего улыбаются. Иногда даже мне заговорщицки подмигивают. Как -то до них доходит, что эта в сущности довольно мерзкая рожа моя не таит угрозы. И это чистая правда. Хотя я прожил долгую и неправедную жизнь, в любовники революции я никогда не набивался. И к детям с грязными побужденьями сроду не приставал. Да и простых расстрельных указов не подписывал, как, скажем, Ленин или Троцкий. Но конечно, и с никудышными лохами, вроде меня, время делает свое черное дело. Морда становится с годами все более мерзкой. Удивленно вспоминаю былые родительские приставания ко мне, малютке: «Ну, миленький, поцелуй дедушку».

Хорошо здешним французам. Они, можно сказать, с детства натренированы друг друга обцеловывать. Вроде как былые члены политбюро или генсеки. (Я раз видел на парижской стене на фотографии, как Берлингуер целует в губы Пол Пота – до сих пор тошнит при воспоминании). Нас-то на такие нежности может подвигнуть только сексуальное возбуждение, семейная нежность или деловая корысть, и то при безвыходной крайности. Или опьянение. Или профессиональные привычки. Ну, какие, скажем, могут быть претензии к работницам панели или к зарубежным политработникам?

Но простым детям все видится иначе. А ведь я очень любил своего дедушку. И сейчас, через шестьдесят лет после его смерти, люблю.

А мальчишкой я очень боялся, что дедушка умрет. Первые семейные сигналы тревоги шли оттуда, из Останкина,.Все собирались по звонку в дедовскую пристройку на Извилистой улице . Помню, возвращался я раз оттуда на трамвайной подножке и увидел с моста крест на куполе Пятницкой церкви. Спрыгнул с подножки, пришел в церковь и услышал пение… Можно сказать, что это дед привел меня в РПЦ .

И писать в семье первым тоже начал дед, уже после инсульта. Он замечательно написал, как он искал за лесом заблудшую козу, пришел в Смиловичи и увидел красавицу-бабушку. Встреть он в тех же Смиловичах не бабушку, а сумасшедшего Хаима Сутина, не было бы ни его удачной женитьбы, ни моей чудной мамочки, ни моих чудных сестер, ни всех этих красоток- племяшек , украшающих ныне штат Массачусетс. Про себя, болезного, не упоминаю не из одной только скромности, а из честности.

Сейчас все чаще вспоминаю дедовы рассказы, которые как все тогдашние рассказы советских людей нуждаются в расшифровке . Часто гляжу на фотографию работы старинного минского фотографа, где молодой усатый дед красуется в визитке со своими друзьями, такими же лихими еврейскими пижонами, и вдруг вспоминаю, какую лапшу вешали они на уши неразумным внукам, оберегая их от неприятностей. Взять хотя бы анкеты, которые я с дедовой помощью заполнял в школе, начиная с третьего класса.

– A ты кто был, милый дедушка?

– Я был рабочий. Катал по двору бочки на фабрике «Мосхимкраска»…

Я пишу гордо и старательно: «рабочий». Кто может быть лучше героического рабочего, катающего бочки по двору.

– А раньше, дедушка? Тут сказано, раньше, до Великой Октябрьской революции? До того, как свергли режим…

– Мы разве не писали, что раньше? Раньше я был лесник.

Ну конечно, я писал уже про это в анкете. Мне даже снилось иногда ночью, как дед идет по лесу в валенках, с суковатой палкой, настоящий Иван Сусанин. Кого-то он ведет , каких-то вооруженных людей, чтоб они убили этого монархиста царя, который днем и ночью стреляет в рабочих на демонстрациях…

Я достаю щегольскую фотографию, где дед и молодые его друзья красуются в ателье минского фотографа, и мне приходит в мою старую голову, что лесное это дедово занятие могло выглядеть совсем иначе, чем в моих детских сусанинских снах…

Вспоминается мне, старому буквоеду, что почтенный тесть В.В.Сирина-Набокова Евсей Слоним успешно торговал барским лесом.

Что отец ахматовского Гостя из Будущего Мендель Берлин тоже успешно торговал барским лесом,и еще, и еще… И верно ведь, молодой усатый дедушка и его щеголи-друзья так же нeпохожи на лесников, как я непохож был на омоновца в годы своей срочной военной службы. Даже, когда одет был в свою тропическую солдатскую форму, выданную ОВС согласно приказу МО СССР за номером 23.

Да и бочки он катал по двору не зря. Подросли сыновья, надо было отдать их учиться, а для этого нужно было иметь им приличное рабоче-крестьянское происхождение (отец прачка, мать кузнец), чтоб попасть на учебу. Вот он и дал им это происхождение, поступив на фабрику «Мосхимкраска» катать бочки, а потом, когда они уже были студентами, директор скромной и пахучей «Мосхимкраски» по фамилии товарищ Мороз заметил, что у него варит котелок, у этого тощего жилистого Мошки, который так ловко катает по двору бочки и складно говорит на профсобраниях. И он сделал этого грамотного Мошку своим заместителем, так что стали его звать Самуил Львовичем. Да и сам Мороз к тому времени стал нормальным москвичом с фамилией Морозов, и, между прочим, сын его, тоже Морозов, поступил на исторический факультет, чтобы стать ученым человеком. Наши мирные будни…

Конечно, даже в эти мирные дни не все было, наверное, так идеально устроено, потому что те, кому удавалось завершить образование, куда-то вдруг исчезали на разные сроки, жены их отчего-то меняли детям фамилии, но в конце концов все обошлось у деда благополучно, все дети оказались на свободе,. только деда к тому времени настиг инсульт. Зато и дети его, и пахучая «Мосхимкраска», и главное, беззаветная его жена, бабушка Роза – все о нем, паралитике, заботились и дед еще пожил, даже иногда выходил за ворота, опираясь на палку, доходил до телефон-автомата по две копейки. А однажды, вскоре после войны, деда навестил в их трущебной пристройке на Извилистой бывший директор «Мосхимкраски» товарищ Морозов, с которым тоже

произошла невероятная история, какие возможны только в свободной стране окончательно победившего социализма. Оказалось, что сын этого самого Мороза-Морозова женился на своей соученице-студентке, которая приходилась родной (и конечно, любимой) дочерью самого великого человека на свете, которого у нас в стране называли Великий Вождь и Учитель, а иногда еще почтительнее – Хозяин. Конечно, так его называли неофициально, но в душе это все понимали, кроме самых отпетых негодяев и уголовников (которые звали его Гуталинщиком). Хотя и официально об этом все-таки можно было писать, но в поэтической форме:

Человек проходит как Хозяин

Необъятной родины своей…

Между прочим, именно этим душевным словом назвал своего великого родственника бывший директор «Мосхимкраски» товарищ Морозов, навестивший моего парализованного дедушку. Морозов сказал дедушке по секрету, что его самого и его жену «навестил хозяин».

Такое можно было себе вообразить, хотя подтверждений этому интимному факту я не нашел в мемуарной книге дочери Любимого

Вождя и Хозяина . Более того, дочь сообщила, что отец ее и видеть не хотел этих самозваных родственников и представителей ненавистного меньшинства, против которого он в послевоенные годы затеял смертоубийственную операцию. Как известно, лишь более или менее своевременная смерть Хозяина помешала окончательному осуществлению этой спецоперации. Может, верные помощники Любимого Вождя, опасаясь за свою жизнь, помогли ему перейти на новый этап руководства.

Между прочим, упомянутая выше Дочь Хозяина («хозяюшка») , оставив семью и хозяйство, во время поездки на Восток, успешно бежала на Запад, там в четвертый раз вышла замуж и умерла совсем недавно. Я имел счастье быть знакомым с ее совершенно очаровательным внуком-aрхитектором, который приходился великому злодею-Хозяину правнуком и, на его счастье, не имел со злодеем ни малейшего сходства . А недавно я узнал, что малолетний сыночек моего друга-архитектора, вернувшись из школы, произнес чудную фразу, внушающую кое-какие надежды на возрождение моей родины.

– Пап, – сказал он обиженно, – А чего мальчишки в школе дразнятся. Говорят, что я праправнук какого-то Ленина.

image_printПросмотр для печати
avatar

Об Авторе: Борис Носик

Борис Михайлович Носик (10 марта 1931, Москва, СССР — 21 февраля 2015, Ницца, Франция) - известный русский писатель. Окончил факультет журналистики МГУ и Институт иностранных языков. Наиболее известные произведения писателя — биографические: книга «Альберт Швейцер», в серии «Жизнь замечательных людей» (Москва, 1971) была восемь раз переиздана на немецком языке, «Мир и Дар Владимира Набокова». Писал также рассказы, пьесы («Ваше мнение доктор?») и повести. В советское время наряду с официальными произведениями много писал «в стол» (знаменитая повесть «Коктебель»). Занимался также переводами, в том числе «Пнин» В. В. Набокова. В настоящее время проживает в Париже.

Оставьте комментарий