БОРИС РУБЕЖОВ ● «НА ШЁЛКОВОЙ ВОЛНЕ ВОСПОМИНАНИЙ» ● СТИХИ

Закатный луч ломается в среде,    
Несчастье отделившей от удачи,
Стоит пустая лодка на воде,
Спокоен пруд. И мы с тобой тем паче.

И там, где тишиной взорвётся крик
Под отблески окон бетонных зданий,   
Вот ты и был мне нужен, чёрный блик
На шёлковой волне воспоминаний.
.

* * *

Под неуклонной стрелкою часов,
Где всё быстрее катятся мгновенья,
Не торопи поток случайных слов – 
Помедли, вороша стихотворенья.

Овсянка стережёт осенний лес,
И камешки с горы – не больше вишен,
А голос, что когда-то был с небес,
Теперь из-под завалов еле слышен.

Он жестом потаённым вознесён,
Как скифос из аттического ила,
И если это прошлое – не сон,
То пусть не отрицает – это было.

Давным-давно растаял чёрный снег,
И мне ничуть не жаль сожжённой Трои,
Где сумрачный проходит человек
По мостику – из прошлого в былое.

Любимая! В любые дни твои
Чурайся только каменной змеи.
.

* * *

                                            She walks in beauty…
                                               
Она идёт сквозь шторм осенний ранний
Под ветра заунывную хандру,    
Открытая ветрам каркасных зданий,
К восьмому прикреплённая ребру,

Она внахлёст примеривает платье,
Ей ни к чему отчаяния блажь,
Когда шестой случается печати
Упасть на окровавленный пейзаж.

Она, которой рядом быть не надо –
И быть до самой смерти суждено,
Ещё срезает грозди винограда
Из сада, что забросили давно.
17 – .

* * *

Ни Колизеи, ни рейхстаги
Отнюдь не ждут тебя, куму,
Кукушка на крылатой тяге,
Столь непостижная уму.
Не всё, что выветрилось, тленно,
Да просто некому прочесть,
Что эта весточка из плена –
Как в плен нечаянная весть.
И с игроком не спорь заклятым,
Давно разрушен твой люнет:
Ты колесом вернёшься пятым
Туда, куда возврата нет.
.

* * *

Я вернулся из Ниццы – богами забит Парнас,
На пустые страницы устал озираться глаз,
Не волнуйся, она там – живее любых живых:
Мёдом Кронос-анатом отпаивает своих.

Нераздавленных ягод чернильная кислота,               
Вот и я, вот и я тут – да дева давно не та,
Только с ней говорит ещё некая точка ру –
Потому что без этого прямо сейчас умру.

Тщетно ладить пирогу, где нет за кормою вод,
Собираться в дорогу – на милость твоих щедрот?
Через годы достанет тоска по твоим плечам.
Та, что больше не канет. Вдогонку хмельным речам.
. – .

* * *

Эти дни не перепишешь набело,
Не объявишь прошлому: «Талак!»,
Когда ты мне прямо в руки падала,
Просто не успел собрать кулак.

Как ни вспоминай до одурения
То, чего сегодня больше нет,
Годы улетают без зазрения,
Изредка выплёскивая свет.
.

* * *

Этот бриг не спешил поднимать якоря,               
Чтоб в свирепый отправиться мир, 
Ни винить, ни оправдывать некого зря,
Да и так ли бездарен Тенир? 
Тени встретятся наши и глянут в упор,
Долго чаянный сделают шаг.
Воскрешение павших – пустой разговор,
А вот память о них – не пустяк.
Оставаться бессмертным – нелепая честь,
И не нам этот резать пирог.
Я надеюсь, что ты успеваешь прочесть
То, что здесь не напишется в срок.
.

* * *

Где Ферсман открывал когда-то клад,
Теперь не улыбается народ. 
Я знал, что не найду пути назад:
Там цезий. Здесь – забвение и йод.
Я от тебя избавился сполна,
Тюльпанчик мой – сладчайшей из добыч…
Но и морская эта тишина
Обманчива, как ты её ни кличь.
.

ФИНАЛ ОДИССЕИ

Ты, знаю, нисколько соврать не дашь мне
Поскольку сама не умеешь врать –
Я тоже снимался в какой-то башне,
Но только южнее. С неё видать

Такие высоты, такие дали,
Каких под Пенатами никогда…
Да только об этом и прежде знали.

Плывут под крылами припайки льда,
Норд-вест рассыпает снежинки будней,
Грядущее молча глядит в окно
Из мест, от которых уйти нетрудно,
Но только туда, где всегда темно.

А всё, что, как прежде, навек нетленно,
В такую бездонную рвётся синь…

Прости, мама Карло, своё полено –
Оно деревянное, как ни кинь.
.

* * *

В уме перебирая эту сцену,
Осеннюю листву и ту скамью,
Я понимаю: всё имеет цену – 
Но средь людей, как видно, не свою.

А ты в таком мерещилась задоре,
Что бархатным завидовать снегам,
Когда ко мне подкатывало море,
Как голубое яблоко к ногам.

Но, изгнанным из пасмурного рая,
Нам незачем сегодня ждать чудес,
Перевирая, как перетирая,
Последнюю диковинку небес.
.

*  *  *

Бесстрашно поднимается у ног
Потрёпанный ветрами, но живой
Купальницы оранжевый цветок
С округлою своею головой.

Как эльфов закипающий сосуд,
Согревшийся без жаркого огня –
А та, для чьих ланит мой скромный труд,
Который год встречает без меня,

Среди холодных каменных террас,
На хрупком постаменте ледяном…

Приснившаяся мне в который раз
Одна, что никогда не станет сном.
.

* * *

Ты случайного слушаешь лабуха,
Смотришь вдаль пробудившимся оком…
Эти горы знакомы до запаха
Аконита с отравленным соком.

Мы к себе были просто недобрыми,
Авантюрнее Феликса Круля:
Если пулю забудешь под рёбрами,
То когда-нибудь вылетит пуля.

Ты, наверное, будешь счастливою:
И Серёга там рядом, и Колька…
Здесь зимою не то что тоскливее,
А труднее согреться – и только.
.

* * *

Я не меняю Золушку на золото…
Межзвёздная пока не гаснет небула,
Но, как кривое зеркало, расколото
Всё то, что и когда-то целым не было.

Царапает диковинка стенозная,
Загадка до последнего мгновения,
Пока парят пылинки междузвёздные
Без шансов на хмельное столкновение.

.

* * *

Когда, среди созвездий и планет,
Где Господом сосчитан каждый атом,
Суровый поднимается рассвет,
Он видится нечаянным закатом.

Но кажется, что жизнь прошла не зря,
Не милостыня дней, а просто милость,
Не вопреки и не благодаря –
А только потому что так сложилось.

И вырвется из круга – плачь, не плачь,
Переступая, двинется по краю,
Отчаянно играющая в мяч
С подругами, которых я не знаю.

.

* * *

Вот они, копи мои земные:
Тёмные шторы, забвенье лет,
Из предпоследней пишу тюрьмы я,
Глядя на меркнущий белый свет.

Мёда колоды, ручьи прохлады –
Старые сказки, пустая тьма,
Зря ли свободе убогой рады:
Золотом шита у нас сума.

Не отыскать на земле убоже
Песни, придушенной без вины… 
Но иероглифами по коже –
Дерзкое сретенье той весны.
.

*  *  *

На этом отрезке от Хама до Сима
Ещё не пережита нами Цусима,
Не спущен лазоревый флаг,
Мы всё сохранили, команды не сдали,
Но вон – прорастают грядущие дали
Под горами жалких бумаг.

Как ей и положено, осень жестока,
Мой поезд всегда убегает до срока
И даже порой не туда,
Где озера Божьего светится око,
Где ты на мерзавца взираешь с востока
Глазницами, полными льда.

Что было бы с нами, когда бы не стало?
А здесь не последнюю в жизни опалу
Прими, как безоблачный сон,
Но визы в углах – точно шахтные крепи…
И кто-то в глухом поднимается склепе,
С тяжёлых сползает икон.

Донельзя нам было постелено жёстко.
Прощай! Когда вырастет сын до подростка,
Припомни меня в тишине.
Пусть жизнь без тебя – до зубовного хруста,
Смотри – уродилась на диво капуста.
А прочее здесь – не по мне.

18 – .

* * *

Не быть знаменитым красиво,
Поскольку бессмыслен порыв:
Сдвигая границы архива,
И сам попадаешь в архив.

Как книзу направленный график,
Вся жизнь пробежит без затей
Среди дорогих фотографий
И разных дешёвых вестей.

Но сам не уйдёшь от суда ты,
Пред взором восстанет когда
Негаснущий двадцать девятый
С очами из чёрного льда.
.

* * *

Как на свистульке хрупкой глиняной
Пастушка нежная играет…
Не назвала меня по имени –
А думала, что называет.

Её слова осиротелые
Во мне сегодня колобродят.
Не подходила даже в белые –   
А ей казалось, что подходит.

Но та же музыка играется,
Ни в чём она не виновата…
И жизнь пока не распадается,
Хоть и закончилась когда-то.
.

Закатный луч ломается в среде,    
Несчастье отделившей от удачи,
Стоит пустая лодка на воде,
Спокоен пруд. И мы с тобой тем паче.

И там, где тишиной взорвётся крик
Под отблески окон бетонных зданий,   
Вот ты и был мне нужен, чёрный блик
На шёлковой волне воспоминаний.
.

* * *

Под неуклонной стрелкою часов,
Где всё быстрее катятся мгновенья,
Не торопи поток случайных слов – 
Помедли, вороша стихотворенья.

Овсянка стережёт осенний лес,
И камешки с горы – не больше вишен,
А голос, что когда-то был с небес,
Теперь из-под завалов еле слышен.

Он жестом потаённым вознесён,
Как скифос из аттического ила,
И если это прошлое – не сон,
То пусть не отрицает – это было.

Давным-давно растаял чёрный снег,
И мне ничуть не жаль сожжённой Трои,
Где сумрачный проходит человек
По мостику – из прошлого в былое.

Любимая! В любые дни твои
Чурайся только каменной змеи.
.

* * *

                                            She walks in beauty…
                                               
Она идёт сквозь шторм осенний ранний
Под ветра заунывную хандру,    
Открытая ветрам каркасных зданий,
К восьмому прикреплённая ребру,

Она внахлёст примеривает платье,
Ей ни к чему отчаяния блажь,
Когда шестой случается печати
Упасть на окровавленный пейзаж.

Она, которой рядом быть не надо –
И быть до самой смерти суждено,
Ещё срезает грозди винограда
Из сада, что забросили давно.
17 – .

* * *

Ни Колизеи, ни рейхстаги
Отнюдь не ждут тебя, куму,
Кукушка на крылатой тяге,
Столь непостижная уму.
Не всё, что выветрилось, тленно,
Да просто некому прочесть,
Что эта весточка из плена –
Как в плен нечаянная весть.
И с игроком не спорь заклятым,
Давно разрушен твой люнет:
Ты колесом вернёшься пятым
Туда, куда возврата нет.
.

* * *

Я вернулся из Ниццы – богами забит Парнас,
На пустые страницы устал озираться глаз,
Не волнуйся, она там – живее любых живых:
Мёдом Кронос-анатом отпаивает своих.

Нераздавленных ягод чернильная кислота,               
Вот и я, вот и я тут – да дева давно не та,
Только с ней говорит ещё некая точка ру –
Потому что без этого прямо сейчас умру.

Тщетно ладить пирогу, где нет за кормою вод,
Собираться в дорогу – на милость твоих щедрот?
Через годы достанет тоска по твоим плечам.
Та, что больше не канет. Вдогонку хмельным речам.
. – .

* * *

Эти дни не перепишешь набело,
Не объявишь прошлому: «Талак!»,
Когда ты мне прямо в руки падала,
Просто не успел собрать кулак.

Как ни вспоминай до одурения
То, чего сегодня больше нет,
Годы улетают без зазрения,
Изредка выплёскивая свет.
.

* * *

Этот бриг не спешил поднимать якоря,               
Чтоб в свирепый отправиться мир, 
Ни винить, ни оправдывать некого зря,
Да и так ли бездарен Тенир? 
Тени встретятся наши и глянут в упор,
Долго чаянный сделают шаг.
Воскрешение павших – пустой разговор,
А вот память о них – не пустяк.
Оставаться бессмертным – нелепая честь,
И не нам этот резать пирог.
Я надеюсь, что ты успеваешь прочесть
То, что здесь не напишется в срок.
.

* * *

Где Ферсман открывал когда-то клад,
Теперь не улыбается народ. 
Я знал, что не найду пути назад:
Там цезий. Здесь – забвение и йод.
Я от тебя избавился сполна,
Тюльпанчик мой – сладчайшей из добыч…
Но и морская эта тишина
Обманчива, как ты её ни кличь.
.

ФИНАЛ ОДИССЕИ

Ты, знаю, нисколько соврать не дашь мне
Поскольку сама не умеешь врать –
Я тоже снимался в какой-то башне,
Но только южнее. С неё видать

Такие высоты, такие дали,
Каких под Пенатами никогда…
Да только об этом и прежде знали.

Плывут под крылами припайки льда,
Норд-вест рассыпает снежинки будней,
Грядущее молча глядит в окно
Из мест, от которых уйти нетрудно,
Но только туда, где всегда темно.

А всё, что, как прежде, навек нетленно,
В такую бездонную рвётся синь…

Прости, мама Карло, своё полено –
Оно деревянное, как ни кинь.
.

* * *

В уме перебирая эту сцену,
Осеннюю листву и ту скамью,
Я понимаю: всё имеет цену – 
Но средь людей, как видно, не свою.

А ты в таком мерещилась задоре,
Что бархатным завидовать снегам,
Когда ко мне подкатывало море,
Как голубое яблоко к ногам.

Но, изгнанным из пасмурного рая,
Нам незачем сегодня ждать чудес,
Перевирая, как перетирая,
Последнюю диковинку небес.
.

*  *  *

Бесстрашно поднимается у ног
Потрёпанный ветрами, но живой
Купальницы оранжевый цветок
С округлою своею головой.

Как эльфов закипающий сосуд,
Согревшийся без жаркого огня –
А та, для чьих ланит мой скромный труд,
Который год встречает без меня,

Среди холодных каменных террас,
На хрупком постаменте ледяном…

Приснившаяся мне в который раз
Одна, что никогда не станет сном.
.

* * *

Ты случайного слушаешь лабуха,
Смотришь вдаль пробудившимся оком…
Эти горы знакомы до запаха
Аконита с отравленным соком.

Мы к себе были просто недобрыми,
Авантюрнее Феликса Круля:
Если пулю забудешь под рёбрами,
То когда-нибудь вылетит пуля.

Ты, наверное, будешь счастливою:
И Серёга там рядом, и Колька…
Здесь зимою не то что тоскливее,
А труднее согреться – и только.
.

* * *

Я не меняю Золушку на золото…
Межзвёздная пока не гаснет небула,
Но, как кривое зеркало, расколото
Всё то, что и когда-то целым не было.

Царапает диковинка стенозная,
Загадка до последнего мгновения,
Пока парят пылинки междузвёздные
Без шансов на хмельное столкновение.

.

* * *

Когда, среди созвездий и планет,
Где Господом сосчитан каждый атом,
Суровый поднимается рассвет,
Он видится нечаянным закатом.

Но кажется, что жизнь прошла не зря,
Не милостыня дней, а просто милость,
Не вопреки и не благодаря –
А только потому что так сложилось.

И вырвется из круга – плачь, не плачь,
Переступая, двинется по краю,
Отчаянно играющая в мяч
С подругами, которых я не знаю.

.

* * *

Вот они, копи мои земные:
Тёмные шторы, забвенье лет,
Из предпоследней пишу тюрьмы я,
Глядя на меркнущий белый свет.

Мёда колоды, ручьи прохлады –
Старые сказки, пустая тьма,
Зря ли свободе убогой рады:
Золотом шита у нас сума.

Не отыскать на земле убоже
Песни, придушенной без вины… 
Но иероглифами по коже –
Дерзкое сретенье той весны.
.

*  *  *

На этом отрезке от Хама до Сима
Ещё не пережита нами Цусима,
Не спущен лазоревый флаг,
Мы всё сохранили, команды не сдали,
Но вон – прорастают грядущие дали
Под горами жалких бумаг.

Как ей и положено, осень жестока,
Мой поезд всегда убегает до срока
И даже порой не туда,
Где озера Божьего светится око,
Где ты на мерзавца взираешь с востока
Глазницами, полными льда.

Что было бы с нами, когда бы не стало?
А здесь не последнюю в жизни опалу
Прими, как безоблачный сон,
Но визы в углах – точно шахтные крепи…
И кто-то в глухом поднимается склепе,
С тяжёлых сползает икон.

Донельзя нам было постелено жёстко.
Прощай! Когда вырастет сын до подростка,
Припомни меня в тишине.
Пусть жизнь без тебя – до зубовного хруста,
Смотри – уродилась на диво капуста.
А прочее здесь – не по мне.

18 – .

* * *

Не быть знаменитым красиво,
Поскольку бессмыслен порыв:
Сдвигая границы архива,
И сам попадаешь в архив.

Как книзу направленный график,
Вся жизнь пробежит без затей
Среди дорогих фотографий
И разных дешёвых вестей.

Но сам не уйдёшь от суда ты,
Пред взором восстанет когда
Негаснущий двадцать девятый
С очами из чёрного льда.
.

* * *

Как на свистульке хрупкой глиняной
Пастушка нежная играет…
Не назвала меня по имени –
А думала, что называет.

Её слова осиротелые
Во мне сегодня колобродят.
Не подходила даже в белые –   
А ей казалось, что подходит.

Но та же музыка играется,
Ни в чём она не виновата…
И жизнь пока не распадается,
Хоть и закончилась когда-то.
.