RSS RSS

ЛИДИЯ ЧЕРВИНСКАЯ ● «И ВСЕ-ТАКИ БЛАГОДАРЮ СУДЬБУ…» ● СТИХИ

ЛИДИЯ ЧЕРВИНСКАЯНе правда ли, такие облака
Возможны только на парижском небе…
Такая вдохновенная тоска
При тихой мысли о насущном хлебе.

Гулянье. Елисейские поля.
Защитный цвет толпы. Попоны, флаги.
Но сердце, как осенняя земля,
Уже не впитывает влаги.

Блеснёт слеза, не падая с ресниц,
А в воздухе жара и Марсельеза,
И дальше лица, пена бледных лиц,
Как море за чертою волнореза.

Высокий человек с биноклем у окна
Смеётся, что-то говорит соседу…
Эх, хорошо, что кончилась война,
Что празднуют свободу и победу.

На торжество разобраны места
(Герои фронта, тыла и изгнанья).
Да. А для нас свобода — нищета
И одинокий подвиг созерцанья.

* * *
Мы возвращаемся в сонную тьму,
Господи, как мы устали…
Жизнь – это тысячу раз – почему?
В детстве, в обиде, в печали.

Ты уезжаешь, мой праздничный друг,
Как же не рушатся стены…
Жизнь – это тысячи тихих услуг,
Ради тишайшей измены.

Над океаном – вернись, назови –
Музыка тенью лежала…
Жизнь – это тысячи слов о любви.
Тысячи жалоб…

* * *
Радость проснулась – такой незначительной,
Осень вернулась – такой удивительной
В новой прозрачности дней…

Боль обернулась таким равнодушием,
Мы уж давно замолчали и слушаем,
Многое стало ясней.

Значит ли это, что мы постарели?
В тысячный раз раскачались качели,
В тысячный раз – недолёт…

В тысячный раз, безнадёжно-свободное
Сердце осеннее…
Солнце холодное

* * *
Мы на башне, мы над целым миром,
Выше не бывает ничего,
И страшнее тоже не бывает.
И никто, как будто и не знает,
Как мы здесь, когда и для чего?

Потушили лампы, грустно, сыро, –
Нет любви, послушай, нет любви…
Знаешь что, потушим сердце тоже,
Ведь никто из этих не поможет,
Как ни плачь, ни падай, ни зови.
 
* * *
Если Вы не всегда без печали
За ущербной следили луной,
Если Вы не всегда молчали,
Если Вы не устали – не очень устали,
Побудьте немного со мной.

Равнодушней, внимательней, строже…
(И зачем, и о чём – до утра?)
Улыбнулся – не нам ли? – прохожий,
Мы, должно быть, на очень счастливых
похожи…

* * *
С тобой и с ним, с дождями, с тишиной,
С Парижем в марте, с комнатой ночной,
С мучительно-знакомыми словами,
Неровными, несчитанными днями,
Почти вся молодость…

Рука моя была в твоей руке,
Печаль моя была в его тоске.
Мы расстаемся. Значит, мало сил.
Он не узнал. Ты не простил.

И все-таки благодарю судьбу
За медленную грустную борьбу,
За то, что к счастью мы сейчас не ближе,
Чем в первый март, прозрачный март в Париже.

* * *
В мае сомненья тихи…
Знаю – и это стихи,
Чувствую – это весна,
Верю – простятся грехи
Тем, кому жалость нужна…

Дождь светло-серый опять…

Трудно бывает сказать,
Стоит ли так говорить?
Знаю, что важно понять,
Думаю – нужно любить…

Страшно сказать: навсегда…

Где-то проходят года,
Чей-то кончается век,
Тают светло, без следа,
Музыка, дождь, человек…

* * *
Любовь, похожая на жалость,
И жалость в облике любви…
Невоплощенная усталость,
Необъяснимый жар в крови.

Так начинается сближенье,
То, за которым – ничего.
(Неповторимость, повторенье…)

Не лучше ль в лунном отдаленьи,
С вершины горя своего,
С вершины нежности бесслезной,
Когда-нибудь, в неясный час,
Подумать, наконец, серьезно
Вам обо мне – и мне о Вас.

* * *
                              Л. Кельберину

Над узкой улицей серея,
Встает, в который раз, рассвет.
Живем, как будто не старея,
Умрем – узнают из газет.

Не все ль равно? Бессмертья нет.

Есть зачарованность разлуки
(Похоже на любовь во сне).
Оттуда ты протянешь руки,
Уже не помня обо мне.

* * *
                              Борису Поплавскому

Не согласны. Ни за что.
Так темно и вдохновенно,
Традиционно, современно,
Жить как все – и как никто.

Поздно. Все проходит мимо.
В жизни, наконец, любимой
Больше места нет.
В той, что выдумана нами,
Сторожим рассвет.

Ждем не чуда – а прощенья,
Не любви – а удивленья,
Терпеливо, до утра…
Не согласны. Всем пора.

Вдохновенный обыватель,
Целомудренный мечтатель,
Мы пойдем навстречу маю,
Вызывая птичий смех.

Ничего не принимая,
Принимая все – за всех.

* * *
Хочется блоковской щедрой напевности
(Тоже рожденной тоской),
Да, и любви, и разлуки, и ревности,
Слез, от которых покой.

Хочется верности, денег, величия,
Попросту – жизни самой.
От бесприютности, от безразличия
Тянет в чужую Россию – домой…

Лучше? Не знаю. Но будет иначе –
Многим беднее, многим богаче.

И холоднее зимой.

* * *
День в сумерки, как оттиск бледный
с любого дня любой зимы
в стране, где вместе жили мы.

На горизонте отблеск медный
Сухого солнца января,
А ближе, над домами, тень.

Мерцает поздняя заря…
Мир невесомый, чистый, бедный
вновь воскресил, сгорая, день…

Смягчило время контур строгий,
потухли краски с той поры…
Но нет стыда и нет тревоги,
Как в прошлом не было игры.

Мы не заметили начала,
не будем подводить итог…
Развязку жизнь нам подсказала,
но кто ее предвидеть мог?

1939

Помню жестокие женские лица.
Жар иссушающий. Страх.
Как человек, поседела столица
в несколько дней, на глазах.

Долго над ней догорали закаты.
Долго несчастью не верил никто…
Шли по бульварам толпою солдаты –
в куртках, в шинелях, в пальто.

Не было в том сентябре возвращений
с моря и гор загорелых людей.
Сторож с медалью, в аллее осенней,
хмуро кормил голубей.

В каждом бистро, обнимая соседа,
кто-нибудь плакал и пел.
Не умолкала под песню беседа –
родина, слава, герои, победа…

Груды развалин и тел.

* * *
                              Памяти Б. Поплавского

Все было: беспутство, безделье,
в лубочных огнях Монпарнас,
нелегкое наше веселье,
нетрезвое горе. Похмелье
и холод в предутренний час.

Тоскливо… в граненом стакане
вчерашние розы свежи…
Светает в пустом ресторане…
В те ночи, в редевшем дурмане
легенда творилась из лжи.

Пусть судят о ней поколенья.
Но в мир наш, где памяти нет,
доносятся отзвуки пенья
оттуда, где ждет воскресенья
в молчаньи погибший поэт.

* * *
Двенадцать месяцев поют о смертном часе…
А жизнь по-новому, как осень хороша.
В ночном кафе, на вымершей террасе,
в молчаньи пьем и курим не спеша.

Куда спешить нам… Вечность наступила –
мы даже не заметили когда.
Исчезли дни. Слились в одно года.
Лишь в смене месяцев по-прежнему есть сила
и безутешность памяти земной…

Минувшее – как темная звезда
в огромном небе, залитом луной.

 

Михаил Качуровский. Акварель. 1947 г.

Михаил Качуровский. Акварель. 1947 г.

image_printПросмотр для печати
avatar

Об Авторе: Лидия Червинская

Русская поэтесса, родилась в 1907 и умерла в 1988 под Парижем в доме престарелых. О биографии Червинской сохранилось очень мало сведений. Во время Гражданской войны ее семья уезжает из России в Константинополь. Оттуда в 1922 Червинская переезжает в Париж, где связывает свою судьбу с жизнью монпарнасской богемы. Во время войны Червинская, судя по свидетельствам современников, была связана с французским Сопротивлением, но в 1945 попала в тюрьму по обвинению в предательстве и коллаборационизме. После освобождения Червинская жила в Париже и в Мюнхене, где работала на радио «Свобода». Архив ее был вывезен в США американским литературоведом Джоном Мальмстедом. В лирике Червинской можно услышать интонации «парижской ноты»: некий аскетизм художественно-выразительных средств, отсутствие стилистических украшений и метрических вольностей, «сдержанность в выборе, в чувстве слова». Сборники: «Приближения» (Париж, 1934), «Рассветы» (Париж, 1937). Помимо стихов, Червинская публикует критические статьи и литературно-философские этюды. В послевоенный период Червинская продолжала писать стихи, изредка публикуя их в эмигрантских журналах («Новоселье», «Грани»). В 1956, при содействии С.К.Маковского, выходит ее третий лирический сборник «Двенадцать месяцев» (Париж).

Оставьте комментарий