Василий БЕТАКИ ● " Я ОТ ОСЕНИ Я УСТАЛ…" -

впервые опубликованные в серии 32 ПОЛОСЫ

Дом призраков

Я живу в одиноком доме. Я знаю о нём,

Что много зим назад исчез этот дом:

Бесследно исчез, кроме стен подвала,

Подвала, где света дневного мало,

И лиловой малины стебли кругом.

Решётки как щит лоза заплела,

Леса возвращаются, пашня ушла,

У яблони целая роща потомков,

И дятел стучит по-хозяйски громко,

И тропка к колодцу давно заросла.

Так странно – сердце болит всё сильней

В исчезнувшем доме вдали от людей,

На этой забытой ненужной дороге,

Где нет даже пыли, а ночью в тревоге

Взлетает рой летучих мышей.

Пронзительно козодой закричит,

Захлопает крыльями где-то в ночи,

Издалека начинает он снова,

Пока, наконец найдёт своё слово.

Я не знаю, кто они, но они тут кругом,

Те немые, что делят со мной этот дом,

Живём мы под тусклой летней звездой.

Ветви низко прикрыли камень седой,

Неутомимы они, но медлительны и печальны..

Никто из них не поёт – и всё же,

Мы общий язык нашли бы, быть может,

Фигура в дверях

Наш поезд, одолев крутой подъём,

Замедлил ход. И на плато пустом

Кривые, низкие стволы – дубняк –

Теснились без клочка земли, в камнях.

Сквозь эту монотонность поезд шёл

По плоскогорью ровному, как стол,

Тут никого на много миль кругом!)

И вдруг мы видим – человек живой

Стоит в дверях, огромный и худой,

Заполнив хижины дверной проём.

Казалось, упади он внутрь, в свой дом,

Но он стоял, он не сгибал спины,

Как дуб был крепок, а суров и худ –

Не от нужды: кругом дубы растут –

И свет и отопленье есть зимой.

Вон и свинья и кура под стеной,

В цистерне дождевая есть вода,

И даже развлеченье: поезда.

Он рассмотреть мог наш вагон-буфет,

А мог бы и рукой махнуть нам вслед.

По воду

Иссох колодец у дверей.

И мы с канистрой и ведром

Отправились, оставя дом

Туда, где вроде тёк ручей.

Да, это был предлог скорей

По полю нашему идти,

Идти в наш лес, где наш ручей.

Песня в бурю

Рваные тучи от края до края,

Пустая дорога блестит.

Искрами кварца брызги взлетая

Смывают следы копыт,

Цветов придорожных краски напрасны:

Пчёл отпугнули дожди.

Будь милой моей в этот день ненастный,

Сквозь бурю и дождь приди!

Умолкли птицы, что пели весной,

Не слышно их голосов.

Наполнен отчаяньем мир лесной –

Эльфы ушли из лесов,

Песня, звеневшая на лепестках,

Будь моей милой в промокших лесах,

Где дождь на ветвях дрожит.

Толкни калитку – и вместо ответа

Всё кругом запоёт,

В лужах вода зарябит от ветра,

Рвущего платье твоё!

Пойдём на закат. Не беда, если даже

Ноги промочишь чуть-чуть.

Свежесть осеннего золота ляжет

Ветер такой, словно волны морские

Вернулись туда, где они

Оставили раковины в былые

Доледниковые дни,

Как будто прежнее, давнее счастье

Будь моей милой, милой в ненастье,

Сквозь бурю и дождь – приди!

Как на свидание с луной

Бежали мы, но только ей –

Ей не до нас теперь: без птиц

Без листьев меж пустых ветвей

Нам показалось что, в лесу

Нас гномы прячут от луны

И мы по правилам игры

Со смехом удирать должны,

И вдруг мы встали. Просто так.

Поняв, что волею своей

Мы сотворили тишину

И в ней услышали ручей,

Одной и той же нотой он

Но чуть по разному звучал:

То лунных лезвий тонкий звон,

То жемчуг в заводь рассыпал.

Снег в углу

А ведь мог бы я догадаться о том,

Что его сюда притащило ветром

И пригвоздило дождём.

Всё оно в грязных точках, будто

Нет новостей этих не читал я,

Миг беспредельности

Что это? В клёнах – золотые пятна?

И он стоял, он знал, что это март,

Но верил в то, что так невероятно.

«А, райские цветы!» заметил я.

Был март, но и теплынь была такая,

Что в этом лёгком марте мы легко

Взляд утопить могли в богатстве мая.

И в странном мире мы стояли. Вдруг

Я выдумку смахнул как будто кистью,

«Идём, – сказал я, – это тонкий бук

Ручей в городе

Её в наряд одели городской,

Чтоб стала домом меж других домов,

Безликим номером меж номеров.

Я знал характер этого ручья:

Он обтекал ладонь, рукой играл,

Однажды вырвал он цветок из пальцев,

Живой весёлой силой напирал

И сдвинуть, кажется, меня старался.

Легко траву асфальтом задавить,

И яблони в каминах сжечь несложно,

Но от бессмертной силы разве можно

Избавиться? Цементом завалить?

Ручей в канализацию загнали

В бетонную вонючую тюрьму,

В которой век течь суждено ему,

Чтоб люди новые о нём не знали.

Примерно он наказан ни за что:

Чтобы кроме старинных карт никто

Не помнил о навеки заточённом

Ручье. Но над течением бессонным

По листве

Я целый день по листьям бродил,

от осени я устал,

Сколько узорной пестрой листвы

за день я истоптал!

Может, стараясь вбить в землю страх,

топал я слишком гордо,

И так безнаказанно наступал

на листья ушедшего года.

Всё прошлое лето были они

где-то там, надо мной,

И мимо меня им пришлось пролететь,

чтоб кончить свой путь земной.

Все лето невнятный шелест угроз

я слышал над головой,

Они полегли – и казалось, что в смерть

хотят меня взять с собой.

С чем-то дрожащим в душе моей,

говоря будто лист с листом,

Стучались мне в веки, трогали губы, –

Но зачем я должен с ними уйти?

Не хочу я и не могу:

Выше колени – ещё хоть год

удержаться бы на снегу.