RSS RSS

ВИКТОР КОРКИЯ ● БЕГУЩАЯ СТРОКА ● СТИХИ РАЗНЫХ ЛЕТ

СВОБОДНОЕ ВРЕМЯ

                     (Отрывок из поэмы)

 

Перебираю прошлое  в уме.

Читаю, но не вижу в этом смысла.

Один и тот же день меняет числа,

и лето приближается к зиме,

минуя осень…

 

                          Мимо, мимо, мимо!..

Как снег, мерцает битое стекло.

И прошлое  уже необозримо,

и кажется, от сердца отлегло…

 

Чем дальше, тем прелестней суета.

Мельканье лиц, чужих и непохожих,

прохожие бегут среди прохожих,

спешат занять свободные места

в автобусах и театральных ложах,

на кладбищах…

 

                             Святая простота

на детских ликах и на пьяных рожах!..

 

И чудище  стозевного метро

пар выдыхает вздохи всех влюбленных

поверх отцов семейств и разведенных

к Всевышнему летят, как бес в ребро.

 

…Выходишь из себя в открытый космос

во времени, свободном и пустом,

теряешь голос, обретаешь голос

и говоришь не то и не о том.

 

Имеет смысл и не имеет смысла.

Как битое стекло, мерцает снег.

Один и тот же день меняет числа,

и в человеке плачет человек.

Один за всех. Во времени свободном.

 

Не видя лиц, не слыша голосов,

в пространстве мертвом

телом инородным

душа летит на непонятный зов.

 

Живешь и умираешь.

Гром оваций.


Душа летит,

куда она летит

одна среди Объединенных Наций,

конвенций,

интервенций,

деклараций

куда?..

 

Кто понимает тот простит.

 

 

УЛИСС

                                                        Памяти матери

 

…где не бывал и не буду уже никогда.

Мимо реклам, супермаркетов, дансингов – плиз!

Царь одиночества, царство твое – немота.

Кто этот странник, присвоивший имя Улисс?

 

Жизнь под водой превращается в жизнь подо льдом.

Бедные девы по бедности рвутся в Париж.

Страшно не то, что других понимаешь с трудом.

Странно не то, что при этом над жизнью паришь.

 

И – как поется – мне некуда больше спешить.

Некуда больше – и можно вздохнуть наконец.

Можно идти по прямой и по кругу кружить,

чувствуя сердцем летящий сквозь сердце свинец.

 

Он убивает, но ты остаешься в живых.

Ты остаешься в живых, потому что весна.

Сам по себе – и вокруг ни своих, ни чужих.

Вольному – воля, живому – война не война.

 

Я равнодушен и к самой священной из них.

Адский соблазн – прикоснуться к живому огню.

К вечной невесте подходит красавец-жених.

Смотрит в бессмертную душу, как в зубы коню.

 

Хватит об этом. О чем говорить под конец

тысячелетия? Ложь на коротких ногах.

Радуйся, дура, жених у тебя красавéц!

И не утонет в обманчивых русских снегах.

 

Мимо вокзалов, где женщины спят по-мужски.

Мимо Лубянки – на дикий сибирский простор.

Холодно, леди. Тоска промывает мозги.

Снег на вершинах Кавказских и Ленинских гор.

 

Я не распался на Владивосток и Ташкент.

Я не остался, Мария, как ты, за бугром.

Вечность не больше, чем этот текущий момент.

Дьявол не больше, чем бес у меня под ребром.

 

Ты, сверхдержава, не больше меня, и в тебе

есть и другие, идущие следом за мной.

Я выхожу из себя, растворяясь в толпе.

Кладбище света стоит у меня за спиной.

 

Радуйся, старче, что в прошлом прошедшего нет.

Нет ничего – ни тебя, ни былого, ни дум.

Смутное время не слышит течения лет.

Смутное время течет, как текло, наобум.

 

Ты мимоходом проходишь своим чередом.

Вечной весной упоительно капает с крыш.

Жизнь под водой превращается в жизнь подо льдом.

Но подо льдом ты над жизнью и смертью паришь!..

 

Так далеко я не видел еще никогда.

Свет неизвестной звезды, отраженной в реке.

Царь одиночества, царство твое – немота.

Что ты стоишь? Уходи, как пришел, – налегке.

 

Мимо Кремлевской, Берлинской, Китайской стены,

мимо германской, афганской, чеченской войны,

мимо гражданской, заросшей быльем до поры,

мимо срытой Поклонной горы.

 

Мимо века иного, с которым лишь мéльком знаком.

Мимо праха родного за темной стеной на Донском.

 

 

НЕМОТА

 

Когда слезоточивый газ

течет из юных женских глаз,

и звезды, ставшие очами,

пронзают бездну пустоты, –

вселенский голос немоты

звучит безлунными ночами.

 

И крик души – безмолвный крик

над Гибралтарскими Столбами

летит, отпущенный губами

в Аид сошедших Эвридик.

 

И отражаясь от небес,

окутывает Пиренеи,

и немота шумит как лес,

и небо кажется темнее,

 

чем тьма, чем истина, чем крик,

который все летит, немея,

и нет ни одного Орфея

на миллионы Эвридик.

 

 

*   *   *

 

Грохочет состав в предосенней бессонной ночи.

Черно и просторно. И хочешь, не хочешь – молчи.

 

В дали неоглядной сливается с небом земля.

Ну что, деревеньки, ну что, огоньки и поля!..

 

За этим холмом не кончается Русь. И разъезды

летят под колеса из темной ликующей бездны!..

 

Грохочет состав, рассекая безвестные версты.

В летящем окне неподвижны безвестные звезды.

 

И вот она – стрелка, и вот он – единственный путь.

И тьма мировая, и легкая одурь, и жуть,

 

что вот он – твой миг, вот он – час твой, и вот он – черед.

Иду по вагону назад – пролетаю вперед.

 

 

*  *  *

 

Одна из пятниц на неделе,

когда во рту слегка горчит,

и хочется побыть в постели,

и телефон с утра молчит.

 

Одна из пятниц тех ленивых,

когда больные не больны,

когда на счастье всех счастливых

в своей неволе мы вольны.

 

Одна из пятниц тех печальных,

когда без видимых причин

мне жалко женщин идеальных

и жалко роковых мужчин.

 

 

*  *  *

 

                               Владимиру Алексееву

 

О, Гималаи!.. О, Гималаи!..

Сквозь государственный строй облаков

белые люди, миклухи-маклаи,

смотрят в туманные дали веков.

 

Может  быть, там, за чертой горизонта,

на расстоянии жизни моей,

синие волны Эвксинского Понта

или других благодатных морей…

 

Так далеко я отсюда не вижу

и не затем я на свете живу,

чтобы однажды представить Парижу

полный отчет о своих рандеву.

 

Бедный  дикарь, я прикину на пальцах

жалкой  судьбы световые года.

Черная дума о звездных скитальцах

в царстве теней не оставит следа.

 

Смутное время на жидких кристаллах

нервно пульсирует, но не течет.

Я отстаю от народов отсталых

и закрываюсь от них на учет.

 

Я изуверился в людях и зверях.

Вся пропаганда добра и любви

дыбом стоит, как всклокоченный Рерих,

на просвещенной дворянской крови.

 

Все человечество – лишние люди,

совесть моя перед ними чиста.

Легче простить христианство Иуде,

чем допустить иудейство Христа.

 

О, Гималаи, Тибеты, Тянь-Шани!..

О, Пиренеи, Карпаты, Кавказ!..

Три папуаса в родном Магадане

мрачно жуют социальный заказ.

 

Где не ступала нога человека,

я прохожу, как Батый по Луне.

В каменных  джунглях грядущего века

дети поют о гражданской войне.

 

 

*  *  *

 

Племя бездомных

слоняется между домами,

не признавая в себе

ни отцов, ни детей.

 

Властители дум,

потерявшие власть над умами,

лелеют мечту

запустить генератор идей.

 

Но двигатель вечный

лежит посреди сверхдержавы,

под небом открытым

ржавеет на скотном дворе.

 

И дети,

забытые Богом,

по-своему правы,

когда равнодушны

к зловещим словам о добре…

 

 

СОЗЕРЦАНИЕ

 

В одиннадцать ляжешь – подымешься в восемь!

На улицу глянешь – на улице осень.

 

Приметы опасны – и листья, и лужи.

Кому–нибудь лучше, кому–нибудь хуже…

 

Кругом новостройки, постройки, пристройки.

Подростки разводят костер на помойке.

 

Гитары, джинсовки, прыщавые  лица.

Бежит  фокстерьер, поводок волочится…

 

Угрюмая  бабка по свалке шныряет,

пустые бутылки в мешок собирает…

 

Как  хочется жить, осознав, что невечен!..

Как  будто бы утро, как будто бы вечер!..

 

Так вот она, жизни моей середина!

Как будто отец, а не вырос из сына!..

 

Какая свобода!.. Какая беспечность!..

Подумаешь,  осень!.. Подумаешь, вечность!..

 

Отсутствие мысли. Присутствие духа.

Я, может быть, старше, чем эта старуха.

 

Я, может быть, младше родившихся позже.

Зима на носу и блаженство на роже!..

 

Куда  там!.. Чего там!.. Не все ли едино!..

Едва  ли не завтра дохнет холодина.

 

Снежок на асфальте покажется пухом.

Не веришь прогнозам – прислушайся к слухам!

 

Умри  же от счастья! При жизни  воскресни!

Ах, если бы только!.. Ах, только бы если!..

 

 

*  *  *

 

Если разобраться, если вникнуть,

стоит ли вниманье привлекать?

Можно к одиночеству привыкнуть –

мало ли к чему не привыкать!

 

Я могу довольствоваться малым.

Не пора ли выйти из игры?

С головой накроюсь одеялом –

и открою новые миры.

 

Как улитка или черепаха,

в спячке познающая себя,

за кордоном нищеты и страха,

за границей собственного я,

 

где уже ни боли, ни обмана,

где не страшно жить и умирать,

где, по крайней мере, как-то странно

злобствовать, витийствовать, играть…

 

Жизнь моя едва ли мне приснится.

В полночь в Елисейские поля

выпорхнет из рук моих синица

и авось сойдет за журавля.

 

В темном небе некого стесняться –

лишь бы не задеть за провода.

Перед смертью – что мне прибедняться,

после смерти – что мне правота?..

 

Вербное настанет воскресенье,

а когда – бессмысленно гадать.

Если вникнуть – адское везенье.

Если разобраться – благодать.

 

 

МОНОЛОГ ЛУНЫ

                         (из пьесы «Гамлет.ru»)

 

Cиньоры, я – Луна, планета Снов!

Я освещаю отраженным светом

сон разума, брожение умов,

священный ужас, свойственный поэтам,

 

безумный трепет непорочных дев

и непорочный трепет дев безумных,

кровосмешенье датских королев

и робкие шаги злодеев юных.

 

Мои лучи слепят глаза слепцов

и заполняют пустоту природы,

и праотцы взирают на отцов,

на вымершие города и роды,

 

как Бог живой на вымерших богов,

как дети на отцов своих ушедших,

но отраженным светом всех веков

я обливаю только сумасшедших!

 

Я развращаю просвещенный ум

и отвращаю от дневного света.

Бесплодные плоды великих дум

я заполняю пустотой Поэта.

 

И в пустоте я воздвигаю свой

златой чертог! И все в моем чертоге –

ползучий гад, и человек, и боги –

все что ни есть – и сам чертог златой!

 

Мой свет, синьоры, – это высший свет,

а высший свет, синьоры, – свет бессрочный –

свет истины, которой в мире нет,

и слезы девы, может быть, порочной!..

 

 

*  *  *

 

                          Денису Новикову

 

Вне зависимости от

и при этом не взирая,

жил бы я наоборот,

жил бы я не умирая.

 

Как небесный старожил,

близкий ангелам по духу,

жил бы я и не спешил

топором убить старуху.

 

Так и так она помрет –

часом раньше, веком позже…

Но в грядущее, как в рот,

не могу смотреть без дрожи.

 

Или кровь, что там течет,

сквозь меня не протекает,

или прошлое не в счет,

или жизнь моя не тает

 

с каждым часом,

с каждым днем,

с каждым годом,

с каждым веком…

 

Выпьем с горя –

и пойдем,

разойдемся по отсекам,

 

разбежимся кто куда,

растворимся без остатка

в яме Страшного Суда,

в бойне нового порядка –

 

вне зависимости от

той старухи убиенной,

что одна во всей Вселенной

ни процента не берет.

 

 

*  *  *

 

Двери сомкнулись, и сердца не слышно.

Зря ты целуешь стекло под землей.

Время проходит, а жизнь неподвижна.

Свет, разлетаясь, становится тьмой.

 

Нет, не железная, нет, не дорога.

Нет, не печальные, нет, не глаза.

Тайное слово исходит от Бога

и возвращается на небеса.

 

 

*  *  *

 

Сладко пить минеральную воду,

поднимая бокал за свободу,

за свободу бокал поднимая,

поднимая – и все понимая…

 

 

*  *  *

 

                                                                        Алексею Парщикову

 

Статýя сойдет с пьедестала без помощи ног.

Но тьма велика, и никто ничего не заметит.

И облик Диавола примет разгневанный Бог,

и двадцать веков светом истины разом осветит.

 

Но что нам до истины? – этот холодный огонь

исходит с небес, до которых любви не добраться.

Свеча догорает, и воск обжигает ладонь.

Того и люблю, с кем придется навеки расстаться.

 

Закаты Европы красивы в пространстве пустом.

Статуя без ног переходит века и границы.

Статуя без ног огибает пустующий дом.

Свеча догорает, и ты опускаешь ресницы.

 

Природа боится, но не пустоты, а себя.

Себя, то есть тех, кто собой заполняет природу.

Статуя без ног заполняет природу, и я

уже не могу различить пустоту и свободу.

 

 

Эпитафия броненосцам

 

Век броненосцев оказался краток.

В пучине океанского ТV

они навеки выпали в осадок,

стальные жертвы мировой любви.

 

Потемкины, Очаковы, Авроры,

Варяги ностальгических морей,

свидетели Содома и Гоморры –

герои эпитафии моей.

 

Они не вымирали в Красной книге,

и я не следопыт военных тайн,

однако в их самодержавном лике

была своя идея, свой дизайн.

 

Я вижу их на мировой арене,

на рейде, на параде, на коне,

на горизонте в белоснежной пене

и на покое, на боку, на дне.

 

Судьба иных исполнена трагизма,

не созерцать им утренней зари.

Две-три акулы империализма

вынюхивают, что у них внутри.

 

К одной Авроре снизошла фортуна,

хотя, по разуменью моему,

и в темном царстве грозного Нептуна

ее секрет неведом никому…

 

 

*   *   *

 

                                       Владимиру Друку

 

Имеющий уши не слышит,

не видит владелец очей,

и в каждом законнике дышит                     

державный покой палачей.

 

Их дети познали науки,

их жены спокойны во сне,

и даже предсмертные муки

у них благородны вполне.

 

Кровавые слезы просохли,

и жизнь худо-бедно прошла,

и словно ослепли, оглохли

цветы легендарного зла.

 

И пусть миллионы не встанут

из вечной своей мерзлоты,

они повторять не устанут,

что помыслы были чисты.

 

Не знаю. Быть может. Не знаю.

Не знаю и знать не хочу.

Ступаю по кромке, по краю.

Безвестные кости топчу.

 

 

*   *   *

 

Ранней зимой на окраине дней

свет мой не сходится с тенью моей.

 

День без обмана, как ночь без любви.

Тьма переходит границы свои.

 

Утро как утро. Ни свет, ни заря.

Свет одиночества. Тьма декабря.

 

Снег серебрится по краю земли.

Это не я – и слова не мои.

 

 

*   *   *

 

Над министерством обороны

летают белые вороны,

кружится прошлогодний снег,

неведомый земным наукам,

и устилает дикий брег

Москвы-реки при Долгоруком…

 

 

*   *   *

 

Жизнь сложилась, как сложилась,

ничего иного нет:

так писалось, так дружилось

столько зим и столько лет.

 

И летит, лети мгновенье,

жизни равное, во тьму –

сквозь последнее томленье,

непосильное уму…

 

 

БЕГУЩАЯ СТРОКА

 

               И вот что начертано: мене, мене, текел, упарсин.

                                                            Книга пророка Даниила

 

Оркестр играет между нами,

но между нами пропасть. Звук

лавирует между домами,

но без музыки как без рук.

 

Не наш пример другим наука.

Не наш, но эта синева,

но эта музыка без звука,

как в старом добром синема!..

 

Оркестр играет в промежутках

Истории, где нет меня,

играет на моих уступках,

на паперти, на злобе дня.

 

И кажется, строкой бегущей

впечатан день, и год, и век

и только букв горящих бег

во мгле судьбы быстротекущей!..

 

Они горят на каждом доме

по всей расхристанной стране,

и на безвестном танкодроме

солдаты курят на броне.

 

Оркестр играет между ними,

бежит бегущая строка

между чужими и родными

сквозь нас, сквозь них, через века…

 

Оркестр без музыки играет,

играет на своем веку,

пока бегущая стирает

строка строку, строка строку…

 

image_printПросмотр для печати
avatar

Об Авторе: Виктор Коркия

Виктор КОРКИЯ (1948) – поэт и драматург. Публикации в «Литературной газете», журналах «Юность» и «Новый мир», альманахаха «День поэзии», «Поэзия» и др. Его первая и единственная поэтическая книга «Свободное время» смогла выйти в свет лишь в 1988 г., когда в годы горбачевской перестройки практически исчезла цензура. Паратрагедию Виктора Коркия «Черный человек, или Я бедный Сосо Джугашвили» поставил Евгений Славутин в Студенческом театре МГУ (1988). Этот трагифарс о Сталине тоже не мог быть поставлен до перестройки. Спектакль имел не только огромный успех, но стал театральным событием, о нем писали все мировые издания («Нью-Йорк таймс», «Монд» и др.) Отдельными изданиями вышли четыре пьесы Виктора Коркия: «Черный человек, или Я бедный Сосо Джугашвили» (1989), «Гамлет.ru» (2001), «Дон Кихот и Санчо Панса на острове Таганрог» (2001) и вольная обработка мифа о царе Эдипе – «Аристон» (2004). («Дон Кихот» и «Аристон» были поставлены блистательной актрисой Оксаной Мысиной и несколько сезонов шли в Москве.) Еще одна «знаковая» вещь Виктора Коркия – «гомерическая трагедия» «Козлиная песнь, или Что тебе Гекуба?» (журнал «Современная драматургия» № 3, 2000), сюжетно восходящая к поэмам Гомера и мифам о Троянской войне. Творчеству Виктора Коркия посвящена отдельная глава в учебнике для филологических факультетов

4 Responses to “ВИКТОР КОРКИЯ ● БЕГУЩАЯ СТРОКА ● СТИХИ РАЗНЫХ ЛЕТ”

  1. avatar игорь потоцкий says:

    Стихи мне понравились.

  2. avatar Б. Юдин says:

    Для улыбки –
    Выходка

    “к Всевышнему летят, как бес в ребро.
    …Выходишьиз себя в открытый космос.”
    Виктор Коркия

    По выходным иду в открытый космос,
    чтоб стукнуть Бога, словно Бес, в ребро.
    Но Бог от этого смеётся в голос
    И шлёт меня… в стозевное метро.

  3. avatar вера чижевская says:

    Виктор Платонович! Спасибо за прекрасные стихи.

  4. avatar Михаил Лощинский says:

    Волнительно и великолепно. Как открыл, для себя, поэта в 80х, так и остаюсь поклонником.
    Во времена интернета стало проще.
    Спасибо!

Оставьте комментарий