RSSЕФИМ БЕРШИН ● ЭХ, ОДЕССА, ИЛИ В ПОИСКАХ УТРАЧЕННОГО ДУХА
Подозреваю, что тетя Маня слышала про знаменитую историю, произошедшую в Тирасполе уже после того, как Одесса перестала быть частью Тираспольского уезда. Накануне какого-то праздника тираспольчане озаботились тем, что среди них обнаружился горький пьяница, который постоянно шлялся по центральной Покровской улице и портил вид. И тогда они собрали деньги и выслали этого горемыку куда-то, как они говорили, к черту на кулички. А именно – в Вену. Чтобы он им там портил вид.
Так к чему я это говорю? Я это говорю к тому, что одесситы никогда не признавали чужих авторитетов. Своих – да. И Дюк де Ришелье был свой, и Ланжерон был свой, и граф Воронцов, и Пушкин, и даже Котовский с Мишей Винницким по кличке Япончик. Что там говорить, если даже средней руки бандит с Молдаванки был куда авторитетнее Ллойд Джорджа или даже самого Ротшильда, хотя и поговаривали, что последний тоже внес свою лепту в строительство местной хоральной синагоги. А, может, это были только слухи, и ничего он не внес. Известно же, что миллионеры только делают вид, что они миллионеры для людей, а на самом деле они миллионеры только для себя. В общем, никаких авторитетов. И надо еще посмотреть: это Одесса – маленький Париж, или Париж – большая Одесса.
* * *
Я не пишу про историю Одессы. Я пишу про свою историю с Одессой, которая длится всю мою жизнь с небольшими перерывами. И перерывы эти долгое время ничего не меняли, потому что Одесса оставалась Одессой. И даже советская власть ничего с ней поделать не смогла и все-таки переименовала улицу 25 Октября назад в Дерибасовскую. Да что там советская власть? Немцы с румынами, оккупировав город, тоже остались ни с чем. Потому что даже одесские воры и бандиты немедленно ушли в подполье и портили оккупантам жизнь на каждом шагу. Почему? Потому что те были чужими, у них даже воровать было непатриотично. А разве кому-то придет в голову сказать, что местные воры не были патриотами? Они были патриотами Одессы, как и первые докеры и извозчики, хотя многие из них еще по привычке говорили по-итальянски, по-французски, по-гречески и даже на языке еврейского галута.
Так вот: моя Одесса оставалась Одессой. Потому что она помнила о своих корнях. Она помнила о том, кто ее породил, и о том, кто ее строил. Она мечтала о возвращении когда-то дарованного русскими императорами Порто-Франко. Она по-прежнему числила себя третьей столицей Российской империи и центром южнорусской культуры, исправно рождавшим таланты. И если спросить какого-нибудь местного пиита или, не приведи Господи, профессионального юмориста, до сих пор пляшущего на костях бывшего одесского юмора, с чего это он такой умный и даже с претензией на талант, он будет трогательно закатывать глаза к небу и намекать на высшие силы. А намекать, между прочим, надо совсем не на них, потому что не в них в данном случае дело. Дело в Екатерине Великой, памятник которой с трудом удалось-таки вернуть на его законное место, которое долгие годы занимали отравленные тухлым мясом моряки с броненосца «Потемкин». 22 марта 1764 года указом вышеозначенной Екатерины был принят «План о поселении в Новороссийской губернии». По этому плану высочайше указывалось, что Новороссию нужно заселять всеми желающими там поселиться народами. И они там поселились. Там поселились московские, калужские и черниговские старообрядцы, туда приехали олонецкие, тульские, костромские, владимирские и ярославские казенные крестьяне, малороссы из Киевской, Полтавской и Подольской губерний и верные царице казаки. А кроме того, внимание: сербы, венгры, болгары, молдаване, поляки, немцы, армяне, шведы, корсиканцы, французы, итальянцы и, как минимум, три вида евреев: польские евреи, евреи-талмудисты и караимы, которые, впрочем, евреями являются только наполовину.
Уже через сто лет в этом котле, тщательно перемешавшем языки и культуры, сварились первые гении. И не надо кивать на высшие силы. И не надо гадать, откуда взялось одесское своеобразие. Оно появилось благодаря смешению племен, очень странному смешению, сохранившему все языки и религии, но создавшему на основе русского языка и русской культуры нечто новое и неожиданное – Одессу. И что я вам буду перечислять всех одесских гениев от Владимира Жаботинского и Столярского до Ильфа и Жванецкого? Вы их и без того знаете. И, кстати, должен сказать, что Жванецкий, которому подарили целый бульвар на берегу моря, только думает, что он писатель. На самом деле он уже давно не писатель, он – историк. Потому что так, как он, уже давно в Одессе никто не пишет, а, главное, не думает. Так думали раньше, когда Одесса еще была настоящей Одессой. Она всегда была очень деловой. Но она всегда рождала поэтов и музыкантов.
* * *
Лично помню, каким деловым был дядя Гриша Поженян. Он, наверно, был самым деловым из всех поэтов. И даже в дубовом зале ресторана московского ЦДЛ, где еще в советские времена подавали то, что не подавали больше нигде, он вел себя как полный хозяин. Кого-то это даже раздражало. Но все помнили, что ему это можно. И все его прощали. Потому что Григория Поженяна убили на войне. Его убили, но он каким-то чудом воскрес и просиживал дни в ресторане ЦДЛ. Только в Одессе на одном из камней мемориала славы, на котором были выбиты имена погибших за Одессу, долго еще красовалась его фамилия.
В красном сне,
В красном сне,
В красном сне бегут солдаты
Те, с которыми когда-то
Был убит я на войне
В той далекой стороне,
В этом красном, красном сне…
* * *
В апреле 2013 года на бывшей Итальянской, а ныне Пушкинской улице мы торжественно открывали мемориальную доску Семену Израилевичу Липкину – великому поэту и переводчику, солдату, прошедшему через Сталинградский котел и дошедшему до Германии. Лично я, как давний знакомец Липкина, считал своим долгом все сделать для того, чтобы эта доска появилась. И она появилась, благодаря активной помощи Жени Деменка, Валерия Хаита и Евгения Михайловича Голубовского. Но, Боже праведный, я теперь не знаю, хотел бы Липкин иметь доску своей памяти в ТАКОЙ Одессе. Я не знаю. Я вообще не понимаю, почему в Одессе еще не снесли памятники Екатерине Великой, графу Воронцову и Пушкину. А тут еще и Липкин. Зачем Одессе эта память? Ведь и Липкин, и Поженян, и Евгений Петров, и родившийся в Киеве Юрий Левитанский, и многие другие – они теперь числятся чуть ли не оккупантами, потому что с оружием в руках освобождали Украину от нацизма.
Самое страшное зрелище мая 2014-го – пустые улицы города-героя Одессы в День Победы. Лишь отдельные смельчаки рискнули выйти и возложить венки к мемориалам. Боялись погромов.
Кстати, Липкин, в последние годы жизни спокойно проживавший в своем подмосковном Переделкино, не отрывался от телевизора. Он смотрел все новостные программы подряд. И тогда я не выдержал и спросил у его жены Инны Лиснянской: зачем ему это надо? Что нового он хочет узнать? И Инна Львовна ответила буквально следующее:
– Он боится погромов.
– Каких погромов?
– В детстве, – ответила Лиснянская, – он пережил в Одессе еврейский погром. И с тех пор боится, что погромы повторятся.
Великий Липкин, прошедший войну, награжденный множеством боевых наград, не побоявшийся пойти наперекор советской власти, боялся погромов. Все мы слышали об этих погромах, но не знали подробностей. Или эти подробности ускользали из поля зрения. И когда, улучив момент, я стал расспрашивать о них Семена Израилевича, то услышал нечто необычное:
– Одесситы в погромах не участвовали! – категорически заявил Липкин. – Погромы устраивали слободские да хуторские, да еще и крестьяне украинских сел, привозившие свой товар на Привоз. Они не понимали, что такое Одесса. Они просто завидовали тому, что не понимали.
Липкин очень тосковал по Одессе. Во-первых, ему очень хотелось поговорить с кем-нибудь на идиш, на своем родном языке, но в Москве найти таких собеседников было невозможно. А, во-вторых, он просто всегда тосковал по Одессе. Даже на войне.
ЗОЛА
Я был остывшею золой
Без мысли, облика и речи,
Но вышел я на путь земной
Из чрева матери — из печи.Еще и жизни не поняв
И прежней смерти не оплакав,
Я шел среди баварских трав
И обезлюдевших бараков.Неспешно в сумерках текли
“Фольксвагены” и “мерседесы”.А я шептал: “Меня сожгли.
Как мне добраться до Одессы?”
Конечно, тогда ему и в голову не могло прийти, что в Одессе тоже могут сжечь. Что одни одесситы будут живьем сжигать других одесситов. Он бы этого не пережил.
* * *
Кстати, у тети Мани была симпатичная дочка Инна. И ее, когда пришло время, решили выдать замуж за, как тогда говорили, хорошего человека, ну, за такого, чтобы не пил, не курил, и чтобы все, как говорится, – в дом. Я тоже попал на эту свадьбу, потому что родители были приглашены, а меня девать было некуда. Было мне уже лет двенадцать, но сказать, что свадебная церемония произвела на меня неизгладимое впечатление, никак не могу. Ну, жених с невестой. Ну, свадьба под брезентовым тентом прямо во дворе. Ну, гости. Говорили о каких-то скучных и непонятных для меня вещах, иногда хором запевали на русском и на идиш. Попадались даже украинские и молдавские песни. Оркестра, конечно, никакого не было. По тем временам оркестр был невиданной роскошью, и тете Мане он был явно не по карману, как и «хорошему человеку», исполнявшему роль жениха.
Оркестра не было. Но между столиками бродил одинокий аккордеонист, который за малую плату играл и пел по заказу гостей. И тогда я увидел этого человека. Он сидел напротив, увешанный орденами. И у него не было глаз. Совсем не было глаз. Вместо глаз – два тонких надреза. Но из этих щелочек удивительным образом лились слезы. То есть, глаз не было, а слезы были. Время от времени неуверенным жестом слепого он подзывал к себе аккордеониста, совал ему в руку мелочь и заказывал одну и ту же песню. Аккордеонист играл и пел «О, койфчен, койфчен папиросн». А слепой плакал. Когда песня заканчивалась, он опять совал аккордеонисту мелочь и опять плакал. И так много раз. Он отдавал свои последние деньги, этот слепой, для того, чтобы плакать. И для того, чтобы помнить. А в последние два десятилетия в Одессе тратились огромные деньги только для того, чтобы она все забыла – и про то, кто ее основал, и про то, кто ее строил, и вообще про то, откуда она родом.
* * *
После страшного одесского погрома 2 мая, когда спецназовцы внутри Дома профсоюзов хладнокровно убивали одесситов, а мальчики и девочки снаружи разливали по бутылкам коктейли Молотова и швыряли в и без того горящих людей, Михаил Жванецкий заявил, что Одессы больше нет. Той Одессы, которую он не просто любил, а жил ею все эти годы, той Одессы, которая питала все его творчество.
И мне теперь очень интересно, чем будет питаться одесская либеральная интеллигенция. Она ведь русская! Она по-русски говорит и пишет! Чем? Украинским фольклором? Немецкими легендами? Или попытается найти вдохновение в макдональдсах? Одесская либеральная интеллигенция решила эмигрировать всем городом, оставаясь на месте. Жить той же жизнью, что и прежде, в принципиально новой стране? Но это больше невозможно. Нельзя в национальной стране оставаться вне этой национальной страны.
Впрочем, можно, конечно. Если окончательно ампутировать память. И дух. Чем сегодня активно и занимаются доморощенные хирурги, выжигая огнем и железом то, что когда-то называлось Одессой.
* * *
Боже мой! Какие замечательные штрудели готовила моя тетя Маня!
Об Авторе: Ефим Бершин
Поэт, прозаик, публицист. Родился в Тирасполе в 1951 году. Живёт в Москве. Автор пяти книг стихов, двух романов и документальной повести о войне в Приднестровье «Дикое поле». Произведения Бершина печатались в «Литературной газете», журналах «Новый мир», «Дружба народов», «Континент», «Стрелец», «Юность», антологии русской поэзии «Строфы века» и проч.; многие его стихи переведены на иностранные языки. Ефим Бершин работал в «Литературной газете», вёл поэтическую страницу в газете «Советский цирк», где впервые были опубликованы многие неофициальные поэты. В 1991-99 работал в редакции «Литературной газеты», был военным корреспондентом во время боевых действий в Приднестровье и Чечне. Автор пяти книг стихов («Снег над Печорой», «Острова», «Осколок», «Миллениум» и «Поводырь дождя»), двух романов («Маски духа», «Ассистент клоуна») и документальной повести о войне в Приднестровье «Дикое поле». Произведения Бершина печатались в «Литературной газете», журналах «Новый мир», «Дружба народов», «Континент», «Стрелец», «Юность», антологии русской поэзии «Строфы века» и проч.; многие его стихи переведены на иностранные языки.
Опубликовано в выпуске: Ах, Одесса!..
Спасибо, уважаемый Ефим Львович, за Ваши проникновенные строки о том, о чём душа болит и истекает кровью, но нет сил выразить на бумаге… Разве что к своим близким людям можно обратиться сдавленным от боли в горле голосом: что произошло с нашей любимой Одессой? Где она? Может, её, как неопытную девушку на вечеринке, какие-то подлецы накачали алкоголем и теперь пользуются ею вовсю? Ведь всего пару лет назад просто немыслимо было, чтобы случилось то, что произошло 2 мая, а ведь до 2 мая было другое. Ведь по городу проходили колонны людей с украинскими национальными, а также и бандеровскими флагами. Разве могли они пройти по Одессе ещё несколько лет назад? Кто бы их поддержал? Разве разрешили бы одесситы идти такой колонне по городу? Думаю, что нет. Что же случилось с Одессой? Иногда мне кажется, что всё дело в том, что слишком многие уехали из числа тех, кто составлял неповторимый колорит нашего прекрасного города, а приехали совсем другие люди. Эти люди не любят Одессу и не понимают одесского духа. Они оккупировали разные должностные посты, в том числе в управлении архитектуры. У меня иногда складывается такое впечатление, что у них есть целый план – как изуродовать Одессу. Последнее их “достижение” – новая Аркадия. Не знаю, уместно ли говорить об архитектуре рядом с жертвами 2 мая, может быть и нет, но мне кажется, что всё это звенья одной цепи. Это ведь тоже проявления того оскудения духа, которым больна сейчас Одесса. Возникла такая ассоциация: если хорошее вино постоянно разбавлять грязной водой, как долго оно ещё будет называться вином? Мне кажется, в Одессе произошло именно это. Слишком много грязной воды. А само вино постоянно отливали. Вот и нет больше былого аромата, одна грязь и отрава. Но… если это болезнь, может быть, всё-таки не смертельная? Ведь если то уникальное своеобразие, о котором столько написано и спето за два столетия, это действительно проявление духа Одессы, то мы можем не терять надежды… Ведь дух невозможно ампутировать или выжечь железом! А может быть, этот дух будет жить теперь благодаря тем, кто способен его хранить? Помните, как у Брэдбери, “451 градус по Фаренгейту”, когда книги начали сжигать, люди стали живыми библиотеками. Я думаю, найдется немало людей, кто хранит дух той, прежней Одессы – Жемчужины у моря, Южной Пальмиры, города, который и не город даже, а улыбка Бога… Так что отдельное спасибо Вам, Ефим Львович, за то, что этот дух храните! Всегда с удовольствием читаю Ваши стихи, а теперь и эссе. Дай Бог Вам здоровья на долгие годы!
А мне просто нечего добавить к предыдущему комментарию. Ефим Львович, великое спасибо за каждое ваше слово. Да хранят вас те высшие силы,которые долгое время хранили этот удивительный город. Может они еще вернутся? Мы ведь молимся.
Спасибо огромное, дорогой Ефим Бершин! Хотелось бы читать-перечитывать Ваши книги – стихи и прозу! Пока нашла только “Маски духа”. Может быть, мне кто-нибудь подскажет, где приобрести “Осколки” и другие сборники. Всего Вам самого доброго!
Спасибо, дорогие дамы, за ваши отклики. Рад, что я не один так чувствую происходящую трагедию. Хотя радоваться особо нечему пока. Но надежда всегда остается.
Всегда с наслаждением читаю Ваши стихи, Ефим!
Бог поможет… Посмотрим… Надежда ещё есть…
На самом же деле:
Бог не поможет (УЖЕ помог!)
Смотреть уже некуда. Досмотрелись…
Надежда была ДО ТОГО…
Всё, что было в Одессе ДО ТОГО, имело в своей химической формуле свойственные не волку, а человеку беззаветную любовь к городу, в котором родился, предприимчивость, более или менее честные рыночные отношения, склочность и одновременно взаимовыручку, неподдельное чувство юмора и прочее, и прочее, замешанные в большей или в меньшей степени на человечности разной степени качества, но на ЧЕЛОВЕЧНОСТИ.
То что произошло ПОСЛЕ ТОГО имеет в своей химической формуле прямо противоположные компоненты, главными из которых являются «мировой капитал» западного происхождения,(который ой как даже не ровня спрятанным когда-то в матрасах одесскими «деловарами» старого времени нескольким тысячам советских рублей! Пять миллионов американских долларов ушли только на финансирование так называемого «майдана»), звериная ненависть ко всем «кто не скачет», безрезультатно маскируемое бескультурье, безудержное воровство как краеугольный камень в нескончаемой и убогой, хрестоматийной «борьбе за лучшую долю», неодолимое желание при невозможности съесть две тонны подаренных яблок, просто их НАДКУСИТЬ, полная неспособность к государственному устройству в силу многих причин, главная из которых непростительная узость кругозора, зацикленного на очень своеобразном мышлении, – плюс всё остальное, легко укладывающееся в вектор под кодовым названием «В ожидании Годо»…
Новое поколение явило граду и миру орду потомков известных предводителей известного нам “дворянства”, которая умеет высоко подпрыгивать, жечь усадьбы своих помещиков, далеко швырять камни и громко кричать. Не умеет только самого «малого» – всегда честно и напряжённо работать на своём рабочем месте на благо своей страны. «Всё что угодно, но только не это!» – вот их скрытый от постороннего взгляда лозунг!
А ведь только ЭТО и образует качество страны, которое и получается только тогда, когда наличествует ЭТО! Только при этом условии получается Европа, а не Азиопа. Во всех остальных случаях получаются Куба, Чад, Гаити и Эфиопия. (Кстати, ненавистный «мировой капитал» получился и продолжает прирастать именно постоянным и очень напряжённым ежедневным трудом всех трудоспособных членов западного сообщества!)
«Чем будет питаться одесская либеральная интеллигенция? Она ведь русская! Она по-русски говорит и пишет! Чем? Украинским фольклором? Немецкими легендами? Или попытается найти вдохновение в макдональдсах?» Питаться она будет всем вышеперечисленным плюс такое, что и называть неприлично. Теперь её можно только жалеть. Отдельно взятая, она ни в чём не виновата. Силы неравны. Если бы ТОГДА вся страна (или то, что от неё осталось) пусть и МОЛЧА, устроила длительный беззвучный протест, в течение которого прекратила бы выходить без особого на то повода на улицы, прекратила бы ходить НА РАБОТУ, не включала бы по вечерам в квартире свет, выставила бы в КАЖДОМ ОКНЕ всех городов и деревень свечу и чёрный флаг, сняла бы со всех домов таблички с названиями улиц и номерами, то есть, оказала бы решительный гражданский протест, то, МОЖЕТ БЫТЬ, убогая кривая пошла бы в другую сторону. Но для этого необходимо было иметь, как минимум, культурное и устоявшееся понятие о государственности,(которое начисто отсутствует!) а не выкрики об внезапном и неодолимом желании «вступить в Европу».
Никто никогда не был против независимости любого государственного образования, но для Одессы штука в том, что портрет представителя оригинального жанра уместен на эстраде, но никак не на фасаде Одесского театра оперы и балета.
Самое время установить на всех улицах города и ведущих к нему дорогах доски (или по-научному – «билборды») с надписью «Ой, вэй!» прочесть “Кадиш” и переименовать Одессу в какой-нибудь Синьогирск, Вапноград, Гуляйричка или, на худой конец, в Вапнярка-Сити, чтобы было и по-нашему, и «по-ихнему». Да и, «если смотреть серьёзно», не может ведь мегаполис великой страны называться каким-то французско-греческо-одесским именем… У нас что – своих имён нет что ли?..
Ярослав Мотовиловец,
животновод