ИРИНА РОДНЯНСКАЯ ● ГОД 2014-Й ● ДОБАВЛЕНИЕ ДЛЯ «ГОСТИНОЙ»

В своём отрывочном «годовом отчёте» я забыла упомянуть вещь, меня поразившую и задевшую за живое. Это поэма «Мазепа» ярославца Ивана Волкова, изданная «ОГИ». Как я узнала уже после ее прочтения, она первоначально называлась «Батурин» – по имени столицы украинского гетманата в годы войны Петра I со шведами. Батурин, если во всем доверять автору, страстно (не смею сказать: «пристрастно») работавшего с историческими источниками, был зверски порушен и вырезан русскими войсками. «Батурин» – это «Анти-Полтава», поэма Волкова супротив поэмы Пушкина. И что ж? Написана она блистательно: совершенное владение ямбом, разговорным и гимническим, свобода лексики, в которую деликатно вплетается украинская мова, где используются с большим тактом старинные речения, соответствующие старинным понятиям, где анахронизмы, актуализирующие тему как сегодняшнюю, столь же не нарочиты, где самый рассказ увлекает и лирик (см. его предыдущий превосходный сборник «Стихи для бедных») выдерживает труднейший экзамен на повествователя. Всё это побуждает к восхищению.

Вместе с тем это – гражданский поступок. И любой гражданский поступок заслуживает уважения – даже со стороны оппонентов, одним из каковых безоговорочно являюсь я. Но где гражданский поступок, там уж не чистое искусство, а искусство тенденциозное. И, очнувшись от впечатления эстетического, я почувствовала себя не только не убежденной, а, напротив, ощетинившейся. Чудовищный Пётр, который сообщает всё еще верному Мазепе, что в военных целях собирается превратить цветущую Украйну в выжженную землю, – так вот где корни благой измены? Не верю! Эта сцена не вычитана из источников, а выдумана сообразно идеологической задаче. Гетманат как козацкая выборная республика, как истинная народная демократия в противовес антинародному самодержавию «помазанника Божия» – знаем мы эти республики и их наследников, хоть бы в «Тарасе Бульбе» (читаемом мной без всякого умиления), в «Гайдамаках» Шевченко и далее – вплоть до малого холокоста времён Гражданской войны и Бабьего Яра. Я, харьковчанка, влюбленная в мову, чтущая украинскую культуру, очень редко вспоминаю о таких вещах, но Иван Волков заставил меня вспомнить – от противного. Нет, остаюсь с Пушкиным, «певцом империи и свободы» (Г.П. Федотов), тоже по-своему тенденциозным, но этически несравненно более чутким. Не мне судить несчастного Мазепу, окончившего свою жизнь мирно, но проклятого Церковью (впрочем, Петр мог «протащить» любую анафему, пусть ее снимут, ради Бога). Но я за поэзию, возвышающуюся «над схваткой» даже в гневе инвективы, оплакивающую невинных, скорбящую о виновных и, в конечном счете, «льющую примирительный елей».

Всё же таланту автора захотелось воздать должное, я ведь критик, а не публицист…В своём отрывочном «годовом отчёте» я забыла упомянуть вещь, меня поразившую и задевшую за живое. Это поэма «Мазепа» ярославца Ивана Волкова, изданная «ОГИ». Как я узнала уже после ее прочтения, она первоначально называлась «Батурин» – по имени столицы украинского гетманата в годы войны Петра I со шведами. Батурин, если во всем доверять автору, страстно (не смею сказать: «пристрастно») работавшего с историческими источниками, был зверски порушен и вырезан русскими войсками. «Батурин» – это «Анти-Полтава», поэма Волкова супротив поэмы Пушкина. И что ж? Написана она блистательно: совершенное владение ямбом, разговорным и гимническим, свобода лексики, в которую деликатно вплетается украинская мова, где используются с большим тактом старинные речения, соответствующие старинным понятиям, где анахронизмы, актуализирующие тему как сегодняшнюю, столь же не нарочиты, где самый рассказ увлекает и лирик (см. его предыдущий превосходный сборник «Стихи для бедных») выдерживает труднейший экзамен на повествователя. Всё это побуждает к восхищению.

Вместе с тем это – гражданский поступок. И любой гражданский поступок заслуживает уважения – даже со стороны оппонентов, одним из каковых безоговорочно являюсь я. Но где гражданский поступок, там уж не чистое искусство, а искусство тенденциозное. И, очнувшись от впечатления эстетического, я почувствовала себя не только не убежденной, а, напротив, ощетинившейся. Чудовищный Пётр, который сообщает всё еще верному Мазепе, что в военных целях собирается превратить цветущую Украйну в выжженную землю, – так вот где корни благой измены? Не верю! Эта сцена не вычитана из источников, а выдумана сообразно идеологической задаче. Гетманат как козацкая выборная республика, как истинная народная демократия в противовес антинародному самодержавию «помазанника Божия» – знаем мы эти республики и их наследников, хоть бы в «Тарасе Бульбе» (читаемом мной без всякого умиления), в «Гайдамаках» Шевченко и далее – вплоть до малого холокоста времён Гражданской войны и Бабьего Яра. Я, харьковчанка, влюбленная в мову, чтущая украинскую культуру, очень редко вспоминаю о таких вещах, но Иван Волков заставил меня вспомнить – от противного. Нет, остаюсь с Пушкиным, «певцом империи и свободы» (Г.П. Федотов), тоже по-своему тенденциозным, но этически несравненно более чутким. Не мне судить несчастного Мазепу, окончившего свою жизнь мирно, но проклятого Церковью (впрочем, Петр мог «протащить» любую анафему, пусть ее снимут, ради Бога). Но я за поэзию, возвышающуюся «над схваткой» даже в гневе инвективы, оплакивающую невинных, скорбящую о виновных и, в конечном счете, «льющую примирительный елей».

Всё же таланту автора захотелось воздать должное, я ведь критик, а не публицист…